Святослав. Великий князь киевский
Шрифт:
Князья поскакали туда. Святослав-старший не выдержал быстрой скачки, отстал, младший же гнал коней во весь опор, но всё равно опоздал: Чернигов успел занять Изяслав Давыдович. Он впервые громко заявил о себе как о сильном князе. Каким-то странным, путаным образом, возможным только в разросшейся рюриковской семье, он приходился всем либо двоюродным, либо троюродным дядей и полагал себя в силу этого старшим в роде.
В Чернигов Изяслав Давыдович Ольговичей не пустил. Дядя и племянник поскакали в Новгород-Северский. Там тоже в это время пустовал престол. Наконец удача улыбнулась им: удалось захватить город. Они стали ссылаться и с
И тут, когда дело дошло до деления земель и городков, старший Святослав поступил в лучших традициях Ольговичей: обманул младшего, не дал племяннику ничего, сделав его, по сути, изгоем.
Святославу-младшему ничего не оставалось, как вновь идти с повинной к великому Киевскому князю Изяславу Мстиславичу. Тот принял перебежчика, попенял ему за непостоянство и в залог его верности поручил взять и разрушить южную крепость Юрия Долгорукого Остерский Городец.
Святослав исполнил волю великого князя — городок взял и сжёг. Юрий бежал в Суздаль.
Было это летом 1152 года. Теперь Святославу навсегда был закрыт путь в лагерь князя Юрия. И когда на следующий год Долгорукий воевал с Киевом, мстя за сожжённый Остерский Городец, Ольговичи оказались разобщены: Святослав-младший выступал на стороне Киева, а Святослав-старший остался на стороне Юрия.
Вскоре войска Юрия Долгорукого осадили Чернигов, где запёрлись Изяслав Давыдович, Ростислав Мстиславич Смоленский и Святослав Всеволодович. Юрий взять город не смог и, бросив своего союзника Святослава Олеговича, сбежал в своё Залесье, как поступал всегда, оказавшись перед лицом более сильного противника. В данном случае этим противником был великий князь Киевский, подоспевший со своими главными силами.
Святослав Олегович, собрав войска, отступил в своё княжество « запёрся в Новгороде-Северском. Однако, увидев силу осаждающих, немедленно запросил мира у двух Изяславов — Киевского и Черниговского.
В результате всех этих больших и малых усобиц Святослав-младший после долгого перерыва, весной 1153 года, получил наконец собственную волость и ряд городков: Карачев, Стародуб, Воротынск-на-Оке и даже город Сновск, что близ самого Чернигова. Конечно, это было ещё не княжество, но обеспечивало ему достаточно весомое положение.
Целый год он наслаждался спокойной жизнью с княгиней Марией вдали от вечной круговерти Киевского двора. Но вот умер князь Изяслав, и Святослав опять в Киеве.
...Пётр всё не шёл.
В библиотеку вошла княгиня Мария, за ней Ягуба. Он нёс крохотного повизгивающего щенка. Последним появился огромный волкодав Ратай, любимец Марии. Он степенно прошествовал к печи и лёг.
«Любит тепло старик, — подумал Святослав. — Сколько рях ему?.. Я приехал в Полоцк свататься одиннадцать лет назад... Боже мой, как время летит... А Ягуба нашёл-таки тропинку к сердцу моей княгинюшки — вон он как старается, выказывает любовью к собакам. Ох, Ягуба...»
— Взгляни, Святослав, какой крупный! — воскликнула Мария. — Ягуба, покажи князю! — распорядилась она. — Зимний помет считается к счастью... Но этот просто вылитый отец. Ратай, погляди, точно как ты в детстве!
Ратай вяло вильнул хвостом.
— Придумала! — вдруг
радостно сказала княгиня. — Я назову его Ратаем Вторым. Ты не возражаешь?Князь понимал, что вопрос этот задан для видимости, потому что княгиня не только в этих делах, но и во всём, что касалось дома, решала сама, но всегда старалась подчеркнуть — всё исходит от князя. Умница...
— Ты только посмотри, какая прелесть! — Мария взяла щенка из рук Ягубы и поднесла князю.
Ратай наблюдал, как суетится его хозяйка вокруг щенка, от которого пахло своим, родным запахом. И вдруг пёс глухо заворчал. Через минуту в сопровождении дворского вошёл Пётр. Ратай встал, подошёл к бывшему дружиннику, обнюхал его и, вильнув хвостом в знак того, что признал и помнит, вернулся к тёплой печке.
Пётр почти не изменился.
Перед самой смертью отец настоял на своём, и Пётр женился на богатой, знатной, красивой и глупой боярышне. Теперь у него рос сын. Хозяйством руководила статная, дебелая женщина, а Пётр при каждом удобном случае уезжал по посольским делам в другие княжества, в Польшу, в Венгрию и даже к половцам. Иногда Святославу казалось, что Пётр смотрит на Марию как-то по-особенному, глазами нечестного пса...
Они не виделись целый год, и поэтому встреча получилась шумной, немножко бестолковой, с объятиями и троекратными поцелуями, вопросами, на которые не успевают дать ответ, и ответами на уже забытые вопросы.
Ягуба держался скованно.
«Неужели из-за того, что он по-прежнему дружинник, а Пётр уже великий боярин?» — подумал князь.
Ягуба заметил, что Святослав наблюдает за ним, положил щенка рядом с Ратаем и принялся дразнить его.
Вошёл холоп, принёс мёд, заедки, бесшумно расставил всё на ларях и ушёл.
— Я слышала, ты ездил в Галич с поручением от Изяслава? — спросила княгиня Мария Петра. — Успешно ли?
— Я мог бы вернуться с позором, если бы князь Владимир Галицкий не умер внезапно и на престол не взошёл Ярослав Осмомысл. Он остановил меня, и мы быстро пришли к разумному соглашению.
— Прошло одиннадцать лет, как мы с ним сражались против половцев стремя к стремени, — сказал Святослав. — Как ему живётся? Он счастлив в браке?
Пётр замялся. Ярослав влюбился в боярскую дочь красавицу Настасью и при живой жене ездил к ней. Можно ли рассказать всё это князю, не взволнует ли рассказ княгиню Марию, не напомнит ли ей о Неждане?
— Сдаётся мне, что наши пути ещё не раз пересекутся с Ярославом Осмомыслом... — задумчиво произнёс князь. — Он мне по нраву. Так кто будет Киевским великим князем? — без перехода спросил он Петра. — Юрий?
— Нет. Ему, как Давыдовичу, Киев не отворит ворот.
— Почему? Ведь у него самые весомые права.
— Не ты ли говорил, князь, что сила давно уже потеснила право? — спросил Пётр.
– А что касается права, ты забыл о моём князе, старом Вячеславе. Он сегодня старший из всех Мономаховичей. Его право самое весомое.
— Да какой из него правитель? Ему, почитай, лет сто!
– возмутился Ягуба.
— Это он так выглядит, — усмехнулся Пётр. — На самом деле немногим больше семидесяти. Но если уж говорить о приязни, то любят киевляне Мстиславичей.
— Не киевляне, а киевская бояра, — буркнул Ягуба.
— Разве бояре тебя повязали и бросили в поруб после смерти Всеволода?
Ягуба промолчал. Он уже жалел, что ввязался в спор с Петром о вещах, в которых тот был на голову выше его.