Святослав (Железная заря)

Воины с каждым днём теряют надежду взять Доростол и насытиться добычей, появились горлопаны, призывающие не лить кровь под стенами, а пойти и взять у болгар. Так легче и жаворонок в руках дороже летящего в небе журавля. Голос смутьянов пока слаб, но ещё пару месяцев — и войско будет трудно удержать. Потому Цимисхий завидовал Святославу, его воины остались с ним доброю волей на заведомо проигрышное дело, связанные лишь клятвой верности, а не обещаниями золота. Клятва для ромея — пустой звук, каждый в Византии сам волен выбирать, как поступить с данным тобою словом. Честность, присущая варварам, вызывает лишь снисходительную насмешку. Обречён тот народ, кто золото ценит выше чести. Вся кичливая роскошь, чувство превосходства над другими рассыпались в прах здесь под стенами Доростола, как золотой молот сам плющится о простую железную крицу. Морщился Цимисхий, вспоминая как верные соратники предали сначала Никифора, а потом и его племянника Варду. Так же предадут и его, когда удача повернётся спиной. Жесткая складка пролегла по губам императора. Сдаваться — удел слабых. Он загадал себе — если одолеет скифов, значит, правление его будет счастливым.

Глава 30

Ночь тёмная, густая как кисель, своя для перешедших границу миров кромешников, плотной наволочью закрывала землю. На поле, ближе к городу, где угадывались очертания двух сходившихся друг к другу и суясавших равнину холмов, сновали огоньки факелов. Там ромеи поставили свои камнемёты, выставив с ними большое латное охранение. В течение дня метали под стены и в город полусгнившие туши животных. Многие по сказкам были наслышаны о хитрости ромеев кидать в крепость врага падаль, чтобы занести к непокорным защитникам заразу, дабы болезни выкосили здоровых воинов. Кое-кто говорил, что ромеи ещё добавляют туда какой-то хитрый яд, чтобы от одного запаха падали выжигалось нутро человека. С опаской туши сволакивали крючьями в кучу за стены, обливали смолой и сжигали, распространяя тошнотворный удушливый запах на многие сажени.

Колот, пришедший проверить своих кметей, считал факелы, сбившись на пятом десятке, соображал, что это могло быть. Нагретый за день камень дышал теплом, свежий ветерок разгонял вонь, идущую от остывающих углей сгоревшей падали. Сосредоточиться мешала болтовня ратника, что без умолку трещал, перескакивая с родной веси на войну и ромейского базилевса. Колот зашипел на него и ратный обиженно замолчал.

Тишину нарушал согласный стук молотков, скрипение катков и воловий рёв. Окрики с ромейской стороны становились всё слышнее, огней прибавилось. «Камни таскают, — подумалось Колоту, — ужели ночью начнут стрелять?» На стенах Доростола прибыло воинов, на всякий случай поднятыми воеводами. Прошёл толк, что на противоположной стороне, обращённой на заход, происходит то же самое, сказывали, что где-то ходит князь. Святослав вскоре появился на прясле, где находился Колот, в распахнутой ферязи, наброшенной на белую рубаху. Увидев Лапу, узнал его, ответив на приветствие:

— Поздорову тебе, Колот. Вишь, — кивнул в сторону ромеев, — пороки ладят. Ежели стрелять начнут, со стен уводи людей, оставляй только сторожу.

— Понял.

Не прошло и часа, как что-то тяжко свистнуло над головами, заставив невольно пригнуть головы, и грохнулось с треском в городе.

— Гасите огни!

Один за одним тушили факелы, опуская с коротким шипением в бочонки с водой. Камни летели чаще. Один ударил в зубец недалеко от Колота, обрызгав каменной крошкой. Говорливый ратник схватился за лицо обеими руками, в голос завыл от боли. Лапа бросился посмотреть на рану, с силой оторвав руки от лица кметя. Длинный острый обломок камня угодил в глаз. Колот передал раненого уходившим со стены воинам.

В городе, похватав брони и оружие, бегали кмети, гудели к сбору трубы. Камни невидимой карой рушились сверху, от невозможности им противостоять хватало отчаяние. Пронеслось несколько горящих снарядов, где-то полыхнуло, там запели рожки к тушению огня. Пока собирались, отряжая рать, готовую ринуться хоть на смерть, но остановить неумолимый камнепад, ромеи расстреляли все приготовленные запасы и затихли до утра. Утром Святослав приказал перенести оставшееся обилие, коней и раненых в середину города, куда пока не достреливали камнемёты, а кметям ставить шатры в плотной близости стен так, чтобы камни не могли попадать.

Раненых было много. Зной, скученность людей делали своё дело: пустячная рана загнивала, убивая воина. Знахарей не хватало, местные, кто остались в городе, помогали, чем могли. Раненых помещали в дома, где от камней хотя бы могла защитить крыша.

Колотова сотня и сотня Звенца освободили двухярусный большой дом со двором. Вечером Лапа с четырремя соратниками пришли проведать своих, принеся гостинец — несколько лепёшек и свежей колодезной воды — еды снова в городе не хватало. В доме было душно, невзирая на отвёрстые оконницы, тяжкий запах гниющей плоти шибал в ноздри, грудой бурого тряпья лежали повязки. Один из лежащих ратных схватил Колота за рукав:

— Слышь, старшой, закончилась нить моя, но потеряла меня Морана, и застрял я на кромке. Прошу, помоги перейти!

Колот едва узнал Квашню, ратного своей сотни. Осунувшееся, землистого цвета лицо, посиневшие губы, теплилась душа в уже почти мёртвом теле. Лапа отогнал от Квашни кметей, готовых вынести соратника, те, поняв, отошли. Колот медленно, пытаясь оттянуть время, потащил нож из-за пояса. Тяжело отнимать жизнь товарища, хоть и облегчая ему страдания. Колот колебался, нечаянно ловя взгляд ратного, хоть и знал, что будет преследовать этот взгляд всю жизнь, во снах смотреть с укоризной. Но Квашня прикрыл глаза, успокоившись, губы чуть тронула счастливая улыбка он уже видел пращуров своих и ждал освобождения. Нож мягко вошёл в сердце, обрезав тонкую нить, связующую душу с телом...

На глазах Колота камнем убило кметя из Акуновой дружины, из его сотни пострадал только ратный тот, что был на стене, лишившись глаза, и ещё один обжёгся, туша пожар от горящих снарядов. Ромеи больше не стреляли по ночам, вокруг камнемётов плясали огни, доносились песни — ночь была византийцам для увеселения.

Русы научились беречься камней, попросту не выходя без нужды на городской простор во время обстрела. Будто почуяв это, ромеи стали бить по самим стенам. Валуны расщепляли зубцы, уродовали камни, из которых сложена стена. С восходней стороны, где началовал родственник базилевса, Иоанн Куркуас, и где было больше всего камнемётов, одно из прясел дало трещину, тонкой разрушительной змеёй разделившей кладку. Князь, поднявшись на забороло, долго всматривался в сторону ромеев, где, победно подняв руки, стыли петроболы. Людей не было видно, лишь между шатрами дымно курились костры. Свои кмети требовали вылазки. Лучше умереть в поле, чем быть пришибленным, как крыса, попавшаяся в яму-ловушку.

Под длинной тенью, отбрасываемой стеной, вокруг котла с просяной кашей собрались набольшие воеводы. Святослав опоздал к трапезе, задержавшись у Свенельда. Воевода после ранения четыре дня был без сознания, тяжко дышал, и временами казалось, что всё, ушёл уже. Моране принесли в жертву крепкого ромея, избавив тем самым от душевных мук чужого плена. Ромей, тот сражался до последнего, чем заслужил уважение русов, взявших его, совсем изнемогшего от ран. Богиня приняла требу, и Свенельд пошёл на поправку, тем же днём придя в сознание. Он уже пытался вставать, но ослабшие ноги пока не держали.

Разломили хлеб, разделив поровну, принялись истово есть. Первым закончил Акун, облизав ложку и сунув её за голенище сапога. Последние дни он не находил себе места, оно понятно: больше всех убитых и калеченных камнями было у него. Давеча с глазу на глаз, не страшась княжьего гнева, сказал двоюроднику, что один выйдет с воинами против ромеев, если он, Святослав, что-нибудь не предпримет. И сейчас Акун ёрзал по потнику, постеленному на лежащее на земле седло, не терпелось начать разговор.

— Цимисхий убеждён, что сломал нас и мы не выйдем больше сражаться, — сказал Святослав, внимательно глядя на Акуна, — завтра мы разворотим стан, где стоят камнемёты.

— Кабы сразу сделали...

Начал было хортинец, но князь оборвал его:

— Люди устали, раненых много, с кем воевать идти? Ромеи настороже были после вылазки Икморя. Выманил бы нас Цимис-хий камнемётами, побил бы, а дальше? Также и долбили бы до первого пролома. А теперь меньше числом их стало, некоторые в стан базилевса убрались, да и наши сил поднабрались.

— Кони тож отдохнули, только кормить их нечем. Овса у ромеев мало взяли. Оно, дак, понятно, о людях больше заботы, только конницу беречь ныне незачем. Дозволь, княже, завтра мне налезть на греков.