Святослав

До ушей кесаревича Бориса доносился перестук весел, — на одних только дромонах сидело по сто — двести гребцов с каждого борта. Кесаревич видел, как серебристые брызги летят из-под тысячи весел, как за кораблями тянется длинный пенящийся след.

— Большая сила в твоих руках, Еасилевс! — вырвалось восторженное восклицание у кесаревича Бориса.

— Я повелел этой силе выйти из Золотого Рога и направиться за Босфор, к Дунаю, — сказал император Никифор.

— Значит, они идут на помощь Болгарии?

— Да, кесаревич, Византия идет на помощь болгарам.

— Спасибо, василевс! Если эти корабли станут на Дунае, тесно будет князю Святославу в Родопах…

— Да, кесаревич! — сурово промолвил император Никифор. — Настал час поднять меч над обнаглевшими тавроскифами и их князем. Как только наши корабли станут на Дунае, из Фракии и Македонии в Родопы двинутся и наши легионы. Однако, насколько я знаю, да и ты, кесаревич, мне говорил, кесарь Петр болен. Лучше было бы тебе сразу же выехать в Преславу.

— Великий василевс! Я давно об этом мечтаю и сразу после женитьбы просил отпустить меня.

— Ехать тебе в Преславу в то время было еще рано, а теперь пора, час настал. — Я готов, василевс!

Император Никифор с минуту помолчал и, как показалось кесаревичу, сказал от чистого сердца, по-отцовски:

— Слушай, Борис! Я надеюсь, что ты поддержишь сейчас своего отца, а если на то будет Божья воля, то и сам сумеешь защитить Преславу и города Болгарии. Помни, что падение Преславы будет твоей гибелью, закатом славы всех болгарских каганов… В твоих руках будут все сокровища каганов Омартога, Крума, Симеона, — император Никифор тяжело вздохнул, вспомнив об этих богатствах, — в твоих руках будет и главное сокровище — корона болгарских кесарей. Помни: завоюет Святослав Болгарию — все погибнет, погибнут все сокровища, корона твоя будет повержена в прах. Ты должен бороться с ними до конца!

— Понимаю, император, и клянусь!

— В этой борьбе ты будешь не один. Когда-то между нами и болгарскими каганами случались разногласия и споры, были войны, проливалась кровь…

Император Никифор снова умолк, ему не хотелось вспоминать, как болгарские каганы не только боролись с императорами ромеев, но и били их и как каган Крум сделал себе кубок из черепа императора Никифора I…

— Все это в прошлом, — промолвил Никифор Фока, — уже много лет между империей и Болгарией царит дружба и любовь. Мы укрепляем нашу любовь, посылая тебя в Преславу, и надеемся на тебя. Но это только начало. Мы хотим еще больше укрепить любовь и дружбу между Болгарией и Византией… У тебя, Борис, две сестры, а у нас два сына императора Романа. Если твои сестры приедут сюда и познакомятся с ца-резичами Василием и Константином, мы еще раз подтвердим любовь между ромеями и болгарами.

— Ты, василевс, — отец Болгарии…

— Пути Болгарии и империи сошлись давно, — продолжал император Никифор, — а сейчас помни, что вслед за тобой я посылаю свое войско. Корабли вышли, Вард Склир и патри-кий Петр уже стоят в Адрианополе, по первому слову они двинутся тебе на помощь.

— Единственно, чего я хочу, василевс, — промолвил Борис, -чтобы ты жил вечно, как море, как солнце…

— Это слишком много даже для василевса, — улыбаясь, сказал Никифор. — Иди, Борис, выполняй мою волю.

Когда кесаревич Борис вышел, император Никифор и па-рикимомен Василий долго еще смотрели на корабли, которые плыли и плыли вдаль.

— Пройдет немало времени, пока они дойдут до Сицилии и вернутся обратно, — угрюмо процедил император.

— Если они только вернутся… — добавил паракимомен Василий.

8

Поздней ночью в овраге у западной стены Буколеонского дворца раздался свист. Тотчас со стены спустилась веревочная лестница, кто-то поймал ее внизу и стал медленно карабкаться вверх.

Вскоре в китоне императрицы Феофано отворилась дверь.

— Кто там? — спросила Феофано.

— Я пришел, василисса!

— Иди смелей, — ответила она. — Дай свою руку,…

— Ты ждала меня?

— Да, мой любимый Иоанн, ждала. Садись вот тут, расскажи, что у тебя случилось.

Иоанн Цимисхий сел рядом с Феофано.

— Никифор сошел с ума,. — сказал бывший доместик схол, -Он забыл, как я спас ему жизнь и на полях Кесарии провозгласил его императором ромеев, в то время как постельничий Василий посылал меня за его головой…

— Это правда, Иоанн, и Никифор всегда вспоминал тебя, когда об этом заходила речь.

— Да разве я только это сделал? Сколько раз рисковал я собственной жизнью из-за него! Сколько сокровищ прислал ему из Азии и Египта!… Даже этот дворец он построил на мое золото. Я мог бы стать самым богатым человеком в империи…

— Я знаю, Иоанн, что взял у тебя Никифор. Но разве ты не богаче сейчас, чем он?

— Это правда, — согласился Иоанн и положил руку на плечо Феофано.

— Что же у вас произошло? — спросила она.

— В прошлом году, — начал Иоанн свой рассказ, — когда Никифор был в Азии, он тщетно пытался, но не мог взять Анти-охию. Тогда, оставив меня у стен, он велел, не разрушая Ан-тиохии, осадить город. И я, как*дурак, стоял под Антиохией мало не год и морил ее жителей голодом. А тем временем подходит с войском патрикий Петр, разбивает стены, берет приступом город и сжигает его.

— Ты ошибся, Иоанн, — сказала Феофано, и в темноте послышался ее смех. — Ты должен был взять город внезапно, силой…

— Но ведь я выполнял волю императора, — оправдывался Иоанн. — Кто же из нас тогда дурак — он или я?

Феофано не ответила на его вопрос и тихо промолвила:

— Многое приходится делать внезапно, брать силой.

— Именно так и сделал сегодня Никифор, — заметил Иоанн.
– Совсем неожиданно силою василевса он лишил меня в одно мгновение звания доместика схол и велел выехать в Армению.

— Сила побеждает силу, а ты победил Никифора, — прошептала Феофано.

— Да, за все, что он мне сделал, я имею право его убить. Но сейчас еще рано. В Кесарии за мной стояли войско и полководцы. В Константинополе у меня только один друг — ты…

— Не все делается сразу, исподволь ты соберешь сторонников и в Константинополе.

— Он повелел мне выехать из Константинополя.

— Никифор позволил тебе остаться здесь, ты только не сможешь посещать Большой дворец.

— Феофано! — прошептал он. — Если ты мне поможешь, я отыщу дорогу не только во дворец, но и до самого неба. Я люблю тебя так, как никого никогда не любил, и, если его не станет, я положу к твоим ногам всю Византию.

Феофано промолчала, перебирая тонкими пальцами его волосы.