Святой Илья из Мурома

— И почто ж ты, Илюшенька, в баньку забился, от людей хоронишься? — спросили монахи.

— Стыдно на людях быть в таком художестве. Раньше одной рукой семерых валил, а ныне комара отогнать не могу. Вона, едва-едва руками двигаю, грех сказать: порток завязать сам не могу. А здеся, в баньке, жене моей обмывать меня сподручнее, я ведь, — всхлипнул Илья, — хуже дитёнка грудного сделался. Детишков своих стыжусь.

— А за что ж тебе сие расслабление? Не припомнишь ли греха за собою какого?

— Нет, — твёрдо сказал Илья. — Все грехи свои припомнил и исповедался. Спасибо, поп наш меня сюды приобщать да исповедовать приходит, да Евангелие читать. Несть греха моего знаемого! Может, согрешил когда неведомо, неведением своим, да и в том уж сто раз покаялся.

— За что ж расслабление тебе?

— По воле Господней, — твёрдо ответил Илья, опуская кудрявую голову на глыбоподобную грудь.

— И не ропщешь противу Господа, и сомнения тебя не берут? — опять спросили монахи.

— Нет, — так же твёрдо ответил Илья. — Господу виднее! Я из воли его не вышел.

— Так для чего ж Он силы тебя лишил? Живым мертвецом сделал?

— Кто ты, человек, что спрашиваешь меня? — пророкотал Илья. — Зачем терзать меня пришёл? Так вот я тебе отвечу! Как Иов многострадальный, в муках не возропщу, не усумнюсь, ибо неисповедимы пути Господни, но всё, что творит Он, Отец мой Небесный, — ко благу моему. А вы меня не мучьте и не докучайте. Вона кадка с водой — попейте да и ступайте с миром. Дух от меня лежалый, тяжкий идёт, мне это неловко.

— Сие не дух, а запах! — сказали монахи, подходя к огромному, привалившемуся к стене Илье и едва доставая до его лица. — А дух в тебе, Илюшенька, медов стоялых крепче и елея слаще.

— Да полно вам! — гудел он, отворачиваясь, но калики троекратно расцеловали его. — Да почто же вы плачете?

— От радости, Илюшенька, от радости.

— Какая радость колоду такую бездвижную видеть?!

— Господь, Илюшенька, пророка Иону во чрево Левиафаново поместил, во глубь моря-окияна низверг, дабы он из воли Господней не вышел, и там во чреве китовом он в разум полный вернулся и возопил:

«Ко Господу воззвал я в скорби моей — и Он услышан меня. Из чрева преисподней я возопил — и Ты услышат, голос мой. Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и ванны Твои проходили надомною. И сказал я: отринут я от очей Твоих, однако я опять увижу святой храм Твой. Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; травою морскою обвита была голова моя. До основания гор я снисшёл, земля своими запорами на век заградила меня. Но Ты, Господи Боже мой, изведёшь душу мою из ада. Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе, и молитва моя дошла до Тебя, до храма святого Твоего. Чтущие суетных богов оставили Милосердного Своего, а я гласом хвалы принесу Тебе жертву: что обещал — исполню, у Господа спасение» [3] —

3

Песнопение составлено по мотивам псалмов Царя Давида.

пропели монахи.

И больной Илья, словно в полубреду, повторил:

— ...Что обещал — исполню. У Господа спасение...

— А что бы исполнил Господу, Илюшенька, когда бы извёл тебя Господь из немощи твоей?

— Какое Господь заповедовал бы послушание, тем бы и служил.

— А мечом служил бы Господу нашему?

— Я человек воистый, приходилось отчину оборонять. И обучен стариками к тому. Служил бы.

— Обетоваешься ли оставить дом и всех сродников своих ради служения воинского? — спросили старцы.

— Обетоваюсь!

— Обетоваешься ли покинуть чад и домочадцев своих ради служения воинского Царю Небесному?

— Обетоваюсь!

— Обетоваешься ли отринуть славу мира сего, и гордыню людскую, и всю суету и красоту тленную мира сего ради Господа и Спаса нашего?

— Обетоваюсь! Господь — моя сила, и в Нём — спасение мира и народа моего, — ответил Илья, дрожа от странного экстатического напряжения. — Да не отступлю и не постыжусь!

— Аминь! — выдохнули старцы. И, споро раскрыв котомочку заплечную, достали оттуда корчажку глиняную запечатанную. — А вот, Илюшенька, испей-ко нашего питья, ровно три глотка.

Они плеснули из корчажки в ковшик. Поднесли к губам больного.

— Раз, два, зри, а более не надо. Запевай за нами «Верую».

— Верую! — пророкотал Илья. — Во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым... — Голос его стал стихать, и на словах: — Исповедую едино крещение во оставление грехов [4] , — он откинул голову и уснул.

Монахи, надсаживаясь, вынесли его в огород и положили на траву.

— Отец наш! — кликнули они стоявшему посреди огорода греку, тот словно очнулся от обморока. — Пособи баньку вытопить.

4

Символ веры Русской Православной Церкви.

Пока деловито и быстро топили баню и ждали, когда выйдет из неё, чёрной, угар и наполнится вся внутренность ровным жаром от раскалённой каменки, монахи стянули с могучего Ильи рубаху и внимательно прощупали-осмотрели его всего.

Грек видел, как цепкими пальцами старцы перебрали каждый сустав, каждую мышцу огромного, литого тела Ильи.

— Осклиз, — наконец произнёс приговор свой один из старцев, и второй согласился.

— Осклиз — вот здесь и здесь, — показывая на позвоночник, сказал он. — Тута жилу пережимает, а тута вовсе в бок пошёл.

Не смея подойти и дивясь, как это в тесном городище никто не подходит к старцам и не собирается толпою, будто здесь и людей не стало — ни жён, ни стариков, ни мальчишек, — греческий священник наблюдал, как старцы что-то мазали у Ильи на спине, словно письмена какие-то на позвонках его выводили. А потом, обхватив громадное и мягкое, как тесто, Ильино тело, волоком потащили его назад, в баньку.

— А ты-то, отец мой, что раскрылился? Пособляй! — просипели они, сизые от натуги, греку.

И тот поспешно схватил огромную руку Ильи, перекинул через плечо и потащил грузное тело в раскалённую баню.

Старцы растянули спящего на полу, и один из них, разувшись, стал босыми ногами ему на спину.

— Владычица Богородица, помоги нам, грешным! — Старец переступал по широкой спине лежащего ничком Ильи. И вдруг подпрыгнул, мягко и упруго надавив на позвоночник.

Второй в этот момент изо всех сил потянул Илью за ноги. Раздался щелчок, словно переломили сухую палку, и старцы опять кинулись выщупывать чуткими своими пальцами бамбук позвоночного столба.