Сводные. Запрети мне любить тебя

– Плохое начало разговора, Евочка. Ничем хорошим такие диалоги не кончаются. – братец напрягся, и повернул голову в мою сторону. – Чего замолкла? Продолжай, раз начала.

– Это насчет Маши Мироновой. Мне нужно кое-что узнать у тебя.

Услышав имя и фамилию девушки, Ян будто окаменел весь и стал белый, как полотно. Ноздри раздулись от едва контролируемой злости.

– Я не хочу говорить об этом. Это слишком запретная тема, чтобы разговаривать о ней с тобой, ведьма. Так что лучше убирайся восвояси.

Судорожно выдохнув, ощутила, как последние силы стремительно несутся к отметке «ноль».

– Ян, пожалуйста. Это очень важно.

Он молчал. Не сводил с меня черных, бездонных глаз. Напряженные желваки играли, стирая зубы.

– Если это банальное любопытство…

– Нет, я бы не стала с таким шутить.

– Спрашивай. – глухо выдохнул он.

– Ты был знаком с Машей Мироновой?

– Был.

Похоже, мне придется клещами из него всё вытаскивать.

– Хорошо, - протянула я, давая себе время на передышку.

Я чувствовала себя так, будто ступала по тонкому льду. Один неверный шаг и ты провалишься в ледяную толщу воды.

– Насколько близко?

– Достаточно.

Удивительно, но Ян ответил. Осмелев, я продолжила:

– Как связаны Маша и Вероника?

– Кто донёс до тебя эти слухи? – вопросом на вопрос. При этом черты его лица заострились, как у хищного зверя. Щеки стали ещё более впалыми, чем были.

– Я обещаю всё тебе рассказать, если ты ответишь. – нервничая, я с силой сжала руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

– Они были подругами. А потом между ними словно черная кошка пробежала. И Маша перевелась к нам в университет. Я не знаю, что между ними произошло. И как всё привело к тому, что… К чему привело. Если ты об этом.

Я пораженно замолчала. Чем дальше в лес, тем злее волки… Подумать только, они были подругами!

– То есть, ты знаешь, что Маша обвинила во всём Веронику, когда давала показания?

Кивок.

– И ты ей веришь? Веронике?

– Причем тут Вероника? – Ян выглядел пугающе.

– Она сегодня пришла ко мне. – решилась на правду. Я боялась его реакции, но по-другому нельзя было. От этого зависело моё благополучие. – Сказала отстать от тебя. И угрожала расправой, если я не прекращу лезть к тебе. Пригрозила повторить то, что она сделала с Машей Мироновой.

Соколов едва держался, но после моей последней фразы подорвался с дивана и встал лицом к лицу со мной, нависая.

– То, что случилось с Машей, ужасно, Ева! – тихий, звенящий от ярости, голос.
– Её изнасиловали, а потом избили. Бросили там же, надеясь, что она умрёт. Ублюдков нашли той же ночью. Точнее, я лично нашёл этих… животных. Их посадили, дав пожизненное. Но обвинить во всём Веронику, просто потому, что она моя девушка? – парень осуждающе покачал головой.
– Она наоборот, пыталась помочь семье Мироновых, но из-за того, что Маша теперь не в себе, Веронику и на пушечный выстрел не подпустили к бывшей подруге. Она помогла лично мне выбраться из того дерьма, в котором я увяз, мечтая о личной расправе над теми насильниками! Я любил Машу.

Глаза Яна странно блестели. А я не находила, что сказать. В голове стало пусто. Откровение стало для меня полной неожиданностью.

– Тебе не кажется, что ты зашла слишком далеко со своими играми?

Соколов смотрел на меня с таким осуждением и отвращением, что я не выдержала. Нос неприятно защекотало, а к глазам подступили слёзы. Я больше не могла и не хотела его слушать. Меня трясло изнутри и снаружи. Я задыхалась.

Я больше не могу… Не могу так… За что? Почему он со мной так груб? Что я сделала плохого? Что?

Эмоции затопили меня с головой. Захотелось оказаться как можно дальше отсюда. От него. От его осуждающего взгляда черных глаз. И я сделала то, что мне казалось в тот момент самым разумным – выскочила из дома прямо под проливной дождь.

Бежала вперед, не разбирая дороги. А крики Яна позади с просьбой остановиться, только подстегивали бежать ещё быстрее и дальше.

Я плакала, захлебываясь слезами, и дождь плакал вместе со мной. Пресные капли смешивались на моём лице с солёными. Дрожь от холода объединялась с отчаянной, нервной дрожью моего тела. Я вся вымокла до нитки. Но мне было всё равно. Было так больно и обидно.

Почему мир так жесток и несправедлив? Почему? Почему? Почему…

На улице было темно, как ночью. И в итоге я поскользнулась на слякоти и упала в лужу возле обочины дороги. И так и осталась в ней сидеть. Грязная. Теперь не только изнутри, но и снаружи. Этот мир облил меня не только с помощью Яна, но и с помощью дранной лужи!

Я не знала, что мне делать дальше. Проще всего было съехать. Так бы и Яна не видела, и Вероника поняла, что он мне не нужен, так как больше бы я с ним не пересекалась. Но мама… Нет, я не могла с ней так поступить…

Соколов нагнал меня довольно-таки быстро. Он присел на корточки передо мной, и молча смотрел на меня. На то, как я плачу, сидя в луже.

А потом выдохнул и произнес:

– Вставай, пойдем в дом. Отец убьет меня, если узнает, что я довёл тебя до такого состояния. – его голос был спокоен. А лицо напряжено.

– Отвали от меня! – крикнула ему. – Ты… Ты слепой дурак! Я ведь просто хотела попросить тебя о помощи, потому что мне страшно, Ян! Страшно! Почему я должна страдать от того, что твоя девушка мне угрожает? Я ведь так стараюсь всеми силами держаться от тебя подальше, но жизнь, как специально сталкивает меня с тобой раз за разом!

И я разразилась новыми рыданиями, периодически всхлипывая. А потом, даже не поняла, как оказалась на руках Соколова. Он поднял меня из лужи и понес домой.

– Пусти, пожалуйста. Ян! Пусти! Я не хочу тебя видеть. – истерика не отпускала, и я больше не могла держать всё в себе. Но слова получались исковерканными, потому что зуб на зуб не попадал от холода.

– Ну, так не смотри. Я разве заставляю?

Я подняла на него зареванные глаза. Брюнет был спокоен, как танк. И это вводило в ступор. Он ведь всегда, как огонь, взрывается и обжигает. А тут…

– Видишь, сама смотришь. – опустил свой взгляд на моё лицо.

Тепло его тела согревало, и вскоре зубы перестали стучать друг о друга. И если я моментально замерзла, стоило попасть под дождь, то Ян был горячим, даже будучи насквозь промокшим. Будто у него внутри прятался генератор тепла.

Я не стала отвечать ему. Деваться было некуда. А брыкаться не хотелось. Я дико устала. Обессилие обрушилось на меня, как цунами. И добило апатией, прекратив поток слёз.

Безразлично глядя перед собой, я спрятала лицо у Яна на груди. И, как бы сильно не хотелось, чтобы Соколов отпустил меня, если бы не он, я бы попросту не смогла дойти до дома. Или заблудилась бы – в той стороне, куда я бежала, начинался лес. И поняла я это только сейчас.