Святослав

Как уже было сказано, и византийские авторы, и Яхъя считали, что русы напали на Болгарию по договоренности с Византией, проще говоря, за плату. Святослав, согласившийся помогать Никифору, на первый взгляд может показаться безумным авантюристом и грабителем, ради наживы и за плату мечущимся со своими воинами по Восточной Европе от Тамани до Балкан. Как увидим, сходно оценивали действия князя и киевляне (в тексте «Повести временных лет» под 969 годом). Правда, летопись описывает и то, с каким равнодушием позднее отнесся Святослав к дарам, присланным ему греками. Но и здесь летописец, следуя традиции, изображает Святослава идеальным князем-воином, чуждым мелочным, материальным заботам ^{359} . Повторяю, каким был Святослав на самом деле, определить по летописи трудно. Вот и на болгар он напал внезапно, без предупреждения, вновь противореча летописному «хочу на вас идти».

Если согласиться с византийскими хронистами, уверенными, что русы появились в Болгарии в роли простых наемников Византии, нанятых за 15 кентинариев, мы вновь неизбежно столкнемся с противоречиями. 15 кентинариев – много это или мало? На первый взгляд может показаться – много. Известно, что кентинарий – крупная денежная единица, равнявшаяся 100 литрам или 7200 номисмам (солидам) – золотым монетам. Это более 450 килограммов золота. Нельзя не вспомнить в связи с этим о посольстве синкела Иоанна (синкел – титул духовного лица, входившего в состав синклита), отправленном византийским императором Феофилом к арабскому халифу Мамуну в Багдад около 829-830 годов. Тогда, по сообщению византийского источника, император дал Иоанну «много того, чем славится Ромейское царство и чем восхищает оно инородное племя, а к этому прибавил еще свыше четырех кентинариев золотом» ^{360} . Золото было предназначено для раздачи приближенным халифа, и, имея четыре кентинария, посол ромеев завоевал огромное уважение арабов, поскольку одаривал каждого, кто по какой-нибудь причине являлся к нему, серебряным сосудом, наполненным золотом. Арабам казалось, что он сыпал золотом «словно песком». Что уж говорить о Калокире, прибывшем к русам со значительно большей суммой!

Однако если сравнивать эту сумму с тогдашними расценками труда наемников, то получится «другая арифметика». Плата греческого солдата составляла от 20 до 50 солидов в год, а каждый из русов, участвовавших в войнах византийцев с арабами, получал ежегодно по 30 солидов. Если платить русам Святослава по этому тарифу, то всей заплаченной Никифором Фокой суммы хватит только на 3600 человек ^{361} . Между тем численность русского войска была значительно большей. Лев Диакон, напомню, сообщает, что Святослав повел на войну с болгарами 60 тысяч «цветущих здоровьем мужей». У позднейших византийских хронистов, писавших о балканских войнах Святослава, появлялось желание увеличить численность русской армии, воевавшей с болгарами (а позднее и с византийцами). Например, Иоанн Скилица в своем «Обозрении историй» доводил число русов, убитых только в двух сражениях с ромеями, до 638 тысяч ^{362} . Разумеется, эти цифры изрядно преувеличены. «Повесть временных лет» оценивает численность воинства Святослава скромнее. В 971 году Святослав сообщил грекам, что у него 20 тысяч человек, причем прибавил лишних десять тысяч – русов было тогда всего около десяти тысяч. Но такова была численность его войска после трех лет войны. В начале похода армия Святослава была, конечно, более значительной. Напомню, что Игорь повел в поход на Константинополь около тысячи кораблей, то есть примерно 40 тысяч человек. Вряд ли можно было решиться на войну с болгарами, имея меньшее войско. Возможности сына были большими, чем у отца, – к моменту начала войны с болгарами Святослав победил вятичей, хазар, ясов и касогов. Его внук Мстислав, князь Тмутаракани, в 1022 году зарезав князя касогов Редедю и возложив на касогов дань, уже через год, собрав войско из хазар и всё тех же касогов, начал войну против своего брата Ярослава Мудрого и чуть было не взял Киев. Располагая силами побежденных им народов Подонья и Приазовья, Святослав мог начать войну с таким сильным противником, как Болгария. Скорее всего, князь и двинулся-то на болгар из Приазовья, со своей базы на Керченском проливе. Еще раз подчеркну – не случайно к нему был отправлен для переговоров именно Калокир. Если бы Святослав вернулся к матери в Киев, Никифор Фока мог избрать для этой миссии другого человека, не возводя в сан патрикия никому не известного провинциала. Именно близость Калокира к местопребыванию Святослава и нависшая над владениями империи в Крыму опасность выдвинули на роль посла сына херсонского протевона. Святослав, без сомнения, привлек к участию в походе и силы Среднего Поднепровья.

У Киева был год для того, чтобы подготовить ладьи к отплытию, собрать большое войско, привлечь в него молодежь из земель славян-данников и, возможно, бросить клич в более отдаленные страны.

Механизм набора десятков тысяч людей для подобного рода предприятий можно восстановить лишь предположительно. Наверное, и в подготовке к походу, и в самом движении русского войска на Дунай принял участие кто-то из тех примерно двух десятков князей, чьи послы подписывали русско-византийский договор 944 года и пировали с василевсом ромеев Константином Багрянородным в Константинополе в 957 году. Несомненно, эти князья или их сыновья сохраняли свое влияние на дела, происходящие в Русской земле и десятилетие спустя. Но подобного рода потрясения, способные взбаламутить дотоле спокойное течение жизни и отдельного человека, и целой страны, обычно выносят на поверхность и людей совершенно новых. Энергичный человек, которому было тесно в рамках городской или сельской общины, получив известие о том, что в Киеве собирается войско для похода куда-либо, вполне мог собрать военный отряд такого же сорта удальцов и отправиться с ним искать военного счастья ^{363} . Масса людей, собранная и готовая устремиться на юг, вряд ли планировала по возвращении домой вновь заняться мирным трудом. Понимая, что многие из них погибнут, они всё же надеялись уцелеть и резко поменять свою жизнь. Археолог В. В. Седов по этому поводу заметил: «Прослужив по несколько лет в единой культурной среде, дружинники возвращались в свои родные места уже не кривичами, северянами, хорватами, словенами или мерей, а русами» ^{364} . Что-то похожее происходило и в смутные времена Богдана Хмельницкого, когда крестьяне толпами вступали в мятежное казачье воинство, используя открывшуюся возможность записаться в реестр и стать на жалованье к польскому королю или, позднее, русскому царю, попав, таким образом, в казаки – элиту среди православных Малороссии, местное «рыцарство»…

Участие Херсона в приготовлениях русов к войне с болгарами позволяло Святославу использовать фактор внезапности. Херсониты ничего не сообщили болгарам, когда корабли с пестрым воинством Святослава отплыли из Керченского пролива и, обойдя Крым, направились к устью Дуная. В назначенное время они встретились с ладьями русов, спустившимися по Днепру и двигавшимися обычным маршрутом вдоль Черноморского побережья к устью Дуная. Херсонские рыбаки, промышлявшие в устье Днепра, также молчали о появлении русов. Все это дало Святославу и его людям возможность подойти к берегам Болгарии столь незаметно, что болгары не успели приготовиться к отражению нападения.

Да, Святослав вполне мог собрать 60 тысяч человек и переправить их в Болгарию ^{365} . Но даже если эта цифра и несколько преувеличена Львом Диаконом, сумма в 15 кентинариев являлась недостаточной для найма армии, способной победить болгар. Возможно, речь шла об авансе? ^{366} Более вероятно, однако, что переданные через Калокира деньги были подарком от византийского императора русской знати, и подарком весьма значительным. (Если исходить из того, что 12 милиарисиев составляли 1 номисму, то при сложении общей стоимости даров, полученных Ольгой и ее окружением в Константинополе, получится около 2900 милиарисиев. 15 же кентинариев составляет 1 миллион 296 тысяч милиарисиев.) Передача кентинариев русам не была платой за труды, но не была она и простой данью уважения. Посол Никифора Фоки прибыл не вербовать русских наемников, а договариваться с русскими князьями о выступлении против болгар. Это золото должно было возбудить симпатии русов к Калокиру, заставить их воевать с болгарами, вспомнив о своем интересе к болгарским землям, куда, как позднее выразился Святослав, «стекаются все блага: из Греческой земли золото, паволоки, вина и различные плоды, из Чехии и Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы». Ранее я уже касался вопроса о русско-болгарских отношениях в 40-50-е годы X века. Напомню, что враждебными они стали задолго до встречи Калокира со Святославом. Кроме того, обращение Византии к русам – как и визит Ольги в Царьград и участие русских дружин в войнах ромеев с арабами – стало проявлением дружественных отношений, установившихся между двумя странами после заключения мирного договора 944 года.

Рассказав о победе русов над болгарами и осаде Доростола в конце лета – осенью 968 года, Лев Диакон более не упоминает о Болгарии в течение целого года. «Повесть временных лет», никак не проясняя причины появления Святослава на Балканах, сообщает: «Пошел Святослав на Дунай на болгар. И бились обе стороны, одолел Святослав болгар, и взял городов их 80 по Дунаю, и сел княжить там в Переяславце, беря дань с греков». Из этого сообщения, кажется, можно сделать вывод, что Святослав с ходу прошел сквозь всю Болгарию, хотя направление его движения не вполне ясно – придунайские области составляли лишь незначительную часть Болгарии. Непонятно, и почему он начал брать «дань» с византийцев. Уж не идет ли речь о выплате Никифором Фокой русскому князю еще какого-то причитавшегося ему вознаграждения?

Впрочем, не стоит преувеличивать успехи русов на этом этапе военной кампании. Лев Диакон сообщает, что осенью 969 года Никифор Фока отправил в Болгарию посольство, возглавляемое патрикием Никифором Эротиком и епископом Евхаиты Филофеем. Судя по всему, византийские послы застали дела в Болгарии в большом расстройстве. Царь Петр тяжело заболел – несчастный старик был раздавлен известием о поражении и умер в январе 970 года, спустя несколько месяцев после появления в Великом Преславе (столице болгар) патрикия Никифора и епископа Филофея. В ходе переговоров обе стороны беспрестанно напоминали друг другу о том, что они одной веры, болгары молили о помощи против русов, ромеи обещали послать войска. Была даже достигнута договоренность скрепить заключенный союз браком девиц из болгарского царского рода (неясно, кем они приходились Петру – внучками или дочками) с сыновьями покойного императора Романа II – Василием и Константином. Мальчикам было около тринадцати и десяти лет соответственно. Их дед Константин Багрянородный, наверное, переворачивался в гробу – по его мнению, византийский император стоял столь высоко в сравнении со всеми другими государями, что браки представителей Македонской династии с варварами-соседями стали бы унижением для империи. Болгары начали готовить царевен к отправке в Константинополь, по-прежнему не уставая сообщать о своем бедственном положении. Известия, поступавшие из Константинополя, должны были как будто успокаивать Преслав. Никифор Фока снаряжал войско, занимался его обучением, приступил к реформированию конницы – одел всадников в железные доспехи. На башнях городской стены столицы ромеев были расставлены метательные орудия, огромная тяжелая цепь была протянута на огромных столбах через бухту Золотой Рог. Василевс ромеев усиливал оборону своей столицы, которой, в общем-то, никто не угрожал, но в поход «против русов» так и не выступил. Возможно, ему помешали боевые действия против арабов. А возможно, он посчитал, что момент для захвата Болгарии еще не пришел, и решил повременить с оказанием ей «дружественной» помощи. Этого мы уже не узнаем. В любом случае, время у него было – за прошедший год русы не заняли Великий Преслав, находившийся в Северо-Восточной Болгарии, всего в 100 километрах от Доростола, к которому войска Святослава подошли практически сразу после высадки в устье Дуная. Выходит, русы заняли только территорию нынешней Добруджи. Этому положению вовсе не противоречит загадочное сообщение летописца о восьмидесяти городах на Дунае, якобы захваченных Святославом. Просто речь должна идти о восьмидесяти городах в придунайской области Северо-Восточной Болгарии ^{367} . Но почему их 80? К сожалению, однозначного объяснения у этой фразы нет. Скорее всего, мы имеем дело с каким-то поэтическим, фольклорным способом передачи информации о значительном числе городов, захваченных русами ^{368} .

Но и приобретение Добруджи явилось крупным успехом. Расположенный здесь город Доростол был важным политическим, военно-административным, торговым и церковным центром Нижнего Подунавья, к тому же резиденцией болгарского патриарха ^{369} . Овладение Добруджей давало массу торговых преимуществ. Во-первых, через нее проходили оживленные пути между Азией и Юго-Восточными Балканами ^{370} . Во-вторых, это позволяло, направляясь в Византию, не зависеть от болгар, плохие отношения с которыми отрицательно сказывались на русской торговле.

Но почему Святослав не попробовал продвинуться южнее и занять Преслав? Возможно, потому, что по своим первоначальным целям война Святослава на Балканах была продолжением той антиболгарской политики Игоря и Ольги, о которой Никифор Фока наверняка знал. Византийский император не был настолько наивен, чтобы не понимать того, что русы, заняв земли Болгарии, с которой они враждовали еще в 940-950-е годы, пожелают их оставить себе ^{371} . Скорее всего, зная об устремлениях русов, он потому-то и пригласил их в Болгарию вместо печенегов, аппетиты которых были непредсказуемы. (Кроме того, печенегов стоило оставить «про запас» и при случае натравить их уже на русов, если они в свою очередь окажутся неуправляемыми.) Возможно, по договоренности между сторонами русы и должны были занять Добруджу, регион, в котором они были заинтересованы. С этой целью Святослав и появился на Балканах. Если все это было действительно так, то вряд ли византийский император разочаровался в выборе союзника. Русы выполнили все условия договора – они не пошли дальше Добруджи, Болгарии было нанесено поражение, но она сохранила видимость независимости. Предложившей болгарам помощь Византии оставалось только «задушить их в дружеских объятиях». Вот уж действительно, можно согласиться с епископом Лиутпрандом, считавшим, что василевс ромеев «лжив, коварен, безжалостен, хитер, как лис, высокомерен, притворно скромен, скуп и алчен» ^{372} .

Впрочем, дело могло быть и не в договоренности с Никифором Фокой. Просто русы не успели развить свой успех. Что-то им помешало. Хронист Иоанн Скилица считал, что сразу после своего нападения, захватив обильную добычу, русы возвратились к себе и появились в Болгарии вновь только спустя год. «Повесть временных лет» связывает возвращение Святослава в Поднепровье с набегом на Киев печенегов.

* * *

Прежде чем мы вернемся вместе со Святославом в Киев, я попытаюсь ответить на вопрос, который, возможно, уже давно занимает читателей книги. Мы оставили Киев в середине 950-х годов под властью Ольги, возглавлявшей союз из двух десятков русских князей. Святослав занимал при матери подчиненное положение. Но вот в середине 960-х годов он покоряет вятичей, крушит хазар, ясов и касогов, превращает в руины Саркел и Таматарху, угрожает владениям Византии в Крыму, наносит поражение войску дунайских болгар, вовлекая в движение на Балканы десятки тысяч человек. Не означает ли это, что его статус изменился? Среди исследователей распространено мнение, согласно которому к началу 960-х годов сын сумел оттеснить Ольгу от власти и занять киевский стол – ее-де крещение, заигрывание с христианской Византией привели к недовольству языческой партии во главе со Святославом и свержению княгини. Доказывая это положение, историки ссылаются на историю неудачной миссии на Русь епископа Адальберта.