Сын башмачника. Андерсен

— Хотел, — виновато ответил я.

— Что ж, ты узнаешь о ней, — улыбнулся он, — надо же в конце концов кому-то узнать обо мне полную правду...

— Достоин ли я? — Моё любопытство спряталось, а сочувствие к этому человеку, которое присутствовало во мне последние годы, усилилось.

— Может быть, вы и недостойны этого, — отвечал отец Гадкого утёнка, — но я не знаю никого более достойного...

Я вежливо поклонился в знак благодарности.

— Слушай же, — произнёс он, и я увидел, как расцветает жасмин, как улыбается нашей встрече сирень и как самая главная роза человечества — сказка, просыпается во мне.

На моём лбу от волнения выступила капелька пота, Андерсен улыбнулся, как бы предлагая успокоиться, давая знать, что я попал в страну, где меня знают и любят и где мне нечего опасаться, потому что я всю жизнь служил только сказке...

— Я родился ещё до своего рождения. Сказочники — это звёзды, превратившиеся в людей, — сказал Андерсен, — а звёзды могут выбрать место, где им родиться, потому что они могут превратиться в человека только раз в жизни...

Я посмотрел на небо сказочной страны. Звёзд не было.

Я весь превратился в слух; этот голос я мечтал услышать так долго, что запомнил каждое слово, каждый жест:

— Великие сказочники всегда правы, даже если факты, о которых они рассказывают, историей трактуются совсем иначе, они — фантазируют, на то они и сказочники, а без сказки жизнь не имеет никакого смысла, совсем никакого...

Я это знал...

«Начал накрапывать дождик; сильнее, сильнее, наконец хлынул ливень. Когда опять прояснилось, пришли двое уличных мальчишек.

— Гляди! — сказал один. — Вон оловянный солдатик! Отправим его в плавание!

И они сделали из газетной бумаги лодочку, посадили туда оловянного солдатика и пустили в канаву. Сами мальчишки бежали рядом и хлопали в ладоши. Ну и ну! Вот так волны ходили по канавке! Течение так и несло, — немудрено после такого ливня!

Лодочку бросало и вертело во все стороны, так что оловянный солдатик весь дрожал, но он держался стойко; ружье на плече, голова прямо, грудь вперёд!

Лодку понесло под длинные мостки: стало так темно, точно солдатик опять попал в коробку.

«Куда меня несёт? — думал он. — Да, это все шутки гадкого тролля! Ах, если бы со мною в лодке сидела та красавица — по мне, будь хоть вдвое темнее!»

В эту минуту из-под мостков выскочила большая крыса.

— Паспорт есть? — спросила она. — Давай паспорт!»

Мы зависим от сказок куда больше, чем думаем; сказка — тот же миф, а миф — это кит, на котором покоится наша жизнь.

Андерсена и нас, читателей этой книги, разделяет только канава с потоком бурной воды, перешагнув канаву, мы окажемся рядом с Андерсеном, но мы не посмеем этого сделать, между читателем и гением должно быть расстояние хотя бы в одну сказку.

Между наиболее близкими душами расстояние в одно слово.

Это слово — ЛЮБОВЬ.

Господи, прости нелюбимых.

И любимых — прости.

Мы все — родом из Андерсена. Он — родина детства. Здравствуй, сказочник прекрасный!

Я выглянул в окно своего дома.

Строительные леса, сделанные из железных труб, покрылись зелёной листвой, проросли железными корнями в землю, преобразовав себя в необыкновенные деревья с квадратными ветвями.

Вскоре в этих железных ветвях поселились птицы, ничуть не смущаясь их формой. Их новые гнезда чернели сквозь листву, как шапки, заброшенные мальчишками.

Я и сам размечтался поселиться на этих ветвях и даже задумал построить себе скворешню, но меня ждал мой каменный дом, который я не мог предать, к которому я привык и в котором видел очарование, наделяя каждый камень своей сказкой.

Мне так хотелось остаться здесь, с моими вечными друзьями.

— Тебе ещё не время оставаться здесь, — проговорил Андерсен, — но ты вернёшься к нам...

— Мне не хочется уходить, — сказал я молящими глазами.

— Ты ещё вернёшься к нам, — и в знак прощания лучший в мире сказочник подарил мне свою шляпу, под которой скопилось столько сказок, что их хватит на всю мою жизнь.

И я снова очутился перед своей странной картиной, где дышали дом и деревья, где фонарь осторожно висел над дверью сказочников, и, когда ветер моей жизни дул на этот фонарь, он не гас, понимая, что кроме него некому, совсем некому в этом мире освещать вход в мир сказочников, о которых мы все думаем, что они давно умерли.

Я вам выдам большой и единственный свой секрет — сказочники не умирают.

Жизнь Андерсена, которую он мне поведал, не должна остаться наедине со мной, я хочу, чтобы она шагнула за пределы моего дома в ваши души, зацвела на булыжнике нашего города, на асфальте, ведь в городе так много камня, асфальта и совсем не осталось сказок — поэтому мы умираем раньше, чем следовало, и живём не так, как велит небо...

Всю жизнь сказочник Андерсен был единственным человеком за границей, с которым я хотел бы встретиться по необходимости души. Сама Дания интересовала меня куда меньше, я знал, что слава пришла к нему из Германии — страны романтизма и тогдашней раздробленности. В воздухе пахло войной — главной забавой людей. Кажется, ещё совсем недавно фон Бисмарк и фон Шмерлинг привели в действие машину германского союзного сейма во Франкфурте, что означало начало окончания шлезвиг-гильштинского вопроса. Это привлекло внимание всей Европы к далёкой Дании, едва привыкшей к миру после войны 1848-1850 годов.

Дания входила в центр европейского интереса. Газеты Европы отправили в районы будущих военных действий своих корреспондентов. В воздухе запахло знамёнами и кровью.

ФЛАГ СТРАНЫ СКАЗОК

Меня всегда смущали флаги государств. Ни на одном из них нет человека. Есть полоски, символизирующие что-то, а цветовой символ довольно сомнительная вещь. Одни его понимают так, другие совсем по-иному, чем хотелось бы творцам флагов. На флагах есть звёздочки, даже животные, характеризующие ту или иную страну... Но что странно: ни на одном из них нет человека.

Я не могу понять, почему на флаге можно изображать то или другое животное, а человека — нельзя. И на флаге Дании я бы изобразил лик Андерсена — величайшего сказочника всех времён и народов, чьи сказки — концентрированные романы. Страна эта, сколько будет существовать, всегда останется страной Андерсена — надеюсь, надеюсь, что и новые гении будут рождаться на её маленькой территории, но вряд ли кто-нибудь из них станет известнее Андерсена, автора неканонического Евангелия детства.

Есть постаревшие сказки, но то, что сегодня кажется лишь милым и устаревшим, завтра станет новым, свежим, великим.