Сын человеческий (сборник)

Он смотрит, как они проходят мимо. Кто эти мрачные создания? Он опасается, что эта высшая раса данной эпохи, преемники человека, может даже потомки человека, и эти мысли так ранят и угнетают его, что он падает на землю и в агонии катается по ней, давя блестящих существ, все еще ползущих в ночи. Он колотит кулаками по земле. Он вырывает из нее только что проклюнувшиеся росточки растений. Он прижимается лбом к плоскому камню. Его выворачивает. В ужасе он прижимает руку к животу. Неужели мир унаследовали эти твари?

Он представляет себе их коленопреклоненное братство. Он видит, как они что-то бурчат в полнолуние у Тадж-Махала. Он видит их карабкающихся на Пирамиды, плюющих на картины Рафаэля и Веронезе, разрушающих своим сопением и рыканьем музыку Моцарта. Он рыдает. Он бьется о землю. Он молит, чтобы наступило утро. От этой муки крепнет его мужское начало и он хватает его и, задыхаясь, проливает свое семя. Он лежит на спине и ищет луну, но ее все нет, а звезды — незнакомы. Возвращается музыка. Он слышит клацанье металлических стержней и скрежет испорченных мембран. Отчаянно и хмуро он начинает подпевать, крича во тьму, перекрывая беспорядочный шум кажущимися упорядоченными звуками, и так проводит ночь — без сна, без отдыха.

2

Отблески приближающегося света озаряют темноту розовыми, серыми, голубыми сполохами. Простирая руки к небу, он приветствует утро. Он испытывает голод и жажду. Подойдя к ручью, он наклоняется и плещет себе в лицо холодной водой, протирает глаза, полощет рот и смущенно смывает с бедер засохшие потеки спермы. Потом пьет, пока жажда не отступает. Пища? Он погружают руку поглубже и с удивившей его самого ловкостью выхватывает из ручья трепещущую рыбину. Ее гладкие бока темно-синего цвета с пульсирующими внутри красными бликами. Сырая? Хорошо, а как же еще? Но, по крайней мере, не живой. Сначала он разобьет ей голову камнем.

— Пожалуйста, нет. Не делай этого, — молит нежный голос.

Он готов поверить, что это рыба просит сохранить ей жизнь. Но на него падает лиловая тень — он не один. Обернувшись, он видит позади стройную, легкую фигуру. Источник этого голоса.

— Я — Хенмер, — говорит вновь пришедший. — Рыба — пожалуйста — брось ее в ручей. Это не обязательно.

Мягкая улыбка. Разве это улыбка? Разве это рот? Он чувствует, что лучше повиноваться Хенмеру. Он кидает рыбину в воду. Взмахнув хвостом, она уходит в глубину. Он снова поворачивается к Хенмеру и говорит:

— Я не хотел ее съесть. Но я очень голоден и я заблудился.

— Отдай мне свой голод, — говорит Хенмер.

Хенмер — не человек, но ясно, что родня ему. Ростом с высокого мальчика, а его стройное тело не кажется хрупким. Голова большая, шея крепкая, а плечи широкие. На нем нигде нет волос. Золотисто-зеленая кожа напоминает пластик. Глаза словно алые шарики за переливающейся, прозрачной жидкостью. Нос едва заметно выступает, ноздри — узкие прорези, рот, как тонкогубая горизонтальная щель, которая не раскрывается так широко, чтобы можно было разглядеть, что внутри. У него огромное количество пальцев на руках и совсем немного на ногах. Ноги и руки имеют сочленения в локтях и коленях, но суставы эти так универсальны, что дают ему невероятную свободу движений. Пол Хенмера — загадка. Что-то в его облике несомненно кажется мужским, вдобавок у него нет ни груди, ни других чисто женских признаков. Но там, где должен находиться мужской член, у него лишь забавный вертикальный кармашек, чем-то напоминающий вагинальную щель, но вряд ли сравнимый с ней. Внизу, вместо двух висящих яичек, нечто маленькое, твердое и круглое — возможно, эквивалент мошонки, промежуточный шаг эволюции, когда яички уже вышли из тела, но для них еще не придумали более достойной контейнер. Трудно усомниться, что предками Хенмера в отдаленные времена были люди. Но можно ли и его назвать человеком? Возможно, сын человеческий.

— Иди ко мне, — говорит Хенмер. Он протягивает руки. Между его пальцами тончайшие перепонки. — Как тебя называют, незнакомец?

Нужно минуту подумать.

— Я был Клеем, — отвечает он Хенмеру. Звук его имени проливается на землю и исчезает. Клей. Клей. Я был Клеем. Я был, Клеем, когда я был Клеем. Хенмер, кажется, доволен:

— Подойди, Клей, — мягко произносит он. — Я возьму твой голод.

Клей нерешительно дает Хенмеру руки. Тот притягивает его ближе. Их тела соприкасаются. Клей чувствует, что глаза словно покалывают иголочки, а в вены хлынула черная жидкость. Он ясно представляет лабиринт красных трубочек в своем животе. Он слышит, как пульсируют его железы. Через минуту Хенмер отпускает его, и он совсем не голоден, он не в состоянии понять, как всего несколько минут назад мог решиться сожрать рыбу. Хенмер смеется:

— Теперь лучше?

— Лучше. Намного.

Хенмер чертит на земле линии пальцем ноги. Почва раскрывается, словно расстегнутая молния, и Хенмер вытаскивает оттуда серый клубень, тяжелый и выпуклый. Он прикладывает его к губам и что-то высасывает. Затем передает Клею, который неуверенно берет его. Проверка?

— Ешь, — говорит Хенмер. — Это разрешается.

Хотя голод исчез, Клей прикладывает клубень к губам. Несколько капель сока попадают в рот. В голове вспыхивает пламя, испепеляющее душу. Хенмер успевает схватить его, прежде чем он упал, и снова обнимает. Клей чувствует, как действие сока мгновенно ослабевает.

— Прости, — извиняется Хенмер, — я не понял. Ты, должно быть, ужасно ранний.

— Что?

— Думаю, один из самых ранних. Пойманный в ловушку времени, как и остальные. Мы тебя любим. Оставайся с нами. Мы кажемся тебе пугающе незнакомыми? Ты одинок? Ты огорчен? Ты нас научишь чему-нибудь? Ты будешь с нами? Ты полюбишь нас?

— Что это за мир?

— Мир. Наш мир.

— Мой мир?

— Был. И может быть.

— Какое сейчас время?

— Хорошее.

— Я умер?

Хенмер отмахивается:

— Смерть умерла.

— Как я сюда попал?

— Ты попался в ловушку времени, как и остальные.

— Заброшен в собственное будущее? Как далеко?

— Разве это имеет значение? — Хенмеру уже надоело. — Подойди, Клей, слейся со мной, и начнем наше путешествие. — Он снова тянется к руке Клея. Клей весь съеживается.

— Погоди, — шепчет он.

Утро в разгаре. Небо снова нестерпимо голубое и солнце, словно раскаленный гонг. Он вздрагивает и, приблизив лицо к лицу Хенмера, говорит:

— Здесь есть еще такие, как я?

— Нет.

— Ты — человек?

— Конечно.

— Но измененный временем?

— О нет, — отрицает Хенмер. — Ты — изменен временем. Я здесь живу. Ты у нас в гостях.

— Я говорю об эволюции.

Хенмер надувается:

— Мы можем сейчас раствориться? Нам так много нужно увидеть…

Клей дергает за пучок грязной травы.

— Расскажи мне хотя бы об этом. Прошли три твари, а это выросло, где…

— Да.

— Кто они? Инопланетяне?

— Люди, — вздыхает Хенмер.

— Они тоже? Другая форма?

— Те, что до нас, но после тебя. Пойманы в ловушку.

— Как мы могли превратиться с них? Даже за миллионы лет человечество не переменилось бы так сильно. А затем обратно? Ты ближе ко мне, чем они. Где образцы? Где след? Хенмер, я не могу понять!

— Подожди, пока не увидишь других, — говорит Хенмер и начинает растворяться. От него отделяется бледное серое облачко и окутывает его. Он становится туманным и бледнеет. Облако пронизывают яркие оранжевые искры. Еще видимый Хенмер явно возбужден. Клей видит, как из кармашка в лоне Хенмера выскальзывает жесткая трубочка плоти: да, он все-таки мужчина, в момент удовольствия показавший свой пол.