Святое дело

– Видите ли, молодой человек, – распевно объяснял кандидат наук. – Все исторические примеры указывают совершенно точно: массовое насилие – это прежде всего острый признак социальной незрелости, несостоятельности этих самых масс. Но хочу подчеркнуть, они в этом не виноваты; они просто не созрели для взрослого отношения к жизни.

Отец Василий ерзал в кресле перед телевизором и нервно потирал руки. Интервью с кандидатом исторических наук выглядело несколько заумно, но внушительно.

– Даже если рассматривать европейский неофашизм, то мы увидим, что его исповедуют в основном два слоя, – пел кандидат. – «Дети войны», в силу своего возраста помнящие исходную идею, да маргинальные молодежные слои: недоучившиеся студенты, безработные, в общем, люмпен...

– Но у нас-то неофашизм не проходит, – назидательно заметил ведущий.

– Разумеется, – кивнул кандидат наук. – Зато у нас великолепно «проходит» «зона». А по сути это одно и то же.

– То есть? – ошарашенно замер ведущий.

– Все просто. Послушайте хотя бы этот дебильный фольклор уголовного мира. Сейчас он из каждого киоска слышен. И что мы видим? Та же инфантильность, та же социальная незрелость и совершенно та же детская безответственность. У них ведь кто угодно виноват, кроме них самих. Знаете, как ребенок топает ножкой и настаивает на своем?

Отец Василий усмехнулся. Сравнение получилось неплохое, а главное, образное, запоминающееся.

А затем кандидата наук сменил начальник отдела областного УВД, жестко и корректно поддержавший выступления предыдущих ораторов цифрами и фактами. Не вдаваясь в детали, майор Малышев привел ведомственные статданные, и священник утер пот и откинулся на спинку кресла. Все вышло, как надо. Передача получилась на удивление цельной и оставляла четкое ощущение, что участники периодических побоищ в Усть-Кудеяре – просто не слишком счастливые, социально дезадаптированные и глубоко дезориентированные дети с проблемами психики. Которых оставалось только пожалеть.

В конце майор Малышев зачитал лично им составленный документ, из которого следовало, что ни один из молодежных усть-кудеярских лидеров не дожил даже до тридцати. И судьбы их были, как на подбор, однообразны: смерть от туберкулеза в ИТК, гибель на разборках, удушение, самоудушение, снова туберкулез... В общем, список впечатлял.

А потом пошла телевизионная проповедь отца Василия, в которой священник обратился к опыту наших православных предков и красиво увязал в одно целое доброту с мужественностью, а щедрость души с масштабом личности.

А потом пошли титры.

* * *

Первым ему позвонил мулла.

– А почему ты меня не пригласил? – возбужденно прокричал в трубку Исмаил.

– Блин, Исмаилушка, из головы вылетело! – расстроенно повинился священник. – Прости, ради бога...

– Вот все вы так, – досадливо цокнул языком мулла. – Можно подумать, одни православные мира хотят! – И бросил трубку.

Затем отцу Василию позвонили из горадминистрации. Помощник главы сообщил, что передача, по мнению вышестоящих органов, получилась неплохая. Но вот почему никто не сказал о том, сколько усилий прикладывает исполнительная власть к разрешению всех этих наболевших вопросов?

– Что вы имеете в виду? – наивно поинтересовался священник.

– Ну, как же! – обиделся помощник. – А мероприятия! А конференции! Мы вон «Идущим вместе» только вчера две тысячи рублей на счет положили! А бюджет у нас не слишком большой. Но положили ведь!

– Каюсь, – повинился священник и горячо заверил: – В следующий раз обязательно об этом упомянем.

– О-бя-зательно! – еще раз напомнил помощник. – Мы с православной церковью хорошо живем, и вы уж нас не забывайте!

А потом позвонил Бача.

Священник, услышав знакомый баритон, инстинктивно напрягся. Но предприниматель был на удивление дружелюбен.

– Поздравляю, батюшка, – легко и добродушно произнес он. – Хороший ход. Я даже подумал, а не отозвать ли мне иск...

– А разве это вы его подали? – поддел его отец Василий.

– Ну, Суслик подал... Впрочем, какая разница? Давайте лучше дружить. Вы не находите, что это взаимовыгодно?

– Пока не уверен, – покачал головой священник.

– Ну, как знаете, – хмыкнул Бача. – А то смотрите, я предложил.

Звонки шли и шли: от ментов, от знакомых, от прихожан. Внезапно попавшие в центр внимания «области» провинциальные горожане были этим крайне воодушевлены, так, словно теперь в городе и деньги появятся, и насилие исчезнет, и вообще жизнь пойдет по-другому. Понятно, что немногие рисковали позвонить на областное телевидение, а уж телефонов участников передачи просто никто не знал. Потому и звонили выступившему в самом конце местному батюшке. И лишь далеко за полночь, когда отец Василий ложился спать, ему позвонили снова, но на все его «Алле! Говорите, я вас слушаю!» не произнесли ни единого слова и лишь тяжело дышали в трубку. Это было неприятно.

* * *

Уже на следующий день отец Василий увидел подтверждение тому, что передача хоть как-то, но сработала.

– Эх ты, люмпен! – ржали пацаны лет двенадцати над своим товарищем, переходящим Студенку по дамбе.

– Сам ты жертва аборта! – весело отозвался «люмпен».

Священник не был уверен, что суть сказанного по телевизору дошла до пацанвы на все сто процентов. Но это было и не нужно; они инстинктивно переняли само отношение к проблеме, пусть немного циничное, но гораздо более трезвое.

Понятно, что лишь часть из них сумеет перенять этот веселый цинизм доктора Штейнберга, чтобы с достоинством отмазаться от участия в очередной никому из них не нужной разборке. Но даже часть – это уже было бы хорошо.

* * *

Целый день отец Василий словно летал на крыльях. Прихожане, вспомнившие о боге благодаря телепередаче, снова повалили в храм, и теперь их не останавливала даже нестерпимая жара. Этому не было никакого логического объяснения, но священник чувствовал: город изменился, словно проснулся. А ночью на Усть-Кудеяр обрушился настоящий, невероятной мощи ливень.

Воды было так много, что Студенка вышла из берегов, затопила половину Татарской слободы и почти вплотную подступила к поповскому дому. А это метра на полтора выше обычного уровня этой мелкой, местами и вовсе воробью по колено, речушки.

Залило главный, делящий город надвое овраг, и теперь пожелтевшие до срока березки, выросшие на дне оврага, стояли в воде, как солдаты на переходе через Гнилое море в 1919 году.

В течение одной ночи вся верхняя часть города была очищена от брошенных на улицах одноразовых стаканчиков и пластиковых бутылок из-под пива. И точно так же, по всем низинным местам понамыло столько всякого мусора и песка, что хозяева дворов даже не сразу решились взяться за лопаты: никак не могли поверить, что администрация не пришлет ни бульдозеров, ни хотя бы самосвалов для вывоза всего этого дерьма.