Святитель Григорий Богослов. Книга 2. Стихотворения. Письма. Завещание
Шрифт:
97. К Ираклиану (89)
Ты всегда у меня в памяти, прекрасный Ираклиан, и сказывающий и выслушивающий какой-нибудь урок; в памяти у меня и град Константинов, ради тебя прекрасный, хотя для меня и кратковременный, потому что захотела так зависть. А если и Григорий у тебя в памяти, то это для обоих нас лучше. Покажи же это в своих письмах, какие будешь писать ко мне; это одно и возможно для нас.
98.* К гражданским начальникам (235)
Кажется мне, что не пощадили бы вы и сумы синопского Диогена, если бы жил он при вас, но и на него наложили бы руки, ставя ему в вину его род жизни, философский плащ, посох и то, что по своему любомудрию ничего он у себя не имеет, но ходит от дверей к дверям, проживая даром и как случилось, – когда намереваетесь и на брата Феотекна наложить пошлину, какую берут с занимающихся ремеслами.
Но известно вам и то, что питает странных, даже не по силам, и, может быть, тем только и виновен, что один из живущих там усиливается быть благодетельным. Что из этого всего важнее, судите сами, за все же сие окажите снисхождение человеку, и не подайте о себе мысли, что, доставляя малую выгоду обществу, делаете сами великий вред, нагого, как говорится, не одевая, а раздевая.
99. К Омофронию (210)
Слышу, что живешь отшельнически; о, если бы ты стал у нас Иоанном Крестителем или Илией Кармелитом! И о если бы ненавистники причиняли ту одну обиду, что приводили бы к Богу и освободившихся от дел и мятежей заставляли искренно посвящать себя горнему, а таким образом невольно делали нам добро, когда не могут сделать его по доброй воле!
100. К Гигантию (79)
Рад я приглашению, еще более рад тому, что пишем; рад не потому, что нас хвалят (это маловажно), но потому, что рассуждаешь здраво; и узами любви ко мне служат для тебя одно со мной упование и истинное поклонение Троице, о Которой чаще говорю, нежели дышу, говорю и среди опасностей, и когда нет опасностей, все прочее предоставляя времени круговращать как ему угодно, имея же непоколебимым в душе сие одно, это неоскудеваемое сокровище и в подлинном смысле мое. Почему, когда представлю в уме все прочее, сколько скорбей и окружало меня, и теперь окружает, представлю это непостоянство зол, бросающих меня и вверх и вниз, эту брань, какую все воздвигают против меня, не сделавшего никому никакой обиды, а притом обращу взор и на то одно, что удостоился я стать проповедником истины, и отринутой и презренной в пустыне здравого учения, по написанному, и непроходне и безводне(Пс. 62:2), – тогда (скажу коротко) прекращаю всякое беспокойство, а напротив того, весьма радуюсь, как удостоенный большего, нежели сколько заслуживаю. Поэтому пишу к тебе сие, давая этим знать, что у меня дружба и близость тверды только с теми, которые держатся таких правил. Какой же благомыслящий человек добровольно оставит таких людей? И какой праздник важнее празднуемого подобными вам? Если же болезнь или непогода воспрепятствуют усердию, то сам я понесу потерю, а вы извините меня и помолитесь, чтобы открылся другой случай к свиданию с вами.
101. К пресвитеру Кледонию, против Аполлинария первое [282]
Честнейшему, боголюбивейшему брату и сопресвитеру Кледонию Григорий желает о Господе радоваться.
Хочу знать, что это за нововведение в Церкви, по которому всякому хотящему и, по Писанию, мимоходящему(Пс. 79:13) позволительно паству, хорошо обученную, расторгать и расхищать, производя на нее нашествия украдкой, лучше же сказать, внушая ей разбойнические и странные учения. Если бы те, которые наступают на нас ныне, и могли осудить нас за что-нибудь касательно веры, то им не надлежало отваживаться на такие дела, не вразумив нас предварительно. Прежде надобно было или убедить, или захотеть убедиться, если только и мы что-нибудь значим, как люди богобоязненные, потрудившиеся ради слова и сделавшие нечто полезное для Церкви; тогда, если бы и новое было введено, имели бы оскорбители, может быть, в сем какое-нибудь извинение. Но когда вера наша проповедана письменно и не письменно, здесь и в отдаленных странах, с опасностями и без опасностей, – как одни решаются на такое дело, а другие молчат?
282
Написано в 382 году. – Ред.
И не то еще тяжело (хотя и сие не легко), что они лжеучение свое с помощью людей злонамеренных вливают в умы простодушных, но то, что и на нас клевещут, называя единомысленными и согласными с ними, надевают приманку на удочку и чрез этот обман злобно исполняют свою волю и нашу простоту, по которой мы смотрели на них, как на братий, а не как на чужих, обращают в пособие своей злобе. И не довольно сего; но, как слышу, говорят, что они приняты Западным собором [283] , который прежде, как всякому известно, осудил их. Но если последователи Аполлинариевы или ныне приняты, или прежде были приемлемы, то пусть докажут это, и мы успокоимся. Тогда явно будет, что они согласны с правым учением; иначе невозможно было бы им сего и достигнуть. Докажут же, без сомнения, или соборным свитком, или общительными посланиями, ибо таков закон соборов. Если же это одни слова и вымысел, изобретенный ими для благовидности и для того, чтобы приобрести вероятие у народа достоверностью
лиц, то научи их молчать и обличи. Сие почитаем приличным и образу жизни, и православию твоему.283
Созванным папой Дамасом и свт. Петром Александрийским в Риме в 382 году. – Ред.
Да не обольщают они других и сами да не обольщаются, приемля, что человек Господень, как они говорят, лучше же сказать, Господь наш и Бог, не имеет ума [284] . Мы не отделяем в Нем человека от Божества, но учим, что один и тот же прежде не человек, но Бог и Сын Единородный, предвечный, не имеющий ни тела, ни чего-либо телесного, а наконец и человек, восприятый для нашего спасения, подлежащий страданию по плоти, бесстрастный по Божеству, ограниченный по телу, не ограниченный по духу; один и тот же земной и небесный, видимый и умопредставляемый, вместимый и невместимый, чтобы всецелым человеком и Богом воссоздан был всецелый человек, падший под грех.
284
Т. е. ума человеческого.
Если кто не признает Святую Марию Богородицей, то он отлучен от Божества. Если кто говорит, что Христос, как чрез трубу, прошел чрез Деву, а не образовался в ней Божески вместе и человечески, – Божески, как родившийся без мужа, человечески, как родившийся по закону чревоношения, – то и он также безбожен. Если кто говорит, что в Деве образовался человек и потом уступил место Богу, то он осужден, ибо это значит не рождение Бога признавать, но избегать рождения. Если кто вводит двух сынов – одного от Бога и Отца, а другого от Матери, а не одного и того же – то да лишится он усыновления, обещанного право верующим. Ибо хотя два естества – Бог и человек (как в человеке душа и тело), но не два сына, не два Бога (как и здесь не два человека, хотя Павел наименовал человеком и внешнее и внутреннее в человеке (2 Кор. 4:16)). Кратко сказать: в Спасителе есть иное и иное, потому что не тождественны невидимое с видимым и довременное с тем, что под временем; но не имеет в Нем места иной и иной. Сего да не будет! Ибо то и другое в срастворении – и Бог вочеловечился, и человек обожился, или как ни наименовал бы кто сие. Когда же говорю: иное и иное, разумею это иначе, нежели как должно разуметь о Троице. Там Иной и Иной, чтобы не слить нам Ипостасей, а не иное и иное; ибо Три [Ипостаси] по Божеству суть едино и тождественны.
Если кто говорит, что во Христе Божество, как в пророке, благодатно действовало, а не существенно было сопряжено и сопрягается, то он да не будет иметь в себе лучшего вдохновения, а, напротив того, да исполнится противного! Если кто не поклоняется Распятому, то он да будет анафема и да причтется к богоубийцам. Если кто говорит, что Христос стал совершен чрез дела и что Он, или по крещении, или по воскресении из мертвых, удостоен усыновления (подобно как язычники допускают богов сопричтенных) – да будет анафема: ибо то не Бог, что получило начало или преуспевает, или усовершается, хотя и приписывается сие Христу (Лк. 2:52), относительно к постепенному проявлению. Если кто говорит, что теперь отложена Им плоть и Божество пребывает обнаженным от тела, а не признает, что с воспринятым человечеством и теперь пребывает Он, и придет, – то да не узрит таковой славы Его пришествия! Ибо где теперь тело, если не с Воспринявшим оное? Оно не в солнце, как пустословят манихеи, положено, чтобы прославиться бесславием; оно не разлилось и не разложилось в воздухе, как естество голоса, и излияние запаха, и полет не останавливающейся молнии. Иначе как объяснить то, что Он был осязаем по воскресении (Ин. 20:27) и некогда явится тем, которые Его пронзили (Ин. 19:37)? Божество само по Себе невидимо. Но, как думаю, Христос придет, хотя с телом, впрочем таким, каким явился или показался ученикам на горе, когда Божество препобедило плоть. Но как сие говорим в отклонение подозрения, так и следующее пишем в исправление нововведения.
Если кто говорит, что плоть сошла с неба, а не от земли и не от нас – да будет он анафема. Ибо слова Писания: вторый человек с небесе,и: яков небесный, тацы же и небеснии(1 Кор. 15:47–48), и: никтоже взыде на небо, токмо сшедый с небесе Сын Человеческий(Ин. 3:13), и тому подобные должно разуметь сказанными по причине соединения с небесным; так же как и сказанное, что всестало Христом (1 Кор. 8:6) и что Христос вселяется в сердца наши (Еф. 3:17), относится не к видимому, но к умосозерцаемому в Боге, потому что срастворяются как естества, так и наименования и переходят одно в другое по закону теснейшего соединения.
Если кто понадеялся на человека, не имеющего ума, то он [и сам] действительно не имеет ума и не достоин быть всецело спасен; ибо невосприятое не уврачевано; но что соединилось с Богом, то и спасается. Если Адам пал одной половиной, то и воспринята и спасена одна половина. А если пал всецелый, то со всецелым Рождшимся соединился и всецело спасается. Посему да не завидуют нам во всесовершенном спасении и да не приписывают Спасителю одних только костей, жил и облика человеческого. Если он человек, не имеющий души, то сие говорят и ариане, чтобы приписать страдание Божеству, так как что приводило в движение тело, то и страдало. Если же Он человек, имеющий душу, то, не имея ума, как мог быть человеком? Человек не есть животное неразумное. И необходимость потребует допустить, при образе и покрове человеческом, душу какого-нибудь коня, или вола, или другого животного неразумного. А таково будет и спасаемое. Итак, я обманут самой Истиной и превозношусь, когда почтен другой. Если же Он человек разумный, а не лишенный ума, то да умолкнут безумствующие.