Сын Люцифера. Книга 6. Развлечение

А почему «тайно»? А потому что если она узнает, то наверняка рассердится. Что какой-то жалкий смертный посмел!..

Все это было до такой степени вопиюще глупо, что Сафонову и самому порой стыдно за себя становилось. Но это ровным счетом ничего не меняло. Логика тут была бессильна. Поделать с собой он все равно ничего не мог. Он все прекрасно понимал, сознавал, отдавал себе во всем отчет!.. Но!..

Какой он законченный кретин и мудак!.. Что это полный тупик!.. Что ничего он так никогда не добьется!.. Что еще хоть сто лет ходи вокруг да около — ничего не изменится. Действовать надо! Действовать. Шаги какие-то предпринимать. Попытки. Обозначаться. Объясниться хоть что ли попытаться!.. Ну, пусть она его пошлет! Прогонит! В конце-то концов. Все лучше будет... Будет хоть какая-то определенность. Чем вот так вот!.. дурью маяться.

Все это Сафонов прекрасно понимал. Но поделать с собой все равно ничего не мог. Не мог — и все. Это было прямо какое-то колдовство! Его словно любовным зельем опоили.

Черт бы все подрал!!!

Сафонов быстро подошел к столу, налил себе полный стакан водки и выпил его залпом не закусывая. Немногие невольные свидетели этого его подвига покосились на него с некоторой опаской, и чуть отодвинулись, но Сафонову было уже на все плевать. Ему страстно захотелось хоть что-нибудь сделать, хоть чем-то привлечь, наконец, ее внимание! Чтобы она ему хоть слово ласковое сказала! Хоть одно-единственное!! Узнать хоть, что он для нее человек, а не пустое место. Да черт все подери!!

Водка наконец ударила в голову. Сафонов почувствовал прилив храбрости и, чуть дыша от волнения, приблизился потихоньку почти вплотную к ее группе. К кучке мудаков, которые вокруг нее тусовались. Ну, собственно, не вокруг нее. Там еще и помимо Аллочки две-три девицы, вообще-то говоря, было, но Сафонов видел только ЕЕ. Остальные особи женского пола для него не существовали.

Разглагольствовал какой-то незнакомый Сафонову высокий худощавый парень с длинными вьющимися волосами и красивым, словно вдохновенным лицом. Поэта, блядь! Или воина-барда. Обычный мудозвон, в общем. Из тех, что дурам-бабам нравятся.

Сафонов презрительно скривился. Он прекрасно знал этот тип мужчин. Трус и полное ничтожество наверняка. Потенциальный альфонсик. И Аллочка еще его слушает, этого урода!

Сафонов непроизвольно сжал кулаки. Вывести сейчас этого... воина в коридор, врезать разок по кумполу!.. «Упал — отжался!.. Ну?!!.. Не понял?!»

Все вокруг опять засмеялись. Сафонов невольно прислушался. Чего это этот шут гороховый такое уж развеселое им там на уши вешает?

— Да, да, я не шучу! — парень чуть повысил голос, требуя внимания.

Все сразу же притихли и замолчали и снова на него с любопытством уставились, ловя каждое его слово и ожидая, что же он еще им сейчас расскажет? Чувствовалось, что парень привык быть душой общества, и ему это нравилось.

Сафонов ощутил нарастающее раздражение. Если бы не Аллочка!.. На остальных ему было насрать. Впрочем, если бы не Аллочка, он бы здесь вообще не торчал, в компании этих дебилов!

— Садились на подоконник, свесив ноги на улицу, и выпивали из горлышка бутылку шампанского за здоровье своих дам. Это даже у кого-то из классиков описано. У Толстого, кажется, в «Войне и мире». Долохов, кажется, или Курагин?..

— И что, это только гусары так развлекались? — с интересом спросила какая-то девушка.

— Ну, уж не знаю! — засмеялся парень. — Я читал про гусаров. Может, и еще кто. Кавалергарды какие-нибудь...

— Да-а... — задумчиво протянула Аллочка и вдруг в упор взглянула прямо на стоящего в двух шагах от нее Сафонова. — Сейчас гусаров нет...

— А вот интересно… — Сафонов внезапно обнаружил с изумлением, что это, оказывается, он говорит! Вернее, его язык, словно независимо совершенно от него самого, все это произносит. — А награда какая-нибудь гусару за это полагалась? Ну, от дамы сердца, за здоровье которой он шампанское пил! — после секундной паузы пояснил он, видя, что окружающие его поначалу не совсем поняли.

Все захохотали. «Браво!.. Браво!.. Да наверняка!..» — раздались кругом крики.

— Не знаю! — суховато ответил парень и с неудовольствием покосился на своего неожиданного конкурента. — Про награду там ничего не было сказано.

Но все уже были на стороне Сафонова.

«Конечно, полагается!.. А как же!.. Награда!.. Награда!..» Полупьяные девицы радостно визжали и хлопали в ладоши.

Но Сафонов смотрел только на Аллочку. Смотрел и не отводил глаза. Он переживал мгновения какого-то высшего, неземного блаженства. Как язычник, воочию узревший свое живое божество. Он общается с богиней! Она смотрит на него!.. разговаривает с ним!..

— Да... — медленно сказала Аллочка, все так же глядя в упор на Сафонова. — Я тоже думаю, что награда полагается... — губы ее тронула легкая усмешка. — Это было бы справедливо.

— Ну, что ж.., — тоже усмехнулся Сафонов, посмотрел по сторонам и громко добавил:

— Тогда остается только найти шампанское!

Все вдруг замолчали. Сначала вокруг них с Аллочкой, а потом и все остальные. Гомон стих. Танцующие пары замерли. Все смотрели только на Сафонова. В комнате внезапно воцарилась мертвая тишина. Даже музыку кто-то выключил.

Сафонов почувствовал, что кто-то сунул ему тяжелую бутылку. Он мельком взглянул на нее, небрежно взвешивая в руке, и шагнул к окну. Прежде чем кто-либо успел остановить его или вообще что-нибудь понять, он уже сидел на подоконнике, свесив ноги на улицу. Какая-то девица рядом истерически взвизгнула и сразу же затихла, неестественно широко раскрыв глаза и зажав рот руками. Все вокруг словно оцепенели и боялись даже пошевелиться. Слышно было, как где-то в глубине квартиры бьется о стекло и недовольно гудит муха.

Далеко внизу чернел асфальт. Подоконник был ровный, скользкий, и Сафонову казалось, что ноги перетягивают его вниз, и он постепенно сползает в бездну. Девятый этаж! Люди внизу, на улице, были совсем маленькие, словно игрушечные.

Осторожно, стараясь не делать резких движений и не смотреть вниз, он принялся аккуратно откручивать проволоку на горлышке. Готово!

Если пробка сейчас хлопнет, я, наверное, свалюсь, — почему-то пришло ему в голову, и он затаил дыхание и облился холодным потом.

Пробка не хлопнула.

Сафонов бережно положил рядом с собой проволоку и принялся возиться с пробкой. Пробка выскочила так резко, что он от неожиданности дернулся назад и сразу съехал вниз на несколько сантиметров. За спиной все дружно ахнули. Сафонов теперь полулежал на подоконнике, сильно откинувшись туловищем назад, вглубь комнаты. Выпрямиться и сесть ровно он не мог. Он понимал, что если он попытается выпрямиться, то неминуемо упадет. И остальные это тоже прекрасно понимали. Тишина стала какой-то неестественной, звенящей. Все, казалось, даже дышать боялись.