Сын Люцифера. Книга 5. Любовь

Эти семь дней слились для Снегирева в один. Он их вообще не помнил. Чем он занимался, что делал?.. Они тянулись бесконечно и в то же время летели очень быстро. То есть каждый отдельный день пролетал почти незаметно: встал-позавтракал-телевизор-попил чай-пообедал-телевизор-попил чай-поужинал-телевизор-отбой; но вот все в целом продолжалось словно целую вечность. Уже на следующий день Снегиреву стало казаться, что он сидел здесь всегда. Вставал, пил чай и пр. и пр. А воля, свобода, нормальная жизнь — все это было когда-то давным-давно, сто лет назад. Или даже двести. Нет, тысячу!.. Миллион!!

За эти семь дней он уже все понял для себя, уяснил и фактически смирился со своей участью и со своим положением. Сокамерники все ему очень внятно и доходчиво разъяснили.

Сейчас за эти семь дней на него материалы подготовят, а через семь дней обвинение предъявят. Вот и все. Легко и просто. Проще пареной репы. И — вперед и с песнями!

Теперь он думал не о том, чтобы выйти — об этом уже и речи быть не могло! — а только о том, как бы поменьше срок получить. Не десятку, а лет семь-восемь хотя бы. Все лучше! Он же первый раз, в конце-то концов. Должны же учесть! А там по УДО, по полсроку — глядишь, и через три-четыре года дома! Да еще в тюрьме до суда полгода наверняка просидишь, как минимум. Так что в лагере и сидеть-то почти ничего не останется. Какие-то там два-три года! Хуйня! Было бы о чем говорить!

Он здесь такого за эти дни наслушался и насмотрелся, что эти два года ему вообще теперь представлялись какой-то забавой, детской шалостью. Подарком судьбы. Даже и говорить-то об этом как-то неудобно. Стыдно! Все сразу с завистью на тебя начинают смотреть. Тут люди по 20 лет огребают ни за хуй сплошь и рядом! Без всяких надежд на УДО. А тут — какие-то два года. Тьфу!!

Наконец семь дней истекли.

— Снегирев! С вещами!

— Опять перекидывают! — Паша, тот самый огромный зэк, который в первый день в камере угощал его чифиром, сочувственно подмигнул Снегиреву: «Держись, Иваныч!»

Снегирев собрался быстро. Уходить было даже как-то грустно. Он за эти семь дней перезнакомился со всеми, притерся. Вообще, привык как-то к камере!.. А тут опять все сначала начинать. На новом месте. Но — что ж поделаешь! Тюрьма!..

— Ладно, все!.. Давай!.. Удачи!.. Удачи!..

Рукопожатия, объятия, похлопывания — и вот он уже опять в коридоре. Дверь с грохотом захлопывается, и за ней навсегда исчезают его новые недавние знакомые. Навсегда! Хотя, впрочем, все может быть. Может, еще и увидимся. Тюрьма!

Куда это меня?.. — Снегирев уже немного ориентировался в тюремных коридорах. — На другой этаж?.. А, в оперчасть! К куму. А вещи как же?

— Здравствуйте, Валентин Иванович! — розовощекий и сияющий представитель фирмы бросился к Снегиреву, обеими руками схватил его руку и начал ее трясти.

Этому клоуну что здесь надо? — неприязненно подумал Снегирев, исподлобья поглядывая на кума. Он даже злости никакой уже к этому дурачку и ко всей его фирме не испытывал. Дети! Чего с них взять? Живут себе на Луне и даже не подозревают, как оно все в реальной жизни бывает. Как наркоту в мыльницы подкидывают. Я и сам совсем недавно был таким. Чего он сюда приперся? Извиняться? Подотрись иди своими извинениями!

А!.. Хотя, можно попросить, чтобы он с адвокатами хоть помог! Я же сам не знаю никого. Это-то хоть ему можно поручить?!

— Ну что, Валентин Иванович, Вы прекрасно выглядите! — представитель фирмы отступил на несколько шагов, оглядывая неподвижно стоящего Снегирева. — Да, великолепно! Килограмм 15 как минимум! Его не взвешивали?

— Нет.

— А почему? Мы же договаривались! — представитель фирмы недовольно смотрел на кума. — Неужели это так трудно было сделать?

— Ну, не получилось! Извините, — кум виновато развел руками.

— Что значит: не получилось?! За такие деньги!.. — повысил голос представитель. — Ладно, впрочем. Я с вашим начальством поговорю. Ну, как Вы, Валентин Иванович? — снова елейным голосом обратился он к слушающему в полном изумлении весь этот диалог Снегиреву. — Злитесь на нас, наверное?

— За что? — настороженно поинтересовался Снегирев, искоса поглядывая на кума. Это еще что?! Какая-то новая подстава? Чего им еще от меня надо?

Что верить этим мусорам нельзя ни в чем и ждать от них ничего хорошего не приходится — это он за эти семь дней усвоил твердо. Улучшиться ничего не может! Все может только ухудшиться!

— Ну, за весь этот спектакль? — глупо захихикал представитель фирмы. — С мыльницей!

До Снегирева начало доходить. Но он все еще ничему не верил.

— Так это все... был спектакль? — медленно спросил он и посмотрел на кума. Тот улыбнулся и кивнул. — И нет никакого дела?.. Никаких показаний сокамерников?..

— Конечно, нет! — радостно затараторил представитель фирмы. — Это все специально было разыграно. Чтобы Вы действительно почувствовали, что Вы в тюрьме сидите! Волноваться начали. А иначе бы ничего не сработало! Конечно, я понимаю... может быть, это было с нашей стороны не совсем корректно,.. но Вы и нас поймите... не могли же мы Вас предупредить! — тогда бы все всякий смысл потеряло! Зато каких-то 10 дней — и целых 15 килограмм!

Снегирев почувствовал приступ удушья.

— Я убью тебя сейчас, сволочь!.. — задыхаясь, прохрипел он, делая шаг в сторону представителя фирмы. Тот попятился.

— Ну-ну, Снегирев, тише! — негромко сказал кум, и Снегирев сразу же остановился. — Вы же не хотите еще и статью за попытку убийства заработать? Правда ведь? — дружески подмигнул он Снегиреву.

— Нет!.. — пробормотал Снегирев, задрожал и опустил глаза. — Нет... Не хочу...

* * *

И спросил у Люцифера Его Сын:

— Сможет ли тот человек вернуться к нормальной жизни?

И ответил Люцифер Своему Сыну:

— Сможет. Но он никогда уже не будет прежним. Человеком.

СЫН ЛЮЦИФЕРА. ДЕНЬ 43-й

И настал сорок третий день.

И сказал Люцифер:

— Люди не понимают, что такое Свобода...

«Die Energie der Welt ist konstant. Die Energie der Welt strebt einet Maximum zu».

(«Энергия мира постоянна. Энтропия мира стремится к максимуму». — нем.)

Космологическая формулировка первого и второго начал термодинамики, базовых законов нашего мира, предложенная Клаузиусом в 1865 г.

«Vergangenheit steht noch bevor».

(«Прошедшее еще предстоит». — нем.)

Райнер Мария Рильке

— Ну, это Вы, батенька, по-моему, все-таки перегибаете! — Яков Семенович Дембовецкий, доктор философских наук, профессор, лауреат и пр. и пр., поморщился и с неудовольствием посмотрел на своего собеседника — аристократического вида мужчину лет сорока, небрежно и с изяществом раскинувшегося в соседнем кресле. — Свобода — вещь, конечно, очень и очень важная — кто спорит! Но... Утверждать, что она — главное, что она и есть тот стержень, на котором весь мир держится, это, знаете ли!.. Вы, простите, кто по образованию?