Свободу медведям

Видение устрашающе взмахивает крыльями и лязгает жестянками на пернатой груди.

— Кавк! — выкрикивает оно. — Кавк! Кавк! Свободная Австрия!

И очень медленно, в мертвой тишине, пьянчуги, один за другим, спешат обнять национальный символ.

— Кавк! — с пафосом произносит дед, а Зан хватает орла за кольчугу и тащит к своему столику; его орлиный клюв едва не пронзает моего деда, заключающего огромную птицу в свои медвежьи объятия. — О, вы только посмотрите! — восклицает мой дед. — Какой великолепный орел!

— Я проделал весь путь до Европаплац пешком, — сообщает орел, — лишь там мне позволили сесть в трамвай.

— Кто посмел высадить тебя? — возмущается дед.

— Да эти чертовы вогоновожатые, — говорит Эрнст Ватцек-Траммер.

— На окраинах города явно не хватает патриотизма! — восклицает мой дед.

— Этот костюм я соорудил собственными руками, — сообщает орел. — А вообще-то я торгую яйцами.

— У меня куры, — поясняет он, касаясь пальцами перьев и барабаня ими по жести на груди. — Эти формы я использую для продажи яиц.

— Восхитительно! — произносит Зан.

— Вы просто неотразимы, — говорит Хильке орлу и поправляет те места, где перья сбились в комки и образовали утолщения: под подбородком, по всей груди и в углублениях крыльев.

— Снимите вашу голову, — просит Зан. — Вы не сможете в ней пить.

Позади орла мгновенно образовалась любопытствующая толпа.

— Да, снимите же вашу голову! — кричат они и, распихивая друг друга, стараются пробиться поближе к орлу.

— Не толпитесь! Имейте хоть какое-то уважение! — одергивает их дедушка.

Скрипач на балконе над их столиком усмехается, к нему нагибается виолончелист, который что-то бормочет и тоже улыбается. Они разворачивают свои носовые платки.

— Музыка! — восклицает дед, который теперь главенствует в «Келлере».

Скрипач отвешивает поклон. Виолончелист дергает толстую струну; все выпрямляют спины, словно виолончелист шлепнул их по позвоночнику.

— Тихо, — продолжает командовать дед.

Орел расправляет крылья.

— Снимите голову, — шепчет Зан, и тут зазвучала музыка — «Фолькслинд» [12] , вызывающая слезы на глазах.

Хильке помогает орлу освободиться от головы. Эрнст Ватцек-Траммер морщит лицо эльфа с ямочкой на подбородке. Моей матери хочется поцеловать его; дед целует — хотя, вероятно, не без разочарования, поскольку замечает седые волосы, торчащие из ушей орла. Только человек поколения моего деда мог быть австрийским орлом.

12

Народная песня (нем.).

Эрнст Ватцек-Траммер в восторге — за его здоровье пьет и его целует образованный человек, как он понимает. Во время исполнения «Фолькслинда» он испытывает настоящие мучения. Его голова почтительно передается по кругу; она переходит из руки в руки, теряя по пути жир и, отчасти, блеск.

Окна погребка заиндевели. Кто-то предлагает план полета орла — подвесить его и раскачать на балюстраде Святого Михаила. Если подвесить его именно у Святого Михаила, то тогда Шушниг сможет его увидеть. Тут же предлагаются подтяжки. Похоже, орел не против, но мой дед решительно возражает.

— Господа! — говорит он и протягивает обратно широкую пару красных подтяжек. — Прошу вас, господа! — Он обводит взглядом раскрасневшиеся лица собравшихся мужчин, придерживающих брюки руками. — С нами моя дочь, — произносит он и ласково приподнимает лицо моей матери к толпе.

Пристыженные, патриоты отступают, а орел избегает неминуемого болтания в воздухе — опасного полета на связанных в единый жгут подвязках, как тугих, так и изрядно растянутых.

Эрнст Ватцек-Траммер беспрепятственно добирается до такси Зана. По совету моего дедушки он накалывает на клюв винную пробку, чтобы не поранить кого-нибудь по дороге. Так, с пробкой на слегка погнутом клюве, он забирается в такси, где садится на заднее сиденье и обнимает моего деда и мать, а Зан везет их через Михаэлерплац, под смятыми простынями, прославляющими Шушнига, и далее по улочкам с кофейнями за пределами Грабена.

Выкриками и сигналами клаксона Зан провозглашает появление Австрии.

— Кавк! Кавк! — выкрикивает он. — Наша страна свободна!

Но усталые ротозеи, мрачно сидящие за своим кофе и глазеющие на улицу сквозь проделанные в заиндевевших стеклах глазки, почти не обращают на это внимания. Они уже устали от чудес. Это всего лишь огромная птица на заднем сиденье такси.

Их ждет моя бабушка — книга открыта, чай остыл. Когда она видит, как в ее кухню вводят орла, она поворачивается к деду с таким видом, будто он привел в дом домашнее животное, которое они не в силах прокормить.

— Господи, вы только посмотрите на него! — выговаривает она деду. — И твоя дочь туда же.

— Кавк! — произносит орел.

— Что он хочет? — спрашивает бабушка Зана. И деду: — Надеюсь, ты его не купил, а? И ничего не подписывал?

— Это австрийский орел! — гордо провозглашает дед. — Прояви к нему уважение!

И бабушка внимательно смотрит на птицу, без особого, впрочем, уважения; она пытается разглядеть, что там за глазными отверстиями.

— Фрау Мартер, — обращается к ней орел. — Я Эрнст Ватцек-Траммер из Хикинга.

— Настоящий патриот! — восклицает дед, похлопывая орла по плечу. С него сыпятся перья; кажется, они будут сыпаться вечно.

— Мутти, — говорит Хильке. — Он сам смастерил свой костюм.

И бабушка осторожным жестом касается перьев на груди орла.

А дед тихо говорит:

— Это мой последний разгул, мутти. К тому же за нашей дочерью был надлежащий присмотр.

— О да, совершенно верно, — подтверждает Зан и похлопывает орла.

А дедушка печально добавляет:

— О, это последний разгул и Австрии, мутти! — И он преклоняет колена перед орлом.

Эрнст Ватцек-Траммер зажимает руками уши, дрожит перьями и начинает плакать, всхлипывая в клюв.

— Кавк! Кавк! — говорит Зан, все еще веселый, но орлиный шлем сотрясается от рыданий.

— О, хватит! — восклицает дед. — Не надо плакать. Вы такой замечательный патриот, верно? Ну, будет, будет… мы ведь так чудно провели вечер. А Зан собирается отвезти вас домой.