Сын цирка

«Все же насколько она жительница Европы! » — произнес про себя Дарувалла. Ему нравилось, что жена не теряла привычек Старого Света ни в Канаде, ни в Индии, оставаясь верна себе. Она всюду «одевалась к ужину», не подлаживалась ни к местным привычкам, ни к акценту. Сейчас Дарувалла не слышал, что она говорила, он воспринимал только характерное звучание немецкого, улавливая свойственную жене мягкость произношения и точность формулировок. Но если жена что-то говорит о королевском ожерелье, значит, и речи быть не может о неприятном для Дхара известии. У доктора упало сердце: оказывается, как сильно он мечтал о том, чтобы его миновала чаша сия, чтобы Джулия сама рассказала все их «милому мальчику».

Затем заговорил Джон Д, Дарувалла поймал себя на том, что ему это неприятно. Доктор плохо представлял себе Инспектора Дхара, говорящего по-немецки. Странно, по-немецки Джон говорил более энергично, чем по-английски. Это открытие для него символизировало ту отчужденность, которая явно ширилась между ними. Но если подумать, ничего удивительного здесь нет. Дхар учился в Цюрихском университете и большую часть жизни провел в Швейцарии. Актерские роли в театре Шауспильхаус в Цюрихе оказались для него более важными и ценными, чем коммерческий успех его Инспектора Дхара. Почему же его немецкому языку не быть более совершенным?

Когда Дхар обращался к Джулии, голос его был естественным и приветливым, и Фарук почувствовал ревнивый укол. Застарелое чувство! Снова он подумал, что жена нравится Дхару больше, чем он сам. И это после всего, что он для него сделал! Он устыдился, когда понял, что думает об этом с таким же сожалением, с каким отец думает о своем сыне.

Дарувалла неслышно прошел на кухню, где шум кухонных машин, готовивших ужин, заглушал тренированный голос актера. Они все еще говорили о королевском ожерелье, однако внезапно он услышал свое имя. Дхар сменил тему, он вспомнил о том времени, когда Фарук взял его с собой посмотреть слонов в море. Доктор закрыл глаза. Ему не хотелось бы слышать продолжения, он боялся уловить в голосе Джона Д жалобные нотки. Дорогой мальчик припоминал фестиваль Ганеша Чакуорти. В тот день, казалось, половина города собралась на пляж Чакуорти, куда люди несли изображения своего идола — бога Ганеши с головой слона.

Фарук не подготовил мальчика к виду беснующейся толпы. Ребенка испугали слоновьи головы, многие из них превосходили голову настоящего слона. В первый и единственный раз в жизни Джон Д впал в истерику.

— Они топят слонов! Сейчас слоны рассердятся! — кричал мальчик.

Подумать только, а ведь в то время сам он критиковал отца за то, что тот держал Джона Д в изоляции от внешнего мира!

— Если ты берешь его только в клуб Дакуорт, что он сможет когда-либо узнать об Индии? — упрекал Фарук старого доктора.

Каким же в те времена он был лицемером, поскольку никто в Бомбее не скрывался от Индии лучше, чем он сам, когда годами отсиживался в спортивном клубе Дакуорт.

А потом он взял восьмилетнего ребенка на пляж Чакуорти посмотреть, как сотни тысяч человек, беснуясь, купают своих огромных идолов в море. Что мог ребенок понять в их действиях? Что люди так отвечают британским властям, запретившим; публичные массовые демонстрации? Вряд ли бы это понял испуганный и плачущий восьмилетний ребенок. Фарук попытался вынести его, продираясь против движения толпы, однако все новые и новые идолы с головой бога Ганеши напирали на них, выталкивая обратно к морю.

— Это всего лишь праздник, а не беспорядки, — прошептал Фарук на ухо ребенку, который дрожал в его объятиях. Так доктору мстило его невежество, непонимание этой страны и души ребенка.

Сейчас он сжался, ожидая что Джон Д скажет его жене: «Это были первые мои воспоминания о Фаруке». Ему пришла в голову и другая мысль: а ведь он продолжает втягивать дорогого мальчика" в еще большие неприятности.

Доктора отвлекла от тягостных размышлений подливка в большой кастрюле. Она давно стоит на огне, напоминая, что он опоздал, но, к счастью, мясу не вредит, когда его долго готовят, оно делается только мягче.

— Вода из риса почти совсем испарилась, — поджала губы служанка.

Ее более оптимистичный муж попытался подбодрить Фарука:

— Зато есть много пива! — сказал дед на ломаном английском.

Доктор почувствовал себя виновным: все знали, что он любит пиво. Дхар тоже пристрастился к этому напитку. В эту минуту Фарук подумал, как, должно быть, устают старые слуги таская тяжелые пивные бутылки вверх по лестнице. Проклятые проблемы с лифтом! И его индийские слуги не имели права пользоваться им.

— Также поступило много новостей! — Старому Налину очень нравился автоответчик, который купила Джулия, поскольку слуги не умели записывать передававшиеся им сообщения — ни номера телефонов, ни имена звонивших. Когда начал работать автомат, старик с удовольствием прослушивал запись разговоров, снимавших с него всякую ответственность.

Взяв бутылку с пивом, доктор пошел по квартире, казавшейся такой маленькой по сравнению с его огромным домом в Торонто. Здесь, в Бомбее, Фарук вынужден был проходить через гостиную всякий раз, когда направлялся в ванную или в спальню.

Дхар и Джулия все еще разговаривали на веранде. Сейчас Джон Д рассказывал самую интересную часть истории, которая всегда веселила Джулию.

— Они топят слонов! Сейчас слоны рассердятся! — кричал Джон Д, а доктор подумал, что немецкий, пожалуй, не передает всей полноты эмоций.

Фарук решил, что если он откроет воду в ванной, то они это услышат и поймут, что он уже дома. Прикинув, что не стоит принимать ванну, а можно ограничиться раковиной, он вынул и разложил на постели чистую сорочку, выбрал из связки яркий галстук с изображением зеленого попугая, который Джон Д когда-то подарил ему на Рождество. Такой галстук доктор мог позволить себе только дома — зеленое вряд ли сочеталось с костюмом цвета морской волны. Для Бомбея домашний ужин в костюме представлялся достаточно абсурдным, но таково было требование Джулии.

После того, как доктор сполоснул лицо, он подошел к автоответчику, где лампочка сигнализировала о поступившей информации. Лучше бы не слушать сейчас эти сообщения, но затаенное чувство вины подсказывало ему, что тема близнецов будет неизбежна, если он присоединится к разговору жены и Дхара. Пока Фарук раздумывал о своих дальнейших действиях, взгляд его упал на горку писем на столе. Должно быть, Дхар привез их с киностудии. Обычно их писали поклонники, однако большинство конвертов переполняла ненависть.

Уже давно между ними существовало негласное соглашение — Фарук имел право читать всю корреспонденцию. Письма были адресованы Инспектору Дхару, но они редко затрагивали тему актерского мастерства или техники озвучивания ролей. Главное в них касалось образа Инспектора или отдельных сюжетных сцен. Поскольку всем было известно, что Дхар сам их писал и являлся автором собственного кинообраза, он и выступал объектом яростных атак. Все выпады предназначались ему, человеку, который заварил эту кашу.