Святой остров

– Какой, однако, темпераментный мужчина! – восторгалась Папа. – Я с него просто угораю! Никогда бы не подумала, что профессор Енски способен на такие подвиги.

«Что они заладили одно и то же, подвиг, подвиг…» – озадачился Гор.

– Я читала так много его статей, – всплеснула руками Папа и поправилась. – В переводе, конечно. Только то, что до нас доходило… Но я прочитала все. Он, действительно, много сделал для археологии. Не то, что мы, копаемся в грязище. Все, что видим, – это раскоп, могильник, кухонная яма, палатка, да комары размером со слона. А он… Какой, все-таки, гигант мысли! Надо же, сидя в Лондоне, Бог знает где, в такой дали, он одной силой мысли опровергает или доказывает теории, ставит точки в самых неразрешимых спорах. И при этом ни разу за последние три года не побывал на раскопе и не взял в руки лопатку. Великий человек! Да. Можно сказать огромный человечище.

Папа смахнула набежавшую сентиментальную слезу и совсем непонятно добавила обалдевшему Гору:

– Гвозди бы делать… Да. А помните, как он припечатал «черных археологов» в своей статье «Археология. Профаны. Профанье»? Какая сила слова! Мне, конечно, не понять особенностей, я только в переводе, но на меня это произвело неизгладимое впечатление. И как он могуче на древнеарамейском! Любому тутошнему прапорщику еще поучиться надо такому словообразованию.

«Господи, чего же он наговорил то? – подумал Гор, с опаской глядя на отца. – Как бы беды не вышло».

– Вы, как он проснется, позовите меня, – попросила Папа. – Я бы хотела с вашим отцом поговорить. Наедине…

Гор сглотнул внезапно набежавшую слюну и помотал головой. Позову, мол, сразу.

Когда дамы ушли, в палату заглянули еще две личности: один из горе-пилотов вертолета и военврач, который измерил пульс, давление, послушал сердце и постучал молоточком по гипсу. Все эти действия вызывали у медика откровенный восторг. Вот уж, действительно, человек любил свою работу.

Однако, несмотря на эту чудаковатую особенность, доктор показался Гору человеком вполне достойным доверия.

– Простите, я бы хотел с вами поговорить, – обратился он к лекарю. – Можно?

– Да? – непонятно чему удивился тот. – Можно и поговорить.

Оказалось, что он вполне сносно говорит по-английски, правда, с чудовищным акцентом и очень странной артикуляцией буквы «г».

– Видите ли, у отца очень редкая болезнь…

– Нет, нет, что вы, это обычный понос и перелом, – перебил его врач. – Все остальное по мелочи.

– Я не про то, – досадливо замотал головой Гор. – Тут дело несколько другого порядка. Вы ведь заметили, что мой отец слишком эмоционально реагировал вчера на происходящее.

– Почему же? – удивился эскулап. – Я бы еще и не так реагировал. Я бы тому негру башку оторвал совсем.

Гор старательно пропустил мимо ушей неполиткорректное слово «негр».

– Да, но все равно моему отцу это в обычное время не свойственно. Понимаете?

– Нервное истощение? – понимающе покачал головой костоправ.

– Оно самое, – облегченно вздохнул Гор. – Можете ли вы, по возможности, не часто выпускать его из здания изолятора. Я, конечно, понимаю, ему будет скучно, но все-таки…

– Почему скучно? – удивился медик. – Совсем даже не обязательно. После крушения у меня он не один с травмами. Нет, конечно, вместе с тем черномазым я вашего отца не положу. Да и выпишется тот скоро. А вот со спонсором вполне можно. Я думаю, они уживутся. Оба интеллигентные, белые мужчины. Со схожими травмами. Нога постепенно зарастет, расстройство желудка мы подлечим. Можно народными средствами, можно какими-нибудь лекарствами. Воздух у нас тут, сами видите, какой, чистота, море под боком. Это вам не лондонские туманы. Тут одна сплошная польза. А раз польза, так и нервишки шалить больше не будут. Нервы, знаете, как лечатся? Покоем и беседой. Покоем и беседой. Так что за папу своего не беспокойтесь. Он в надежных руках украинской военной медицины.

С этим жизнеутверждающим напутствием доктор вывел Гора из здания гарнизонного изолятора, снял белый халат и закрыл дверь. На облезлой ручке болталась такая же облезлая табличка «Не беспокоить». На трех языках.

«Апельсин я не съел, – с сожалением подумал Гор. – Но хоть отца пристроил. Теперь за ним присматривать будут. Надеюсь, до конца экспедиции он в раскоп не полезет. Или как там ее, крипту-скрипту. Надо уточнить название для статьи».

После подозрительного укола Енски-старший проснулся в весьма не радужном состоянии духа. Голова беспрестанно кружилась, перед глазами мотылялись странные черные мушки, а во всем теле была разлита липкая, как мед, слабость. Стоило только поднять руку, как головокружение усиливалось, а мушки начинали сбиваться в рои и вообще закрывать собою белый свет.

Смотреть, впрочем, на этом белом свете было особенно не на что. Палата, в которой лежал Алекс Енски, когда-то давно была выкрашена в зеленовато-салатовый цвет. Остатки этого колора можно было разглядеть в углах и на небольшом куске сохранившейся стены. Все остальное было скрыто частой сетью крупных трещин, дыр, через которые проглядывали странные деревянные конструкции, и различными веселыми плакатами с любопытными надписями вроде «Pulja – dura, shtyk – molodec, sdavaj GTO tovarish boec» или «Chem shov rovnee, tem luchshe v uvolnenii» или «Vrach toze chelovek terpelivej bud' boec». Плакаты были явно самодельные, но свою основную функцию они выполняли честно. Самые ужасающие прорехи в стене они все-таки закрывали.

– О, Иегова! – вздохнул Алекс. – Что же это за место? Какой-то сарай?

– Нет, не сарай, – внезапно отозвался кто-то.

Алекс с трудом повернул голову и через беснующихся перед глазами мушек увидел некоего человека лежащего на соседней койке с загипсованной рукой.

– Это у них такой лазарет, – сказал человек. – Знал бы я, в каком состоянии у них тут медицина… Помогал бы ей, а не армии. Солдаты тут, вроде бы, неплохо поживают. Привыкли, видимо. И без вертолета.

– Вы тоже пострадали при его падении? – спросил Енски-старший и удивился, каким хриплым вышел у него голос.

Было такое ощущение, что в горле сорваны связки.

«Я что-то кричал? Надеюсь, не звал на помощь…» – задумался Алекс. Нужно отметить, что он совершенно не помнил событий после того, как выпал из «приземлившейся» машины.

– Падении чего? – доброжелательно поинтересовался пациент.

– Вертолета.

– Ах, это. В принципе, можно сказать и так. Несколько раньше, – ответил сосед по палате. – Но приблизительно в одно и то же время. Я видел, как вы приземлились.

– Да? И как же? Я, видите ли, совершенно не помню, что произошло. Ну, когда вертолет так не удачно сел и я, э-э-э, выпал.

– В самом деле? – оживился незнакомец.

– Да, да, – подтвердил Енски-старший, чувствуя, как краснеет.

У него еще ни разу не случалось провалов в памяти, если, конечно не считать буйной молодости и всякого рода экспериментов с психоделиками.

– Это было весьма примечательно, – поведал человек с загипсованной рукой. – Знаете, я много о вас слышал, но никогда не мог представить, что найду в вашем лице человека, чье мнение настолько совпадает с моим собственным. Удивительно, честное слово, удивительно, насколько причудлива бывает…