Сын безумия

— А если увеличить еще чуть-чуть? Осталось подождать несколько месяцев…

— Ты не понимаешь! — взвился голос отца. — Зафс превышает предельную дозировку пятикратно! А даже одна доза разима превращает обычного человека в бессмысленное растение! Навсегда!

— Ты настолько превысил дозировку? — поразилась Римма.

— Да! А ведь разим приравнивается к наступательному оружию! Если бы недельную дозу Зафса распылили сегодня в аудитории, вся тысяча человек впала в кому на несколько дней. Я больше не знаю, как и чем его контролировать.

— Орт, нам осталось потерпеть совсем немного! Придумай что-нибудь!

— Я боюсь, Римма. Разим разрушит печень Зафса.

— Но ведь ты постоянно обследуешь его!

— Да. К счастью для нас, разим имеет четко обозначенный побочный эффект. Но повышать дозировку бесконечно я не могу. Даже странный метаболизм нашего сына может не справиться. Тем более что тайком синтезировать разим становится все труднее и труднее…

— А если его заменить?

— Попробую, но вряд ли это даст результат…

Родители, оба медики, ушли в сугубо научное обсуждение параметров и схем воздействия новейших «тормозителей», а Зафс, побродив по комнате, лег на постель и, взбив подушки, уставился в потолок.

— Ночное небо, — приказал он комнате, и потолок расцвел букетом звездного скопления на фоне безграничной черноты. Мерцающие лепестки звезд опадали и парили, туманности сложились в кольца и спирали, вытягивали щупальца и, кажется, тянулись к Зафсу…

Родители закончили «военно-врачебный» совет, мама пыталась хоть чем-то утешить отца и обернуть все шуткой:

— А как он выступил в твоей лаборатории!

— Уж выступил так выступил, — без всякого одобрения буркнул отец.

В бессилии что-то изменить Зафс несколько раз ударил затылком по подушке: предыдущий сильнейший «всплеск» произошел на кафедре отца полтора месяца назад. Зафс зашел за ним, чтобы предложить прогуляться перед ужином, и застал всю лабораторию в невероятном возбуждении. Ученик и лаборанты горячо обсуждали вероятную неудачу последнего эксперимента доктора Варнаа. Прибор, от работы которого зависело окончание многомесячной работы, сломался. Экран и датчики его потухли, и, если не запустить прибор в считаные часы, сложнейший эксперимент придется начинать заново.

Но ультрасовременный анализатор нейронных процессов был произведен и запатентован на Трапте, планете, специализирующейся на изготовлении точных приборов. Трапт бдительно следил за неукоснительным соблюдением секретности своих разработок, каждая установка включала в себя блок уничтожения. Для произведения ремонтных работ требовалось либо вызывать механика-трапта, либо отсылать прибор на планету-изготовитель. Вскрыть приборную панель механизма с Трапта невозможно. Любая попытка проникновения внутрь изделия моментально активировала блок уничтожения, и прибор просто распадался на части и плавился на глазах «изумленной публики».

— Но гарантийный срок анализатора еще не истек! — едва не выдирая себе волосы, стенал отец. — Где механик?!

— Улетел в консерваторию на другой континент, — потерянно лепетала девушка-лаборант. — Там какой-то модулятор…

— Когда вернется?! — перебивая, рычал доктор.

— К вечеру. Мы отправили срочный вызов, но он застрял с поломкой модулятора и вряд ли успеет вовремя…

Громко хлопнув ладонью по прибору, доктор Варнаа выскочил из дверей лаборатории. Большинство учеников поспешили вслед за ним, кто-то вернулся к своим занятиям, возле метрового куба анализатора остались только Зафс и абсолютно лысый штатный ремонтник университета. Абориген растерянно почесывал ухо и рассматривал прибор как злейшего врага.

Востребованность и успешность приборов с Трапта основывались не столько на безукоризненности их работы и относительной дешевизне, сколько на взаимозаменяемости многих блоков и простоте ремонта. Гениальные разработчики с Трапта не драли три шкуры за свои изделия, так как знали: если прибор может починить только урожденный трапт, то иногда механизм дешевле утилизировать и купить новый, чем маяться с вызовом ремонтника.

Расчет на дешевизну окупался масштабами производства. Трапт почти не изготавливал для своих приборов эксклюзивных начинок, а обычно пользовался готовыми блоками, завезенными с других планет. Гениальность разработок основывалась на исключительно выверенном подборе соединений «внутренностей». И небольших, произведенных на Трапте дополнениях.

Зафс погладил ровные края анализатора, просунул руку под днище прибора и, нащупав там выпуклость в форме семи лепестков, пробежал по ним пальцами в определенном ритме.

Любой механик с Трапта знал, как отключить блок уничтожения ритмичным нажатием на кнопки под днищем, — они же отпирали заднюю панель механизма. Все просто, если запомнить мелодию набора и ритм.

Зафс тоже это знал. Откуда? Не имел понятия.

Просто знал, и все. Нажал на кнопочки-лепестки, и задняя панель открылась.

Как рот лысого университетского механика.

— Как это у вас получилось?!

— Сам не понял, — повернувшись всем телом к анализатору, ответил Зафс. — Я столько времени провел в лабораториях отца, столько раз видел траптов за работой, что просто попробовал наудачу нажать под днищем.

— Запомнили, как получилось? — въедливо прищурился абориген.

— Неа, — беспечно отозвался сын доктора Варнаа. — Посмотрите-ка лучше сюда. Вам не кажется, что замены требует блок питания?

Блестящая голова механика склонилась над анализатором.

— У вас есть нечто подобное?

— Угу, — пробормотал тот и мухой слетал за простейшим заменным блоком.

Зафс вставил его на место поврежденного и якобы по рассеянности захлопнул заднюю панель.

— Ой. Закрылся.

— А еще раз! Еще раз попробуй!

Зафс попробовал. Задняя панель стояла насмерть, как взвод новобранцев на передовой.

— Ну-у-у, второй раз не повезет, — опечаленно произнес юноша и пошел разыскивать отца.

Рука штатного механика проворно елозила под брюхом анализатора и пыталась выудить оттуда удачу за хвост.

* * *

Отец тогда ругался, но не слишком. Небольшой скандал, разыгравшийся после возвращения механика-трапта, удалось легко замять. Случайности происходят. Иногда.

Сегодня мама пыталась придать происшествию в лаборатории шутливую окраску.

Получалось плохо.

Зафс чувствовал ее старания, чувствовал, как она страдает, мучился сам и невольно, все больше и больше, погружался в мысли матери. Вливался, как холодный поток, ищущий тепла, но ощущал там только страх. Такой же леденящий, как тревоги Зафса.