Сводная сестра бандита

Слежу за взглядом Татьяны, определяя палату Ольги. Это так прекрасно, когда женщины не умеют врать.

И только она скрывается за поворотом коридора, иду к своей девочке.

Я лучше знаю, как для неё «лучше».

Сердце разгоняется, пока жму дверную ручку.

Стоя на пороге, я слышу мужской уверенный голос и Ольгин, очень слабо ему что-то отвечающий.

Распахиваю дверь шире и чувствую, как мышцы каменеют, а в голове взрывается атомная бомба. Какой-то холёный мужик в белом халате держит мою женщину за руку и аккуратно гладит по плечу, пытаясь притянуть в объятия.

— Какой ты любишь шоколад? Тебе сейчас нужно побольше есть. Пятьдесят килограмм при твоем росте — это очень мало.

— Отошёл от неё, — рычу, конкретно зверея, и откидываю букет цветов на ближайшую тумбочку.

— Вы кто такой? — Он подскакивает с кровати.

А я вижу как Ольга сначала зажимает ладошкой рот, а потом начинает подкатывать глаза.

Глава 47. «Да»

Оля

Открываю с трудом глаза. Под веки будто насыпали песка. Тело ватное. Хочется ещё немного поспать…

Я переворачиваюсь на другой бок, но тут же подлетаю, как ужаленная. Меня окатывает жаром и холодом одновременно.

Ребёнок! Откидываю одеяло и ощупываю себя руками. Вроде бы, все как было. Одежда на месте, нет боли… Сколько я так лежу? За окном ещё светло, но солнце уже село за горы.

Вспоминаю все события последних часов и со стоном падаю обратно на подушку. Прикрываю глаза.

Я больше не могу… отказываюсь верить в то, что услышанное мной по телевизору правда. Ведь я же… тоже, вроде как, «умерла»… А если правда, то я больше не хочу так… это жестоко! Слышишь ТЫ! Это несправедливо!

Вжимаюсь щекой в подушку и стараюсь не пускать в голову мысли. Но они не слушаются и жужжат надоедливым роем в затылке.

Дверь в палату тихо открывается.

— Долго спит, — я узнаю голос Аяза. — Какой объём ей вкололи?

— Половину дозы, как вы сказали, — отвечает ему нервный молодой голос, кстати, тоже на русском.

— Понял. Организуйте пока ей ужин и сладкий чёрный чай.

Дверь закрывается. Я слышу шаги по палате.

Наверно, притворяться, что я сплю, совсем глупо, но мне так неловко перед мужчиной за свою слабость, что я лежу и не шевелюсь.

Аяз подходит и осторожно дотрагивается до моей руки, проверяя пульс.

Мое сердце ещё колотится.

— Оксана, — он окликает меня. В голосе напряжение.

— Да… — выдыхаю и открываю глаза.

— Больше так не делай, — он хмурится. — А то я уже почти подумал, что у тебя приступ.

— Извините… — качаю головой и, испытывая смущение от того, что лежу, пытаюсь сесть.

— Я помогу, — Аяз подходит к кровати и подпет мне в руки пульт. — Управление интуитивно понятно. Давай подушку подложу.

— Спасибо, — киваю и опускаю глаза на свои руки. — Я хотела спросить… — голос рвётся.

— С тобой и с ребёнком все хорошо. — Перебивает меня Аяз. — Просто упало давление. Не нужно так сильно волноваться.

Напряжение, которое, оказывается, все это время сдавливало мою грудь, отпускает.

Я поднимаю на мужчину глаза.

— Спасибо, — пытаюсь улыбнуться.

— До завтра ты точно ещё побудешь под моим наблюдением. Я сегодня как раз дежурный, а завтра поедешь домой. Таня скоро привезёт вещи. Оксана, — он делает паузу, — чего бы тебе сейчас хотелось. Я очень хочу тебя порадовать, но ты подскажи мне как.

— Чуда, — дергаются мои губы в грустной улыбке. — Но в любом случае спасибо большое тебе за заботу.

— Таня обмолвилась, — он присаживается рядом со мной, — что в России у тебя остались сложные отношения. Я понимаю твоё скептическое отношение к противоположному полу. Но хотел бы тебе сказать, что зарабатываю я достаточно хорошо, чтобы воспитывать несколько детей. И меня ничего в твоём положении не смущает.

— О… — я краснею, как помидор от его слов. Да, это очень цивилизованная позиция. Но… почему тогда меня так корежит? Возможно, после тридцати такой подход к отношениям вполне приемлем, но в девятнадцать это звучит, как трагедия.

— Ничего не говори, — он вскидывает ладони. — Пусть все идёт своим чередом.

Он берет меня за руку и пытается уложить головой на плечо. Аккуратно ухожу от этого контакта. Тело сопротивляется. Эти руки ему чужие.

— Какой ты любишь шоколад? Тебе сейчас нужно побольше есть. Пятьдесят килограмм при твоем росте — это очень мало.

— Отошёл от неё!

Мы с Аязом синхронно вздрагиваем. Он от неожиданности, а я от того, что, кажется, поехала крышей и слышу голос Ивана.

— Вы кто такой? — Аяз подскакивает с кровати.

«Он тоже его видит?» — Начинает снова колотиться мое сердце.

И оглушающая вспышка счастья размывает картинку перед глазами.

Нет, беременным такие эмоциональные горки точно противопоказаны.

Сквозь шум в ушах я слышу какую-то агрессивную возню, и мои сознаете уходит в окончательный эндорфиновый экстаз, потому что лёгкие заполняются родным запахом одеколона.

— Наташа, — где-то в далеко звенит голос Аяза, — в пятую нашатырь и мне вату стерильную.

Зачем все это? Я задыхаюсь от счастья, уже просто боясь, что это сон.

— Детка… — пальцы ощущают родные, горячие губы. — Оленька… Открой глаза! — Его голос тревожно срывается.

С трудом открываю.

— Ваня…

Мы просто смотрим друг другу в глаза, потому что слов выразить чувства просто не хватает.

Все что произошло, имело место ради этого мгновения.

— Ты же с этим врачом…? — Хмурится Иван, — У вас же нет ничего?

Отрицательно качаю головой.

— Я беременна, — шепчу ему одними губами. — От тебя. — добавляю зачем-то.

Взгляд Ивана скользит на мой живот.

— Спасибо… — хрипнет его голос, а губы осторожно приближаются и накрывают мои.

Господи, как же я скучала!

Дверь за нашими спинами с грохотом распахивается.

— Ты сломал ее лечащему врачу нос! — Гневно звенит Танин голос.

— Кому тут плохо? — к ней присоединяется голос медсёстры.

— Очевидно, мне! — Таня выхватывает из ее рук вату с пузырьком и, действительно, вдыхает, откашливаясь со слезами на глазах. — Идите, отмахивается рукой от медсестры и скажите врачу, что у нас все хорошо.