Сын башмачника. Андерсен

Ганс Христиан ещё раз обернулся, помахал рукой занавескам: чтобы ждали и не слишком долго разговаривали с ветром, а то простудятся. Те помахали в знак согласия и остались дожидаться школьника, сожалея, что не могут улететь вместе с ним.

Остались в комнате и скучали без мальчика два белых горшка. Все думали, что они только изображали слонов, а они и на самом деле были заколдованы и бежали из Китая в сумке моряка. Андерсен верил рассказу отца, они и вправду добрались сюда из Китая и были куплены у одного моряка; краски ребячьей фантазии облагородили эту историю, теперь и с этой историей он играл, как с игрушками... Он стремился к красоте, не замечая этого, стремился так страстно, что находил эту красоту и в падающем листе, и в беге собаки, и в росте петрушки в его домашнем огороде, и в хвосте рыбы, игравшей в догонялки на реке, и в сестринской любви волн друг к дружке, и во дне, перетекавшем в ночь, как песок в солнечных часах. И снег, и дождь были ему одинаково приятны и необходимы.

Ах, эти горшки-слоники, они то и дело напоминали о том, какими огромными они когда-то были, как высоко взлетали их хоботы с песком, как трубными голосами призывали они друзей повеселиться... Китай был для Андерсена страной далёкой, как луна, но вид занавесок-парусов как бы приближал её, давал возможность встречи, и, постоянно общаясь с этими слониками, он приблизился к Китаю. Если бы ему сказали, что там водятся драконы и динозавры, он бы поверил этому, и от его веры они и вправду могли там завестись... Если слоники добрались до Оденсе с помощью матроса, то и он, Андерсен, когда выучится и вырастет, сможет побывать в Китае и, быть может, даже вернуться в крайсветную страну этих альбиносных слонов и расколдовать их навсегда и отправиться на них в путешествие по Китаю. Ах, сколько же там китайцев, как богат их император — вот бы всё это увидеть! Тогда бы он рассказал про свои приключения и отцу... Нет, почему же рассказал, слона-то два! Он бы и отца взял с собой в путешествие, ведь никто так, как он, не мечтал в Оденсе о далёких странах... Но и маме, Марии Андерсен, нечего оставаться в доме одной: может быть, они даже поселятся в Китае... Он, сын, поедет на одном слоне, а мать с отцом на другом.

Так скорее же в школу, она заждалась, она хочет выучить его, и он страстно зашагал в государство школы, где подданные — цифры, слова, учебники ждали его всю ночь и успели соскучиться по его рукам, глазам...

Он выучится, выучится, выучится, выучится, выучится, выучится, выучится, выучится, выучится, выучится — он загнул десять пальцев, — а через десять лет, ровно через десять лет, слышишь, Оденсе, он побывает в этой лучшей в мире стране, а потом вернётся в Оденсе или лучше в Копенгаген и там со своими куклами покажет спектакль о Китае, а кукол вырежет ему отец, и они будут настоящими китайцами—в полный рост, и глаза их будут с прищуром, и в Китае отец научится делать таких кукол, что они будут сами ходить! Мальчика даже в пот бросило от обилия мечты, он остановился, отдышался, точно всю тяжесть будущих путешествий уже нёс на своих узких плечах.

Пора в класс, однако.

— Здравствуйте, господин Карстенс.

— Здравствуйте, господин Андерсен.

Пусть, пусть, пусть все мальчишки в этой школе сильнее его, пусть они бьют его, смеются над ним, издеваются — они только крапива, сквозь которую нужно пройти к цели.

Однажды Нильс не выучил урока.

— Ну что же ты, — сокрушался учитель, — мать твоя трудится в поте лица, чтобы прокормить тебя и дать тебе хоть какие-то знания, чтобы ты вырос достойным человеком, а ты не учишь уроки. Знания даёт Бог, и, значит, ты не слушаешься Бога. Это ужасная вина, и ты заслуживаешь серьёзного наказания. Каждую частицу знаний человечество получало трудным путём, лучшие люди хранили его и передавали другим. Ты отворачиваешься от того, что дарит тебе история человечества.

Маленький Андерсен загорелся жаждой знаний от его слов.

Карстенс любил порассуждать, ему было скучно дома, а здесь перед ним горели восторженные глаза Андерсена и тех из учеников, что старательно слушал каждое его слово и выучивал уроки, как молитву.

Глаза ученика, не выучившего урок, изучали пол.

— Не прячь глаза в карман, — строго сказал учитель. Выражение это так понравилось Андерсену, что он решил его запомнить, чтобы передать дома.

— Вот Андерсен совсем малыш, а выучивает уроки, о непонятном спрашивает. Ты же не задаёшь никаких вопросов. Можно подумать, что ты знаешь больше учителя!

Маленькому сыну прачки Марии было приятно слышать эти слова, он вспомнил о букетике учителя, который стоял у него в комнатке, и удивился, почему этот долговязый мальчишка не хочет собирать цветы знания. Ведь это Божьи цветы!

— Ну же, отвечай, почему ты не выучил урок!

— Виноват, господин учитель, я не понимаю.

— Если ты не понимаешь, то должен внимательно слушать, а не ловить ртом галок.

Класс засмеялся.

— Я не ловлю галок, — обиделся ученик.

— А что же ты делаешь, когда раскрываешь рот?

— Он мух ловит! — воскликнул кто-то.

— И мух я не ловлю!

— Ну, тогда в наказание становись на стол! — не выдержал учитель. — Может быть, это прочистит твои мозги.

Ученик полез на стол.

— Не забудь учебник.

Ученик вернулся за учебником.

— Прямо человек-гора, — сказал учитель.

Жалкая фигура ученика превратилась в фигурку, хотя он и стоял высоко над Андерсеном, его стало жалко, и Андерсен тихо заплакал, что не укрылось от учителя.

— Почему ты плачешь, маленькое чудо? — спросил учитель.

Андерсен не отвечал...

— Ну, ответь же мне, тебя кто-то из этих лоботрясов обидел? Скажи мне немедленно, кто именно, и я накажу его, чтобы другим неповадно было обижать маленьких.

— Ме-ня ни-кто не... — с трудом выговаривая слова, произносил малыш, — не обижал... М-не прос-то жал-ко его. — И он показал пальцем на наказанного ученика.

— Ну, не плачь, он не стоит твоих слёз! — ласково проговорил учитель. — А ты слезай со стола, не мешай хорошим ученикам учиться и не расстраивай их своим жалким видом.

Андерсен ещё долго не мог успокоиться...

По дороге домой он шёл с той самой единственной девочкой, и хотя она была маленькой, но всё же постарше его.

— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? — спросил Андерсен и с нежностью посмотрел на неё.

— Я хочу поступить на хорошее место, чтобы вдоволь есть и пить. — Она мечтательно вздохнула. — Это так важно для человека — есть и пить, без этого нет никакой жизни.

— И только? — сконфуженно спросил мальчик.

— Разве этого мало? Иные всю жизнь коптят белый свет, досыта и трёх раз за жизнь не поели...

Андерсен вспомнил свою добрую семью и вздохнул.

А девочка продолжала:

— Только бы Господь был милостив ко мне и помог устроиться на сытое место. Уж я-то послужу своим хозяевам. А на Новый год хозяйка подарит мне своё старое платье. Оно для неё старое, а для меня-то будет совсем новеньким. Я наряжусь в него и приеду к своим родителям. Вот они уж порадуются за меня. А мама непременно скажет: что за славную дочь я вырастила, одно загляденье...

Андерсен с недоумением смотрел на неё, впервые он видел, чтобы маленькая девочка рассуждала совсем как взрослая девушка из простонародья. Он уже видел на ней замечательное платье — подарок хозяйки доброй и образованной.

— Но для этого я должна научиться очень хорошо считать. Ведь если я не научусь этому, то меня не возьмут в приличный дом, и я всю свою жизнь проведу в нищете, как и мои родители.

Андерсен слушал с широко открытым ртом, как будто уши уже не могли вместить всё сказанное практичной соседкой. Она казалась ему совсем взрослой, и если бы погладила его по головке и сказала бы «мой мальчик», он бы ничуть этому не удивился.

— Мать сказала мне, что если даже я не поступлю к хорошим господам, то смогу работать на ферме! И это тоже будет прекрасно! Я стану экономкой! — Она с гордостью произносила каждое слово, будто хотела, чтобы Андерсен запомнил навсегда их.