Святослав

Одна только княгиня Ольга оставалась спокойною. Малу-Ща разбудила ее, как было приказано, после второй смены ночной стражи. Тогда к ней вошел Свенельд, ожидавший уже внизу, в сенях.

— Вот я и еду, — начала она. — Болит сердце, ноет тело, вовек бы не покидала Киева, но, сам знаешь, я должна ехать…

— Не тревожься, княгиня, поезжай спокойно, — сказал Свенельд.

— Как же мне не тревожиться, как быть спокойною! — всплеснула она руками. — Киев, все земли — как они будут без меня?

Она и в самом деле не представляла, как тут будет без нее.

— Оставляю я на столе Святослава, — продолжала княгиня, -пусть чинит суд, дает правду людям, говорит с воеводами, боярами, пусть учится. Но ты, Свенельд, будешь его правой рукою. Спрошу не с него. Что Святослав? Он еще молод, дитя. Если возвращусь живою, спрошу с тебя…

— Не тревожься, княгиня, езжай спокойно, — еще раз повторил Свенельд.

— Ну ладно, — махнула рукою княгиня, — пойдем, там меня уже весь почет ждет.

Золотая палата киевских князей выглядела в это утро необычно. Тут горели все светильники, но на помосте не сидели князья, на лавках не было воевод и бояр. Послы, купцы, родичи княгини и вся челядь собрались тут, шумели, переходили из угла в угол, перетаскивали какие-то мехи, мешки, корчаги, горнцы, бочонки.

Когда княгиня вышла из своих покоев, все это разноголосое сборище онемело, остановилось. Долгим взглядом княгиня посмотрела на родственниц своих, на купцов, послов, помолчала немного.

— Сотворим по обычаю! — произнесла она наконец. — Сядем.

И все они сели: обычай велел перед дорогой сесть, принести жертву предкам, попросить, чтобы они тут оберегали дом, а также чтобы помогали в далеком и трудном пути. С такими думами сидели они некоторое время молча.

И даже священник Григорий, стоявший в углу палаты с небольшим узелком, в котором было Евангелие, написанное русскими словесами, да еще облачение для богослужения, не выдержал и тоже сел; он, как и княгиня Ольга, временами колебался — когда нужно поступать согласно обычаю, а когда по Божьему слову.

— Вставайте! — сказала Ольга.

Княжий терем ожил, на лестницах и в палатах появились тиуны, ябедьники, гридни, дворовые; они таскали мехи, узлы, горнцы, корчаги, катили бочки. Шум и крики вырвались наружу, где у крыльца уже стояли наготове возы, ржали оседланные кони. Где-то в темноте у Подольских ворот уже скрипели цепи на мосту, перекликалась стража. При свете факелов возы тронулись с места, захрапели кони под князьями и воеводами. Обоз, как гигантская змея, пополз в ворота, растянулся по мосту и исчез в ночной темноте.

Княгиня Ольга осторожно спустилась по мосткам в лодию и, опираясь на плечи родственниц и гребцов, прошла на корму, где для нее был приготовлен уголок.

Она остановилась и внимательно его осмотрела. Там был сделан и покрыт мехом помост, на котором можно было сидеть и лежать, дощатые загородки должны были защищать княгиню от ветра и волн, навес сверху — от дождя. Это был неплохой уголок, княгине он понравился, и она сказала:

— Что же, как-нибудь доедем.

И тут же вспомнила еще о чем-то: тронула рукой завесу, которой можно было закрыться от любопытных глаз тех, кто сидел в челне, сдвинула ее и раздвинула.

— И это хорошо, — деловито произнесла она. — Дорога дальняя!

И только тогда уверенно вошла, села, потуже завязала шаль на голове, подняла воротник, спрятала руки в широкие рукава.

— Закутайте мне и ноги! — велела она служанкам. И они мехом обернули ей ноги, закутали княгиню.

На берегу все поняли, что наступила последняя минута перед отъездом, и замолчали, словно онемели. Ближе всех к ло-дии княгини стоял на обрыве Святослав, он беспокойно рыл правой ногой в красном сапожке песок, непрестанно осыпавшийся в воду. За ним стояли Улеб, воеводы и бояре во главе со Свенельдом, множество мужей с Горы, тиуны, огнищане.

Отдельно и поодаль от них, между редкими кустиками ивняка и молочая, толпились дворовые люди, среди которых можно было разглядеть и Малушу. Она была насторожена и встревожена, словно боялась, что княгиня вот-вот позовет ее.

Еще выше, у самой дороги, что вилась среди холмов по направлению к Киеву, стояли гридни, дружинники, возчики, сгРУДИлось много возов, кони грызли молодую траву.

А княгиня все сидела в лодии, как в санях перед далекой дорогой, суровая, задумчивая.

— Ну, — произнесла она наконец, — в путь!

— В путь! В путь! — зашумели в лодиях,

— Отплывают! — отозвался берег.

Лодийные мастера подняли якоря, бросили на берег веревки, которыми лодии были привязаны к деревьям, на мачтах тяжело поднялись, затрепетали в воздухе и надулись, вспухли крапивные ветрила, одна за другой лодии — насады, однодеревки — стали отрываться от берега.

— Отцы наши! Перун! Даждьбог!! — хватались за борта и звали на помощь всех богов родственницы княгини и служанки.

Княгиня сердито посмотрела на них и отвернулась — сидела на корме первой лодии хмурая, молчаливая, смотрела на неспокойный голубой плес, расстилавшийся меж зеленых берегов.

Дул верхний ветер, и лодии быстро убегали от Витичевой горы. Вот они стали сворачивать к острову у левого берега, вот, вытянувшись ключом, исчезли одна за другой в голубом тумане.

Тогда на кручах, где все стояли в молчании, зашевелились, задвигались, заговорили. Княжич Святослав вскочил на коня и двинулся вместе с дружиной. Воеводы окликали своих гридней и тоже садились на коней, бояре влезали на возы и пристраивались на сене. У кого же не было на чем ехать, тот шел пешком. Вместе с дворовыми пошла и Малуша.

Впрочем, на берегу осталось еще несколько человек, которые, должно быть, хотели отдохнуть на зеленом просторе, у голубого Днепра, а может, и поговорить кое о чем.

Тут были князь переяславский Добыслав, только что отправивший с княгиней жену свою Сбыславу, роднянский тысяцкий Полуян, старые воеводы князя Игоря Бождан и Остер.

— Что бы сказал князь Игорь, — засмеялся, обнажив свои щербатые зубы, воевода Бождан, — если бы видел, какая рать двинулась на Царьград…

— Молчи! — хитро подмигнув, перебил его воевода Остер.
– Ведь с этой ратью послал свою жену и князь наш переяславский.