Святослав

В этот день Ольге предстояла еще не одна встреча с Константином VII и Еленой. Вскоре княгиню вновь пригласили в зал Юстиниана, где кроме императорской четы присутствовали их дети – сын Роман и дочери. На этот раз встреча прошла в неформальной обстановке. Ольге предложили сесть, и она долго беседовала с василевсом ромеев. В тот же день в зале Юстиниана Елена и Феофано дали торжественный обед. Когда Ольга в который уже раз за день вступила в зал, сопровождавшие ее «архонтиссы» простерлись ниц перед императрицами ромеев, но сама Ольга, немного наклонив голову, села к столу, за которым помещались знатные византийские дамы. Вряд ли за столом шли какие-то переговоры. Слух пирующих услаждали гимнами в честь августейших особ певчие храма Апостолов и храма Святой Софии. В трактате Константина Багрянородного отмечается, что там «разыгрывались также и всякие театральные игрища». Нам неизвестно, что это были за «игрища», но ромеям наверняка удалось удивить своих гостей. Лиутпранд, например, рассказывал, что в 949 году во время обеда в обществе византийского императора «пришел некий человек, неся на лбу без помощи рук деревянный шест длиной в 24, а то и более фута, на котором локтем ниже верхнего конца имелась перекладина в два локтя длиной. Привели также двух голых, но препоясанных, то есть имевших набедренные повязки, мальчиков, которые карабкались вверх по шесту и выполняли там трюки, а затем, повернувшись головой вниз, спускались по нему, а он оставался неподвижным, словно корнями врос в землю. Затем, после того как один мальчик спустился, второй, оставшийся там один, продолжал выступление, что привело меня в еще большее изумление. Ведь, пока они оба выполняли на шесте трюки, это казалось вполне возможным, ибо они хоть и были весьма искусны, но управляли шестом, по которому взбирались, благодаря одинаковой тяжести. Но как один, оставшийся на вершине шеста, сумел сохранить равновесие так, чтобы и выступать, и спуститься невредимым, – это меня поразило настолько, что удивление мое не укрылось даже от императора. Поэтому, подозвав переводчика, он пожелал узнать, что мне показалось более удивительным: мальчик, который двигался столь осторожно, что шест оставался неподвижным, или тот, кто держал его у себя на лбу столь мастерски, что ни от тяжести мальчиков, ни от их игры даже слегка не отклонился в сторону? И когда я сказал, что не знаю, что мне кажется… более удивительным, он, засмеявшись, ответил, что и сам этого не знает» ^{211} . То, что увидел Лиутпранд, до сих пор является одним из сложнейших цирковых номеров. Возможно, сегодня такой трюк эквилибристов с першем (шестом) длиной более семи метров не удивит пресыщенную публику так, как он поразил молодого итальянца середины X века. Но еще в 1912 году это было сенсацией, и в объявлении петербургского цирка «Модерн» провозглашалось: «Первый раз в мире! Невероятно! Вдвоем на одном перше, свободно балансируемом на плече третьего, – Кароли, Одони и Камила» ^{212} . Как видим, и тут все проще – шест стоит на плече, а не на лбу у третьего. Но Византия претендовала на роль столицы мира, и ее василевсы много сил тратили на то, чтобы изумлять варваров. Можно предположить, что для Ольги ромеи приготовили что-нибудь другое. Все-таки прошло восемь лет, да и публика за обедом была другая – одни женщины (евнухи не в счет).

Впрочем, мужчины из русского посольства также не были забыты. Одновременно с обедом в зале Юстиниана в Хрисотриклине (главном тронном зале Большого императорского дворца) шел другой обед. Пространство этой, как ее называли, «золотой палаты» было ограничено восемью арками, за которыми открывались более или менее обширные помещения (камары), служившие личными покоями императора. Своей причудливой восьмиугольной формой Хрисотриклин, увенчанный куполом с шестнадцатью окнами, напоминал цветок, из центра которого расходились лепестки. В зал, где стоял трон императора, вели серебряные ворота, стены покрывали великолепные изображения цветов, выложенные из мельчайших разноцветных камушков. В одной из восьми камар помещался большой стол, сделанный из серебра и украшенный различными рисунками и инкрустациями, за который русам предложили сесть. Здесь в обществе императоров Константина и Романа и пировали «все послы архонтов Росии, люди и родичи архонтиссы и купцы». А после обеда состоялась раздача даров: некто, названный «анепсием» Ольги, получил 30 милиарисиев (серебряных монет; 12 милиарисиев составляли один золотой, то есть номисму, так что «анепсий» получил две с половиной номисмы), восемь людей Ольги – по 20 милиарисиев, 20 послов «архонтов» (русских князей) – по 12 милиарисиев, 43 купца – по 12 милиарисиев, некий священник Григорий – 8 милиарисиев, два переводчика – по 12 милиарисиев, люди Святослава (сколько их было, не указано) – по 5 милиарисиев, шесть людей послов – по 3 милиарисия, переводчик архонтиссы – 15 милиарисиев. С Ольгой императоры Константин и Роман и члены их семей встретились еще раз – за десертом. Русских должна была поразить его сервировка – в украшенных жемчугом и драгоценными камнями чашах. При этом Ольге вручили в золотой богато украшенной чаше 500 милиарисиев, шести ее женщинам – по 20 милиарисиев, а восемнадцати ее прислужницам – по 8 милиарисиев.

Среди русского посольства наше внимание не может не привлечь «анепсий», получивший самые большие дары после Ольги (хотя и несопоставимо меньшие). Этим словом в Византии обозначался или племянник, или двоюродный брат, или родственник вообще ^{213} . Как видно из описания приема, Ольгу сопровождали «родственные ей архонтиссы», во время торжественного обеда в обществе василевсов ромеев пировали еще какие-то «родичи» Ольги, но никто из них не получил даров от императора (возможно, Ольга должна была наделить их из выданной ей суммы?), и их степень родства в отношении княгини не определена. Особо выделен только этот «анепсий». Судя по всему, он был наиболее важной особой из свиты Ольги ^{214} . Гадая, кто это такой, исследователи видели в нем чаще всего племянника Игоря, покойного мужа Ольги, следовательно, и ее племянника. В русско-византийском договоре упомянуты два племянника Игоря – Игорь и Акун. Кто-то из них вполне мог сопровождать княгиню в Царьград. Но это мог быть и племянник самой Ольги, происходивший из ее рода ^{215} . Историк Г. Г. Литаврин внес важное уточнение, указав, что «термин „анепсий“ означает кровного родственника, каковым в отношении Ольги не были ни Игорь-младший, ни Акун. Следовательно, логично допустить, что Ольга имела хотя бы одного брата или сестру. Племянник Ольги был вторым после нее лицом в караване, выполнял, по-видимому, функцию военного предводителя во время путешествия, обеспечивая безопасность посольства от возможного нападения врагов» ^{216} . Все это выглядит вполне вероятным, хотя можно предложить иную идентификацию этого «анепсия». В описании приема «архонтиссы Росии» – кстати, названной в трактате по имени только один раз, в начале главы, – в рассказе о раздаче денег сообщается, что восемь людей «архонтиссы», упомянутых после «анепсия», получили по 20 милиарисиев, а «люди Святослава», поставленные в этом списке награжденных за послами русских князей, купцов, священника и переводчиков, – по 5 милиарисиев. Дальше названы «люди послов». Выстраивая иерархию русского посольства, получаем (исключая купцов, не имевших своих людей, самостоятельно получавших дары и, возможно, также являвшихся представителями русских князей, а также священника и переводчиков) следующую последовательность: «архонтисса Росии», «анепсий», люди «архонтиссы», 20 послов русских «архонтов», «люди Святослава», люди послов. Соотнеся знатных русских путешественников и их «людей», получаем, что «люди Святослава» – это люди «анепсия». Таким образом, можно предположить, что Святослав сопровождал Ольгу во время визита в Константинополь ^{217} . («Анепсий» ведь означает кровного родственника вообще, каковым Святослав в отношении Ольги, разумеется, являлся.) Возможно, более точное определение родственных связей взрослого Святослава и Ольги не было обязательно: ведь не определяется же степень родства Ольги и родственных ей «архонтисс», состоявших в посольстве.

Возможность посещения Святославом Константинополя в составе русского посольства в 957 году открывает перед пишущим о князе огромные перспективы. Можно представить, как русский князь проводил время в квартале Святого Маманда, среди соотечественников, как осматривал столицу ромеев. А позднее, описывая столкновение русов Святослава с силами Византийской империи, как-то связать эту войну с впечатлениями, оставшимися у него от посещения Царьграда. Наконец, можно вообразить, как Святослав на обеде рассматривал издалека императора-русофоба Константина VII Багрянородного и его беспутного сына Романа II. Времени насмотреться на них было у участников русского посольства достаточно. Вот и 18 октября, в воскресенье, византийская сторона вновь давала обеды в честь русов. Опять пировали, разделившись по половому признаку. А потом, как полагается, русы получили дары: «архонтиссе 200 милиарисиев, ее анепсию – 20 милиарисиев, священнику Григорию – 8 милиарисиев, 16 ее женщинам – по 12 милиарисиев, 18 ее рабыням – по 6 милиарисиев, 22 послам – по 12 милиарисиев, 44 купцам – по 6 милиарисиев, 2 переводчикам – по 12 милиарисиев» ^{218} .

Историками неоднократно и вполне справедливо подчеркивалось, что суммы, выданные Ольге, были весьма скромными ^{219} . Не менее важна и разница между суммами, врученными ей при первой встрече и на прощальном приеме. «В подобных обстоятельствах, – отмечал Г. Г. Литаврин, – такое отличие служило показателем недовольства императора крушением тех надежд, которые он возлагал на личную встречу с русской княгиней» ^{220} . Впрочем, и Ольга уехала из Константинополя недовольной.

Чего же, собственно, русские ждали от этого визита? Летопись сообщает, что Ольга отправилась в Царьград, чтобы принять там крещение, которое она хитростью и получила от греческого царя. Если это так, то Святослав, сопровождавший мать в Константинополь, должен был, кажется, поддерживать ее искания. Но он остается закоренелым язычником. Зачем же тогда он ездил? И не только он. В свите русской княгини состояли 22 посла от русских князей. Состоят в посольстве и купцы. Причем число послов, указанное в договоре 944 года (25 человек), и число послов, прибывших в Константинополь с Ольгой в 957 году, практически совпадает. Можно согласиться с исследователями, считающими, что Ольгу сопровождали в поездке послы от князей, которые ранее участвовали в заключении договора с греками. Выходит, эти князья никуда не исчезли и система междукняжеских отношений, существовавшая при Игоре, не претерпела существенных изменений ^{221} . Во главе Руси по-прежнему стоял союз князей. Но им-то зачем крещение Ольги? Или князья отправили своих послов и купцов в столицу Империи ромеев просто за компанию, попить-поесть, посмотреть фокусы и спортивные номера, пожить в столице Мира за чужой счет и вдобавок получить подарки? Такое поведение, конечно, встречается среди российских чиновников даже в наши дни, но тогда возникает вопрос: почему князья отправили в Царьград послов, а не нагрянули туда сами вместе с Ольгой, ее «анепсием» и несколькими родственницами и родственниками?

Подробно рассказывая о визите Ольги, Константин Багрянородный не упоминает о ее крещении. Разумеется, император описывал лишь торжественные приемы, а программа визита княгини не ограничивалась их встречами ^{222} . Однако багрянородный василевс вряд ли пропустил бы такое событие, как крещение «архонтиссы Росии» во время визита в Константинополь. Он об этом событии молчит, более того, называет Ольгу не ее христианским именем Елена, а «Эльгой», как язычницу, подчеркивая тем самым, что не считает русскую княгиню христианкой. Во время поездки в Царьград Ольгу сопровождал некий священник Григорий, но с ним при византийском дворе обошлись не слишком почтительно, вручив едва ли не самые маленькие дары ^{223} . Все это может свидетельствовать о том, что Ольга познакомилась с христианством до посещения Константинополя и, как видно, независимо от него, что не могло не раздражать греков.

Поскольку в «византийской» версии крещения Ольги обнаруживаются слабые места, в науке начали возникать альтернативные построения. В XIX веке появилась «болгарская» версия крещения Ольги. Кто-то из исследователей разглядел в священнике Григории знаменитого сотрудника болгарского царя Симеона, уехавшего из Болгарии после смерти своего покровителя (в 927 году) и подвизавшегося будто бы на Руси. Кому-то даже сама Ольга казалась болгарской княжной ^{224} . В советское время «болгарская» версия была косвенно подкреплена работами, доказывающими существование неизменно дружественных отношений между Киевской Русью и Болгарией уже в первой половине X века, наличие активных культурных контактов и даже заключение неких союзных договоров в правления Вещего Олега и Игоря. М. Н. Тихомиров, например, считал, что Олег участвовал в походах на Константинополь болгарского царя Симеона ^{225} . А. Н. Сахаров высказывался осторожнее, но из шаблонного замечания летописца о том, что Вещий Олег двинулся в поход на Константинополь «на конях и на кораблях», сделал вывод, что на это нужно было получить разрешение могущественной тогда Болгарии. А раз так, то болгары, которые «перманентно» боролись с Византией, должны были стать союзниками русов. Позднее, при Игоре, отношения двух братских славянских народов испортились, но в 907 году «не было ничего похожего» и между Русью и Болгарией было заключено некое «тайное соглашение», хотя автор и отмечает «гипотетичность данного вывода» ^{226} .

Никто не ставит под сомнение наличие болгарского культурного влияния на Русь. Доказать же наличие союзного договора Олега и болгарского царя Симеона сложнее. Более того, у нас имеются данные, свидетельствующие о заключении в этот период союза греков и русов против (!) Симеона ^{227} . И от версии о том, что Ольга приняла крещение из Болгарии, следует отказаться, так как отношения Руси и Болгарии в 40-50-е годы.

X века, как это признает, кстати, и А. Н. Сахаров, были скорее враждебными, чем дружественными. Когда в 941 году Игорь отправился в поход на Византию, о приближении русов греков известили именно болгары ^{228} . Некоторые ученые, ссылаясь на археологические данные, предполагают даже, что в 40-50-е годы X века имела место война между Киевской Русью и Болгарией! Ведь согласно рассказу, помещенному в «Повести временных лет» под 6415 (907) годом, в походе на Царьград Вещий Олег имел в составе своего войска в числе других племен тиверцев, правда на положении союзников. Позже, в походе Игоря на греков, тиверцы участвовали уже как составная часть войска. Покорив тиверцев, русские князья включили, таким образом, в состав зависимых от Руси территорий земли между Днестром и Прутом. «Однако на южную часть Пруто-Днестровского междуречья, по всей вероятности, претендовала в этот период и Болгария, – пишет болгарский исследователь В. Д. Николаев. – Источники не содержат данных о том, была ли в это время завоевана Русью именно эта, южная часть. По всей видимости, ее завоевание было ко времени русско-византийской войны начала 40-х годов X века лишь начато и продолжалось в 40-50-х годах. Так, на одном из городских центров на данной территории, археологически связанном с Первым Болгарским царством – Калфе, следы разрушений оборонительных сооружений относятся к середине X века» ^{229} . Разумеется, борьба шла с перерывами, так как столкновения с болгарами наносили ущерб русской торговле (ведь русские корабли двигались в Византию вдоль болгарского берега). Вражда продолжалась и в 960-е годы, что особенно проявилось во время балканской кампании Святослава, о которой речь впереди. Отрицательное отношение русских к болгарам сохранялось и позднее, что нашло отражение в летописании. О дунайских болгарах говорится преимущественно в начальной части «Повести временных лет», и всюду летописец не жаловал болгар, хотя и не проявлял это открыто ^{230} . Наконец, не стоит забывать, что богомильская ересь, столь распространенная в Болгарии X века, не была известна на Руси, что косвенно свидетельствует о слабом влиянии в этот период болгарских христиан на русов ^{231} .

Мы уделили столько внимания болгаро-русским отношениям первой половины X века, поскольку их тогдашнее состояние во многом предопределило развитие событий на Балканах конца 960-х – начала 970-х годов, активным участником которых стал наш Святослав. Отмечу, что в историографии имеется еще версия о том, что Ольга крестилась в Киеве у местных христиан (то ли варяжского, то ли хазарского происхождения). Не может не привлечь наше внимание и сообщение источников об обращении Ольги к Оттону I с просьбой прислать священников на Русь и о неудачной миссии в Киев немецкого епископа Адальберта (о которой подробнее пойдет речь в пятой главе). Неоднократно в нашей историографии высказывалось также предположение о возможном участии в христианизации Руси беглецов из разгромленной венграми Великой Моравии ^{232} .

Какие же причины привели к увлечению Ольги, а возможно, и других русских князей христианством? Раздумывая над этим, ученые быстро «переросли» наивные размышления о неожиданно снизошедшем на Ольгу вследствие проповеди какого-нибудь отважного подвижника веры озарении, заставившем ее мгновенно убедиться в ложности язычества и истинности христианства и превратившем кровожадную киевскую княгиню в смиренную вдову, терпеливо сносившую насмешки сына-язычника и проводившую все свое время, уговаривая его креститься. Как правило, за обращением варварских королей и князей в христианскую веру стоял трезвый политический расчет. В частности, болгарский каган второй половины IX века Борис-Михаил, отец вышеупомянутого Симеона, обратился к византийцам с просьбой о крещении из-за постигшего Болгарию страшного голода, рассчитывая получить от ромеев хлеб. Впоследствии он еще долго колебался между Римом и Константинополем, выбирая более щедрого «просветителя». Схожие искания пережила и Великая Моравия. Интерес русских «архонтов» к соседям-христианам также может объясняться какими-то политическими расчетами союза русских князей, расчетами, которые никого из них не могли оставить равнодушным. Стараясь разгадать цели визита Ольги в Царьград, историки то предполагали ее стремление укрепить мир с Византией, то принимали во внимание торговые, культурные, военные или территориальные интересы Руси. Предлагались и такие варианты: Ольга будто бы желала получить царский титул для себя или для сына или же стремилась женить Святослава на византийской принцессе (тогда его тем более логично было повезти с собой в Константинополь) ^{233} . Но все эти предположения построены на догадках. Отправляясь в Константинополь, Ольга могла как преследовать все эти цели, так и не преследовать ни одной из них. Сами по себе поездка в Царьград, встреча с греческим царем, крещение были полезны русской княгине, ибо способствовали ее выделению среди русской и славянской знати, возвышению над подчиненными Киеву землями…