Святой Грааль

Они уже удалялись от камня, Олег спросил уважительно:

— Видать, давно битва стряслась?.. Трупы воронье растащило. А чего дрались в дремучем лесу?

— Сражались в поле, — ответил Томас раздраженно. — Лес потом вырос.

Олег окинул взглядом столетние дубы, мимо которых шли могучие разлапистые невинные цветы, и ядовитая трава, от которой гибнет скот, а земля становится бесплодной.

— Я еще понимаю, — сказал он осторожно, — как мог попасть сюда Дикий Охотник. Почему лесной черт говорит на староанглицком диалекте... Но как сюда попал Гаральд?.. Ты уверен, что битва была где-то в старой Англяндии? Или даже в Британии?

Томас косился огненным глазом, как рассерженный конь, ждал подвоха. Олег предположил:

— Впрочем, если было великое переселение племен и народов, что сокрушило старые империи Рима, то могли же сдвинуться и наши боги, демоны, духи, призраки... Со временем меняются даже понятия добра и зла! А наши боги переходят из страны в страну, от народа к народу, меняются сами... Помню, как я был удивлен однажды, встретив нашенскую Жар-птицу в одной стране за тридевять земель, где жил странный народ с темно-коричневой кожей!

Оказывается, именно там их гнезда, их родина, а к нам залетала какая-то дуреха, охочая до дальних перелетов. Так у нас и прижилась: понравилось блистать южными перьями среди северных снегов...

Их разделила огромная валежина, потом прошли по обе стороны могучего дуба. Томас не слышал, что говорил калика, заинтересованно посматривал в его сторону. Тот внезапно заорал, указывая рукой. Томас недоумевающе повернул голову, на миг кровь застыла в жилах: на него мчался, грозно опустив голову, вепрь чудовищной величины!

Он остро сожалел, что с ним нет верного копья, поспешно вскинул руку к рукояти меча. Вепрь летел, как выпущенная из катапульты глыба, маленькие красные глаза горели лютой злобой, блестели страшные клыки размером со слоновьи бивни!

Томас расставил ноги шире, успел выхватить меч. Вепрь обрушился, как падающая скала: Томас ощутил резкую боль, с силой ударился о твердую землю.

В сторонке слышался грозный рев, ругань. Томас успел повернуться на бок, как что-то со страшной силой ударило в спину, он взлетел, ломая ветки, увидел вытаращенные глаза белки с бельчатами, перевернулся и тяжело рухнул обратно на поляну, взвыл от удара.

В двух шагах что-то орал калика. Томас с трудом повернулся, чувствуя себя искалеченным, истекающим кровью, на него навалилась тяжелая туша, плеснуло горячей жидкостью. Туша вздрагивала, дрыгала ногами, доспехи скрипели. Потом туша сдвинулась, голос калики спросил рассерженно:

— Ты хоть жив?

Томас с трудом приподнялся на локте. Кабан лежал в двух шагах в луже крови. Он был почти перерублен пополам, вторая глубокая рана зияла поперек черепа, развалив его.

— Спасибо, сэр калика, — сказал Томас с чувством.

Калика стоял над ним бледный от ярости, в руках трясся окровавленный меч, глаза горели гневом:

— Дурень, чего застыл на дороге? Некуда отпрыгнуть?

Томас сказал с достоинством:

— Сэр калика!.. Кабан бежал прямо на меня! Если отпрыгну, разве это не трусость?

Калика задохнулся от ярости:

— Трусость?.. Ах ты благородный англ!.. Тебе в самом деле очень важно, что о тебе подумает кабан?

Томас помыслил, признался с неохотой:

— Честно говоря, нет. Но традиции рыцарства...

Он поднялся с великим трудом, долго шли молча — калика сердился. Томас старался не хромать, терпел боль от ушибов и ссадин. Кабанья туша осталась позади, нужды в мясе кабана пока не было. Калика хмурился чаще, хватался за лук. Так они шли почти полдня, калика постепенно смягчился, начал коротко отвечать Томасу. Тот чувствовал себя виноватым, заговаривал первым. Калика начал рассказывать о Темном Лесе, но вдруг умолк на полуслове. Томас видел, как кровь отлила от лица калики. Он напряженно вслушивался, даже приостановился на миг, затем побледнел еще больше, крикнул хрипло:

— Бери ноги в руки! Теперь ничто не спасет, кроме ног... А тебе их дурню, кабан перебил!

— А это не спасет? — потребовал Томас, хлопая по рукояти меча.

— Если бы! У меня за спиной такая же железка...

— Сэр калика! Если бы ноги спасали, заяц был бы бессмертным!

Олег ринулся через кусты и завалы, почти не разбирая дороги. Томас сцепил зубы, побежал следом. Лес был все таким же, опасности Томас не видел, но с каликой прошел достаточно миль, чтобы доверять его оберегам и языческому чутью.

Калика проскакивал через заросли как вьюн, иной раз так, что ветка не дрогнет, будто он превращался в дым или наловчился у агафирсов проходить сквозь твердое. Томас же проламывался в своей стальной скорлупе, как летящий валун, не обращая внимания на колючки и острые сучки. Олег часто оглядывался на бегу, искал глазами рыцаря, но тот почти не отставал: Олег нет-нет, да и застревал в переплетении веток, а Томас, хотя бежал тяжелее, но любые препятствия сокрушал, как разгневанный носорог. За ним оставалась широкая вытоптанная дорога, устланная сломанными деревцами, ветками и развороченными муравейниками.

Они бежали целую вечность, за все время Томас ни разу не услышал преследования, и даже волчьего или другого звериного воя, нигде сзади не хрустнул сучок или веточка. Лишь однажды сверху мелькнула широкая тень, но между землей и небом был надежный заслон в три этажа ветвей, и потому птица, если птица бывает такой величины, ни черта не углядела. Тень сдвинулась в ту сторону, откуда бежали, Томасу показалось, что калика

малость просветлел, перестал втягивать голову в плечи, как заяц при виде коршуна.

Впрочем, калика по-прежнему орал, не давая остановиться или замедлить бег. Остатки горного меда выветрились, Томаса уже бросало от ствола к стволу, во рту стало солоно, тело кричало от боли. Вдобавок сухая земля сменилась толстым одеялом зеленого мха, ноги проваливались в мокрый чавкающий слой, стали тяжелые, словно тумбы, за которые привязывают корабли в портах.

Калика настойчиво торопил, Томас сквозь пелену мутного пота увидел его рядом, тот ухватил за плечо, тащил, орал, чуть ли не бил. Томас с усилием переставлял ноги, ничего больше не желая, как только упасть и спокойно умереть, даже не стряхивал со лба соленый пот.