Святой вечер

— Чувствую, что мне нужно бежать. Не знаю куда. Просто... подальше. — Она посмотрела вниз на наши руки, соединенные вместе, потом снова на меня. — Если я побегу, ты побежишь со мной? — спросила она голосом более низким, чем я привык слышать с ее губ.

— Да. — Я сглотнул. — Я бы побежал с тобой.

Глава 1

Линкольн

19 лет

Искушение:

сущ. Желание сделать что-то, особенно что-то неправильное или неразумное.

Наркотики были искушением. Я начал курить траву, когда мне было шестнадцать лет. В наши дни, если под рукой оказывался «Перкоцет», я выпивал таблетку-другую. Все, что угодно, чтобы вырваться из темноты собственного разума. Что угодно, лишь бы заглушить голоса, говорящие мне, что я не стою и гроша.

Моя первая татуировка была искушением. Она началась как акт бунта против моего чистоплотного отца — верный способ заставить его перестать тыкать мне в лицо карточкой — следуй за мной по политическим стопам. Сенаторы и конгрессмены не расписывали свою кожу в искусстве. Я не останавливался, пока не покрылся чернилами от плеч до кончиков пальцев.

Лирика Мэтьюс была искушением. С того самого дня, когда она вложила свою руку в мою и предложила мне бежать. Это было почти год назад, но каждый раз, когда смотрел на нее, я все еще чувствовал прикосновение ее руки, ощущение ее кожи к моей, всепоглощающую потребность взять ее и убежать.

Сейчас она стояла на нашей кухне посреди ночи. В доме было тихо и темно, только лунный свет пробивался сквозь окна.

Почему она не спала?

Обычно я был единственным, кто бродил по дому ночью.

Ее крошечные пижамные шорты едва прикрывали ту восхитительную складку, где ее задница сходилась с бедрами. Блядь. Это была такая вещь, которая заставляла парня хотеть наклонить девушку и провести головкой своего члена по этой гребаной складке. Прямо перед тем, как он введет его между ее ягодицами.

Она открыла холодильник, совершенно не обращая внимания на меня, прислонившегося к кухонному острову позади нее.

Господи. Почему я так смотрел на нее? Что, блядь, со мной было не так?

Соблазн. Вот почему.

Я. Не. Мог. Блять. Остановиться. Смотреть на нее.

Хотя я знал, что это неправильно. Она была лучшей подругой моей младшей сестры — вздорная шестнадцатилетняя девушка, которая проводила больше времени в нашем доме, чем в своем собственном. Откровенная, свободолюбивая, сломленная девчонка, чья мать умерла, а отца никогда не было дома. То, чего я не должен был хотеть, но не мог перестать думать об этом.

Может быть, именно поэтому. В моих венах текла кровь бунтаря. Я не должен был хотеть ее, и это только заставляло меня хотеть ее еще больше.

Я высыпал горсть M&Ms на ладонь, не обращая внимания на то, что если она обернется, то увидит мой твердый член, упирающийся в треники, и даже не потрудился поправить его. Я хотел, чтобы она увидела. Хотел видеть, как она задыхается, как ее яркие глаза расширяются и темнеют, как пульс бьется в ее горле, а ее фарфоровая кожа краснеет.

Она обернулась на звук хрустящей конфетной обертки и поднесла руку к горлу. — Господи, Линк, ты меня до смерти напугал.

Я сунул в рот конфету M&M. Голубой. Прямо как ее глаза. — Прости. — Я не извинялся. Ни капельки. — Почему ты не спишь?

Ее крошечная белая футболка, которая была на два размера меньше, натянулась на пышные сиськи, обнажая еще более пышные соски. — Просто неспокойно, наверное.

Мне было знакомо это чувство.

Хотя беспокойство сейчас не могло даже описать его. К черту воду, за которой я сюда спустился. В этот момент я уже практически истекал слюной.

И тут ее взгляд опустился прямо на мой член. Свет от дверцы холодильника не позволил ей скрыть свою реакцию в тени.

Вздох. Прилив розового цвета к ее щекам. Ее взгляд из-под ресниц. Все было выставлено напоказ.

Мои губы дрогнули. Верно, детка. Ты сделала это со мной.

— Ты не могла бы передать мне бутылку воды?

Она прочистила горло, затем повернулась обратно к холодильнику. — Вот, — сказала она, пихая бутылку в мою сторону, не оборачиваясь.

За все время, что я ее знаю, это был первый раз, когда у нее не было ничего язвительного в ответ.

Я хихикнул. — Спасибо.

Затем бросил пакет с M&Ms на прилавок — с арахисом, ее любимый, — и вернулся в свою комнату. Мне больше не нужны были конфеты. Если все пойдет так, как я хочу, у меня будет нечто гораздо более сладкое.

Глава 2

Лирика

Линкольн Хантингтон был смертельно опасен.

Я была любопытна.

Вместе мы были катастрофой, катастрофой в процессе становления. Доказательством тому служили удары пульса в моих венах, когда я стояла в дверях его спальни и смотрела, как он гладит свой член.

За все годы, что я знала Линкольна, он разговаривал со мной только для того, чтобы поддразнить. Мои волосы, моя одежда, мой выбор музыки — все это было честной игрой для его комментариев. Я научилась отвечать ему тем же. Наши словесные перепалки заставили бы покраснеть дальнобойщика. Что-то изменилось в день похорон моей матери. Подшучивание стало более серьезным. Он смотрел на меня по-другому, говорил со мной по-другому. И я стала смотреть на него так же.

Меньше пяти минут назад мы были вместе внизу на кухне. Я подумала, что представила, как его треники обрисовывают его очень твердый, пугающе большой член, отвернулась и понадеялась, что мне показалось, потому что... Боже мой. Теперь он лежал на кровати голый, и на этот раз я не могла заставить себя отвести взгляд. Мое сердцебиение учащенно билось, и нервная энергия бурлила во мне, как раскаты грома перед грозой.

Он знал, что я пройду мимо его комнаты, чтобы вернуться к Татум. Он знал, что я увижу его открытую дверь, услышу его затрудненное дыхание, увижу, как его тело бьется о его руку.

Линкольн точно знал, что делает.

Почему сейчас? После всего этого времени, почему сейчас?

Следы темных чернил покрывали верхнюю часть его тела. Изображения и линии, слова и цифры — все это покрывало его кожу от горла до кончиков пальцев. Его голова откинулась назад, уткнувшись в подушку, а татуированная рука легко двигалась вверх и вниз по его длине. Он приподнял свою задницу с кровати и стал гладить быстрее. Другой рукой он обхватил свои яйца и зашипел сквозь стиснутые зубы. Его тихое ворчание и стоны разлетелись по комнате и достигли самого низа моего живота. — Аааа. Блядь. Господи. — Вслед за этим раздалось скользкое трение кожи о кожу. Я буду слышать эти звуки в своем сознании до конца жизни.