Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ
Шрифт:
Статус батюшки как святого заступника «маленьких людей» был актуален и за пределами православной общины. Католики, иудеи и мусульмане, жившие на территории Российской империи, также обращались к нему за помощью. Так, в феврале 1898 г. он получил прошение от Магомета Рахима Абдраимова и Ахмета Амирова, которые упоминали, что слышали от многих, как его молитвы могут спасти от несправедливого обвинения:
«Слыша от масса народа о молитв Вашего преподобия, которая в минуты несправедливого обвинения или во время постигшего несчастия избавляет от всяких бед и напастей, по этому мы с умиленным сердцем и не скрывая перед Вашим преподобием факта происшествия, как бы пред самим Богом сказываем сущую правду. 10 июня 1897 г. несколько Киргиз напали на наш табун, украли лошади, бараны. Убили нашего товарища Усендбая Харанбаева… Нас обвинили в его убийстве… и приговорили к восьми годам. Мы писали жалобы в Сенат, но бесполезно… Пожалуйста,
Естественность подобной просьбы отчасти объясняется тем, что мусульмане почитают Пресвятую Богородицу или, например, Св. Георгия Победоносца. Однако сам факт приведенного обращения к о. Иоанну показывает, что он уже стал «межконфессиональным» ходатаем и пересек границы между различными вероисповеданиями, оставаясь при этом православным. В самом деле, если вспомнить позднейшие обвинения пастыря в обскурантизме, стоит иметь в виду, что при жизни он не был таковым в глазах многочисленных представителей иных конфессий; они считали его беспристрастным духовным авторитетом. Из их писем явствует, что его уникальная харизма ценилась намного больше, чем сан православного священника. Так, Николай Шаншиев объяснял, что родился и крестился в армянскую (монофизитскую) веру, но не знал армянского и с детства ходил в Русскую (православную) церковь. Теперь он спрашивал совета о. Иоанна, не совершит ли он вероотступничество, если откажется от веры своих предков: «Откровенно Вам скажу, к другому я бы не так смело обратился с такою просьбой, но вы прежде всего убежденный, искренний последователь Божественного Христа, а затем уже православный священник. Я глубоко и искренно верю, что для Вас дороже спасти и наставить колеб. душу, чем исполнить миссионера обязанность»{427}.
Готфрид фон Дорн, восемнадцатилетний студент-лютеранин из Морского кадетского корпуса, выражал схожие чувства в своем письме от 1900 г. Узнав, что в православии семь таинств, тогда как в лютеранстве только два, он попросил о. Иоанна объяснить ему различие между двумя конфессиями. Он предупредил, что не видит необходимости обращаться в другую веру, поскольку считал, что все религии одинаковы, и добавлял, что пишет пастырю для того, чтобы получить объективную точку зрения: «У нас в корпусе нельзя об таких вещах разговаривать, ибо понятно все относятся пристрастно к той или другой стороне»{428}. Как видно из переписки, вопрос о переходе в другую веру был особенно тяжел для иудеев. Так, Лазарь Сац писал пастырю несколько раз, подчеркивая свое намерение стать истинным иудеем — и в то же время размышляя, не обратиться ли ему вслед за своим братом в другую веру. Особенно примечателен тот факт, что Сац, как и Шаншиев, ясно понимал, что о. Иоанн объективен и заслуживает доверия, и просил пастыря молиться за него в любом случае{429}.
Столь высокая оценка о. Иоанна неправославными верующими встречалась и за пределами Российской империи. Люди из самых разных уголков мира, начиная от Австрии и кончая США, не только вступали с ним в переписку, но и приезжали, чтобы познакомиться с ним лично. Французские адмиралы, священники англиканской церкви, немецкие туристы — все считали своим долгом посетить батюшку по прибытии в Россию. Один из учеников Томаса Эдисона даже записал его голос на пленку, так что и сегодня можно услышать устное приветствие пастырем епископа Николая с Аляски. Признание за рубежом только укрепило сложившуюся в России репутацию о. Иоанна как «всемирного феномена»{430}.
Молитвы, советы, наставления и моральная поддержка
В то время как исцеление было традиционной прерогативой святых, а финансовая помощь — уделом покровителей, была еще одна область, в которой роль о. Иоанна была не менее важной. Это своего рода элемент православной старческой традиции — советы и наставления. Письма с просьбой о моральной поддержке образуют почти такую же по величине категорию, как прошения об исцелении и финансовой помощи{431}. Именно эти доверительные письма показывают, насколько часто корреспонденты о. Иоанна нуждались не просто в том, чтобы их выслушали, но в том, чтобы некто, наделенный Божественной властью, дал им верный совет, иначе говоря, наставил бы их на путь спасения. Женщины (вдвое чаще, чем мужчины) писали ему длинные письма, в которых просили его духовного совета и описывали свою жизнь в мельчайших подробностях. Из этих писем становится ясно, как много совет батюшки значил для обращавшихся к нему женщин и насколько они ощущали себя зависимыми
от него:«Мой дорогой Батюшка, пожалуйста не браните меня и не отрешайте от своей великодушной и милосердной защиты и исправьте мою долю потому что я не могу сама направлять себя… Я вверяю себя в ваши руки как сырая глина и непрестанно умоляю вас, сделайте эту глину сосудом Божьим чтобы вместить слово Божье и хранить вовеки веков. Пожалуйста ответьте мне прямо, где и как мне следует жить»{432}.
Для некоторых он заменял и традиционные семейные узы, и религиозные иерархические отношения:
«У меня в жизни только одна отрада это когда я пишу вам о всех моих грехах — и когда вы принимаете их, мой золотой, я твердо верю что Господь простит меня… О как бы я была счастлива, если бы Бог послал мне чтобы вы выслушали мою исповедь с глазу на глаз если я умру… вспомните меня тогда, ваши молитвы спасут мою душу от преисподней. У меня нет больше родственников и родителей, и их молитвы все равно грешные; вы единственный, кто угоден Богу»{433}.
Однако чаще женщины описывали свою внутреннюю жизнь. Они писали о. Иоанну, что хотели бы жить более праведной жизнью, но им мешают земные проблемы, обычно связанные с семьей. Незамужние женщины, которые хотели перестать работать на семью и войти в монашескую или полумонашескую женскую общину, встречали сопротивление родителей, особенно матерей{434}. При этом супруги жаловались друг на друга даже чаще, чем дети на родителей. Прямо в духе традиции, почерпнутой из житий женщин-святых, жены изображали своих мужей помехами в духовном восхождении, особенно когда дело касалось благотворительности.
Александра Зеленова описывает конфликты, которые возникают между супругами, если один из них живет намного более праведной жизнью. Особенно примечательно, что, будучи православной, она прекрасно осознавала, что должна повиноваться мужу. Но что ей было делать, если он вел себя неподобающим образом? В письме, изобилующем церковнославянизмами, что характерно для данного жанра, она пишет:
«Во имя Отца и Сына и Св. Духа аминь. Св. о. Иоанне услышите меня из глубины сердца к вам вопию, помогите мне вашим словом и наставлением. И приму как слово Божие. Погибаю в жизни греховной и несть во мне разумения воли Божией. Истинно хочу спастися и в разум истинны приити но не знаю истинного пути по которому мне идти. Вот я живу замужем уже пять лет. Муж мой ведет жизнь греховную губя себя и меня и неистовствуя надо мною разрушая мое тело и душу и телесно и душевно, и душевные страдания иногда превышают мою силу и другой раз чуть не дохожу до отчаяния своего спасения…»
Время от времени Зеленова приходила к осознанию, что лучше стремиться к собственному спасению и переехать к родственникам, уйдя от мужа, который пил и настаивал на физической близости в те дни, когда Церковь предписывала воздержание. Однако тогда она испытывала терзания иного рода. Конечно, она чувствовала себя в родительском доме свободнее и могла более сосредоточенно молиться, однако сомневалась, не идет ли она против Божьей воли, уходя от мужа. Она объясняла это так:
«Когда я с мужем то мне вспоминаются слова Евангельские (что кто возлюбит отца или матерь или кого бы не было более нежели меня не достоин меня) и думаю что я нарушаю заповедь Божию тем что исполняю прихоти мужа более чем волю Божию. Когда же уйду то опять страдаю и жалко мужа и думаю что он без меня совсем погибнет, и вспоминаю Евангельского расслабленного… Он (Спаситель) исцелил его за веру других…»
Зеленова видит причину всех затруднений в своем невежестве, о котором часто упоминает. По ее мнению, будь она достаточно праведной, то поняла бы, в чем состоит ее долг, — то есть Божью волю. Однако, по ее собственному признанию, сколько она ни билась, не могла ее постигнуть. Она хотела, чтобы о. Иоанн стал ее духовником и наставил на путь истинный:
«Молю вас святый Отче Иоанне не оставте меня без извещения и не возгнушайтесь моей греховности и невежества, да не аки вещь поест мя отчаяния огнь… Муж мой почти все пьянствует и хочет чтобы были деньги и говорит что я не умею жить и все проживаю и отдаю родным и что он из за меня пьянствует. А я страдаю что я живу и нечего доброго не делаю и мои труды идут не для Бога и не на добрые дела. Молю Вас Отче Иоанне не оставте меня погибнуть от неведения. Напишите как мне жить и могу ли я свои заработанные деньги употреблять по своему произволу без ведома мужа потому что он мне ничего не позволяет сделать доброго. И в чем мне ему повиноваться и в чем противиться. Помозите мне как некогда уязвленному от разбойников. Знаю, что я не достойна, но ведь и пси едят крохи падающие со стола господ их»{435}.