Святые и порочные.
Шрифт:
Стремление привносить в государственную жизнь христианские религиозно-нравственные принципы всегда отличало и внешнюю политику Николая II. Увы, в его царствование России пришлось участвовать в кровопролитных войнах, приведших к внутренним смутам. Следствием войны, начатой Японией в 1904 году, стала революционная смута 1905 года, которую император воспринимал как великую личную скорбь.
В семейной жизни у Николая все же было больше радостей. Александра подарила ему четырех прекрасных дочерей. Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия были предметом гордости родителей. Лишь одно омрачало счастье императора – отсутствие наследника, которому бы он мог оставить великую державу. Паломничество всей царской семьи в Саров в 1903 году во время прославления преподобного Серафима Саровского принесло ему эту радость – через год родился царевич Алексей. Увы, очень скоро выяснилось, что цесаревич болен гемофилией. Счастье обоих родителей оказалось омрачено страхом за его судьбу.
В 1913 году вся Россия торжественно праздновала трехсотлетие дома Романовых, находясь в это время на вершине славы и могущества: население росло, невиданными темпами развивалась промышленность, все более могущественными становились армия и флот, успешно проводилась в жизнь аграрная реформа… Казалось, что все внутренние проблемы в недалеком будущем благополучно разрешатся.
Но этому не суждено было осуществиться: разразилась давно назревавшая война за передел мира. Использовав как предлог убийство террористом-сербом наследника австро-венгерского престола, Австрия напала на Сербию. Император Николай II посчитал своим христианским долгом вступиться за православных сербских братьев… Девятнадцатого июля (1 августа) 1914 года Германия как союзник Австрии объявила войну России… Кровавая мясорубка вскоре стала общеевропейской, захватывая в свою орбиту все новые страны. К осени стало ясно, что скорой победы не будет. Русская армия понесла ряд тяжелых поражений. Однако с начала войны на волне патриотизма в стране затихли многие внутренние разногласия.
Император регулярно выезжал в Ставку, посещал армейские части, перевязочные пункты, военные госпитали, тыловые заводы – все, что играло роль в ведении войны. Императрица с самого начала посвятила себя раненым. Вместе со старшими дочерьми Ольгой и Татьяной она по несколько часов в день ухаживала за ранеными в лазарете, устроенном в Царском Селе. Двадцать второго августа 1915 года Николай II объявил себя Верховным главнокомандующим. С этого дня он почти постоянно находился в Ставке. Январь и февраль 1917 года император провел в Царском Селе. Он чувствовал, что политическая обстановка становится все более и более сложной, но продолжал надеяться на то, что чувство патриотизма в народе окажется сильнее, сохранял веру в армию, рассчитывал на успех большого наступления, запланированного на начало весны.
Двадцать второго февраля Николай II снова выехал в Ставку – и в этот момент в столице вспыхнула паника, порожденная слухами о возможном голоде, которые были вызваны перебоями с подвозом хлеба. На следующий день в Петрограде начались волнения, которые очень скоро переросли в забастовку под политическими лозунгами – вплоть до «Долой самодержавие». Попытки разогнать манифестантов силами полиции не увенчались успехом. Хаос разрастался. Но лишь 25 февраля в Ставке было получено сообщение о беспорядках в столице. Узнав о беспорядках, Николай II послал войска в Петроград для поддержания спокойствия, а сам отправился в Царское Село, желая быть ближе к столице, да и просто тревожась за семью. Это решение оказалось роковым. Пути к Петрограду оказались перекрыты. Вынужденный изменть маршрут, 1 марта царь прибыл в Псков, в ставку командующего Северным фронтом. В столице тем временем наступило полное безвластие. Но Николай и командование армией это не знали. Император связался по телефону с председателем Государственной думы М.В. Родзянко, призывая Думу восстановить порядок в столице и стране. Родзянко отвечал ему, что уже поздно. Царь, как ему казалось, был поставлен перед выбором: отречение или попытка идти на Петроград с верными ему войсками – последнее означало гражданскую войну в то время, как внешний враг находился в российских пределах. Этого он не хотел. Окружение царя поддержало мысль об отречении, убеждая его в том, что это – единственный путь, способный спасти страну от хаоса. И после долгих и мучительных размышлений император решил отречься и за себя и за царевича Алексея, ввиду его неизлечимой болезни, в пользу брата Михаила, полагая своим долгом спасение державы – даже такой ценой.
Восьмого марта комиссары Временного правительства, прибыв в Могилев, куда Николай вернулся из Пскова, объявили об аресте царя. Его прощальное обращение к войскам не было обнародовано, хотя призывало армию к верности этому правительству, тому самому, которое подвергло его аресту, к исполнению своего долга перед родиной до полной победы.
Так окончилось царствование Николая II и начался крестный путь восхождения к вершинам святости, путь на русскую Голгофу… Он, словно библейский праведник, перенес все ниспосланные ему испытания твердо,
кротко и без тени ропота. Но, приняв, как ему казалось, единственно правильное решение, он переживал тяжелое душевное мучение, видя вокруг трусость, измену и обман.Только 9 марта арестованного царя перевезли в Царское Село, где он наконец присоединился к своей семье. Следующие несколько месяцев прошли в тревожном ожидании. Внешне размеренная жизнь узников все чаще осложнялась мелочными стеснениями и все более несдержанной грубостью охраны. Отец Афанасий Беляев, регулярно совершавший в этот период богослужения в Александровском дворце, оставил свои свидетельства о духовной жизни царскосельских узников.
«Впечатление получилось такое: дай, Господи, чтобы и все дети нравственно были так высоки, как дети бывшего Царя. Такое незлобие, смирение, покорность родительской воле, преданность безусловная воле Божией, чистота в помышлениях и полное незнание земной грязи – страстной и греховной, – писал отец Афанасий, – меня привели в изумление, и я решительно недоумевал: нужно ли напоминать мне как духовнику о грехах, может быть, им неведомых, и как расположить к раскаянию в известных мне грехах».
Не сумев предъявить уже бывшему царю и его семье никаких обвинений, Временное правительство распорядилось отправить их в Тобольск – якобы ввиду возможных беспорядков, могущих им навредить. Больше всего в Тобольске Николая угнетало отсутствие полной картины происходящего в стране. Письма туда доходили с огромным опозданием. Из газет была доступна лишь одна местная, печатавшаяся на оберточной бумаге. Новости в ней всегда опаздывали на несколько дней и давались, как правило, урезанными и искаженными. Но этого было достаточно, чтобы Николай II понимал, что страна стремительно идет к гибели.
Генерал Корнилов предложил Керенскому ввести войска в Петроград, чтобы положить конец большевистской агитации, которая становилась изо дня в день все более угрожающей. Но тот отказался. Осознавая, что это, возможно, был последний шанс предотвратить катастрофу, император раскаивался в своем отречении.
«Императору мучительно было видеть теперь бесплодность своей жертвы и сознавать, что, имея в виду тогда лишь благо родины, он принес ей вред своим отречением», – вспоминал Пьер Жильяр, воспитатель цесаревича Алексея.
Тем временем были «низвергнуты низвергатели» – большевики, гораздо смелее конкурентов раздававшие народу невыполнимые обещания, с легкостью сбросили Временное правительство. Наступил период, о котором Николай II написал в своем дневнике: «гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени». Известие об октябрьском перевороте дошло до Тобольска спустя неделю. Солдаты, охранявшие царскую семью, прониклись расположением к узникам, и перемена власти далеко не сразу сказалась на их положении. Однако и здесь начиналось то же, что они уже видели в Царском Селе – унижения, издевательства, всевозможные ограничения. Только все это выглядело еще хуже. В их письмах и дневниках засвидетельствовано глубокое переживание той трагедии, которая разворачивалась на их глазах. Но эта трагедия не лишала их силы духа, веры и надежды на помощь Божию, веры в спасение родины.
Но каждая следующая новость лишь ухудшала общую картину. Вскоре стало известно, что в Бресте большевики заключили мир с Германией. Николай II считал этот договор позором и политическим самоубийством новой власти, предательством по отношению к прежним союзникам.
Двадцать второго апреля царской семье сменили охрану. Спустя несколько дней царю объявили, что его должны перевезти в другое место. Царевич Алексей в это время был болен, и везти его было невозможно. Несмотря на страх за сына, Александра Федоровна поехала с мужем; с ними отправилась и дочь Мария. Николай II предполагал, что его хотят использовать для подписания мира с немцами на более выгодных для большевиков условиях. Однако увезли их не в Москву – 7 мая члены семьи, оставшиеся в Тобольске, получили известие, что император, императрица и Мария находятся в Екатеринбурге и заключены в дом Ипатьева. Когда здоровье Алексея поправилось, туда же были доставлены и остальные дети царя, при этом почти никого из прежде приближенных к семье, кроме доктора Боткина и четверых слуг, к ним не допустили.
Свидетельств последних месяцев царской семьи осталось гораздо меньше. Почти нет писем. В основном этот период известен лишь по кратким записям в дневнике Николая II и показаниям свидетелей по делу об убийстве царской семьи. Сохранилось немало портретов членов императорской фамилии – от портретов работы А.Н. Серова до поздних, сделанных уже в заточении, фотографий. По ним можно составить представление о внешности Николая Александровича, Александры Федоровны и их детей, но в описаниях многих лиц, видевших их при жизни, особое внимание обычно уделяется глазам. «Николай Александрович… произвел на меня впечатление своей твердой походкой, своим спокойствием и особенно своей манерой пристально и твердо смотреть в глаза…» – говорил об императоре протоиерей Иоанн Сторожев, совершавший последние богослужения в Ипатьевском доме. И он же писал о царевиче Алексее: «Он смотрел на меня такими живыми глазами…»