Своеволие

На бусах сидела неполная сотня Ивашки. И полусотня долговязого казака Бориски Бутакова — Пашков не мог допустить, чтобы самую ценную добычу везли лишь «воры»-темноводцы.

И вот они уходили. Единственные, кто имел шанс сбежать из этой бойни.

«Может, и правильно? — устало подумал вдруг беглец из будущего. — Хоть кто-то спасется».

Он смотрел, как трофейные кораблики стройной кильватерной колонной проплывают мимо места битвы — и с удивлением понял, что не испытывает гнева. Если кто и должен выжить в этой бойне — так это «Делон». У него дар выживать.

В это время кораблики окутал едкий дым, а через миг по ушам Дурнова ударил грохот: речная флотилия влепила из всех доступных стволов прямо по правому флангу монголов, который накатывал на жидкую цепочку отряда Тюти.

По щекам Саньки потекли слезы.

«Прости меня, Ивашка, Христа ради — опять я о тебе гадости думаю. А ты нас спасаешь. Отмел мой дурацкий приказ — пушки все равно не подготовить к бою на суше — и сделал единственное возможное».

Правый фланг врага смешался. Но дальше темноводский атаман уже ничего не видел — конная лава катила на его пехоту.

— Пищали к бою! — заорал он тем, кого уже успел выстроить.

Редкие стрелы летели на их строй, свистели вокруг его «командирской кочки», но Саньке почему-то вдруг стало так всё равно… Он вздел над головой меч с оскаленной головой черного дракона и отдал команду:

— Пли!

Даже три сотни стволов (а пока в его распоряжении больше не было) смели первую волну врагов. Облако вонючего дыма на несколько вдохов укрыло пехоту от конных стрелков.

— Копья — шаг вперед! Теснее! Упирай пятку! У кого есть багинеты — вставить! У кого нет — перезаряжай!

Трудно командовать. В этой полутысяче его темноводцев, привычных к командам — не больше сотни. Остальные — албазинцы и пашковцы. Кто-то делал лишь то, что привык, кто-то начал сдавать назад, повинуясь такому понятному страху.

— Стоять! Стоять! — орал Дурной, бегая по заду строя. — Монголы не пойдут на копья!

Кое-кто сослепу всё таки пошел. Пара десятков всадников из «тумана войны» вылетели прямо на острия рогатин, пальм, копий и багинетов. Кони с воплями боли и ужаса вставали на дыбы, падали, калеча своих и чужих. Но основная масса монголов притормозила, завертелась, закружилась броуновским движением.

Линия выстояла.

«Сейчас-сейчас, — накручивал себя Санька, отсчитывая бесконечные секунды, положенные для перезарядки. — Сейчас мы им вторым залпом вломим».

Враги не стали ждать. Четыре из пяти из них имели луки. Кружа, вертясь и матерясь, они выхватили свое грозное оружие и принялись на скаку осыпать стрелами пеший строй. И опять же, будь тут все темноводцы — хорошо одоспешенные — ситуация оказалась бы не столь печальной. Но и у пашковцев брони имелось маловато, а уж албазинцы вообще обряжены, кто во что горазд. Люди кричали от боли.

Люди хотели бежать.

— Пищали! Пли! — заорал атаман, надеясь, что большинство уже перезарядились. Без багинетов у него оставалось стволов двести — выстрелили, наверное, сто пятьдесят.

«Нельзя дальше стоять, — понимал Санька. — Тылы ползут, как черепахи. Нас тут всех перестреляют, пока до третьего залпа дойдет. Надо атаковать, пока они смешались. Опрокинуть их, прорваться к даурам…» — он еще надеялся, что попавшая в окружение союзная конница там, впереди, еще дерётся.

— Вперед! В атаку! — приказал атаман, и случилось страшное.

Строй не сдвинулся.

Нет, несколько десятков бросились вперед с яростными криками. Те самые темноводцы, привыкшие, что приказ надо выполнять всем вместе и сразу. А вот прочие — остались стоять на месте. Потому что кто-то приказал им идти прямо на смерть.

Да, можно было бы объяснить каждому, что стоять на месте — это еще более верная смерть. И, поразмыслив, почти каждый из них признал бы атаманову правоту, преодолел инстинктивное желание зарыться в землю и двинулся вперед. Только нет никакой возможности провернуть подобное в бою. В бою можно только услышать приказ, и, не думая, слепо исполнить, надеясь, что его тебе отдал мудрый полководец, а не идиот в золотых позументах.

— Вы чего, суки?! — орал на свой строй Дурной, пока монголы рубили и расстреливали в упор его людей. Его ватажников!

Он уже сам хотел рубить трусов, раньше монголов. Да не вышло. Сотни всадников врага появлялись справа и слева. Размахивая саблями, опуская легкие пики, они охватывали строй казаков с флангов, заходили с тыла.

Метательное копье ударило Саньку в наплечник, развернуло и едва не скинуло с «командирской кочки». Атаман восстановил равновесие и спрыгнул с нее сам. Уклонился от какой-то бешено скачущей лошади, рубанул в спину удаляющемуся всаднику, получил толчок, резко откатился в сторону, понял, что выронил меч, вскочил, рыская глазами в поисках хоть чего-нибудь, чем можно бить врага…

Прямо на него неслась непривычно крупная лошадь. Удивительно, но Санька смог в мельчайших деталях рассмотреть богато украшенную бронзой сбрую, яркие алые сапоги с загнутыми носами в литых стременах. Рассмотрел довольное лицо явно знатного монгола в дорогом пластинчатом доспехе. И затем увидел свою смерть.

Не старуху в черном с косой, а крепкую шипастую булаву, которая плавно, как падающее перо, опускалась на него с самых небес. Она нисходила так медленно, а он ничего уже не мог сделать. Ничего! Кроме как принять удар.

«Нет! — истерично вопил маленький Санька в его голове. — Нет! Это же смерть! Нет! Не хочу! Хочу жить! Пожалуйста! Только жить!».

Но Дурной даже рта открыть не смог. Потому что сначала вдруг вспыхнул яркий свет. А потом наступила полная тьма.

Конец второй книги

Послесловие

Читатель! Думаю, не будет спойлером сказать, что Сашко Дурной не умер. Да ты и сам догадался. Пишу это просто на всякий случай, чтобы избежать криков гнева и боли в комментариях. Все-таки я не Джордж Мартин, да и тот мог убивать важных персонажей, но не единственного главного)

Так что не переживай.

Вернее, переживай! Ибо, что именно случилось с Дурным, ты узнаешь в третьем, заключительном, томе цикла «Русь Чёрная». Подпишись на мою страницу — и ты не пропустишь ее старт, который состоится уже скоро