Сын менестреля

Брид молча стояла, пока любопытный ропот не стал громким, — но не затянула молчание настолько, чтобы любопытство угасло. Она сказала:

— Я вам скажу. Кленнена… моего отца… убили два дня назад.

Она снова замолчала, борясь со слезами и внимательно прислушиваясь к сочувственному гулу. Когда гул набрал силу, она снова заговорила, громко, но так спокойно, что Морилу и большинству присутствующих показалось, будто она говорит тихо. Они замолчали, внимая ее словам.

— Мы — дети Кленнена-менестреля: Брид, Морил и Дастгандлен Хандагнер. И мы делаем все, что в наших силах, чтобы продолжать выступления без него. Надеюсь, вы найдете время, чтобы нас послушать. Мы понимаем, что без Кленнена наше представление уже не будет прежним… но мы постараемся доставить вам удовольствие. Мы надеемся, что вы простите нам все наши недостатки, ради… ради памяти нашего отца.

За это ее наградили аплодисментами.

— Тогда клади свою шляпу, и мы вас послушаем! — крикнул кто-то.

Брид с мокрыми от слез щеками взяла шляпу, которую приготовила заранее, и бросила ее на землю. Несколько человек сразу же кинули монеты — из чистого сочувствия. Брид не могла не ощутить гордости. Она произвела немалое впечатление, ни разу не похваставшись — на самом деле она даже сделала противоположное, что, как она надеялась, должно было понравиться Дагнеру.

Хотя Дагнер слишком сильно нервничал, чтобы выказать одобрение, Брид поняла, что он не сердится, так как позволил ей говорить. Это означало дозволение ей самой решать, что именно они будут петь. И Брид постаралась расположить отрепетированные ими песни так, чтобы они произвели наибольшее впечатление. Она начала с песен, которые всем нравились.

У Морила на душе скребли кошки. Без низкого звучного голоса Кленнена их исполнение казалось ему жидким и непривычным, и им не хватало аккомпанемента Линайны на ручном органе. Морилу уже начало казаться, что им нечего предложить слушателям, кроме умелой игры на квиддере и пангорне.

Брид чувствовала примерно то же. Чтобы ободрить братьев, она объявила, что теперь они втроем сыграют «Семь маршей». Она была уверена в том, что эту вещь они могут исполнить хорошо. И оказалась права. Самым удачным был тот момент, когда Дагнер во время Четвертого марша неожиданно дал Брид сигнал играть тихо и на своей дискантовой квиддере сыграл в два раза быстрее мягкой теноровой партии квиддеры Морила. В этот момент братья переглянулись. Морил понимал, что никто из них не получает удовольствия от игры, но обоим уже отчаянно нужны были аплодисменты — и к тому же они с мрачным удовлетворением чувствовали, что демонстрируют подлинное мастерство. Они были вознаграждены громкими аплодисментами и дождиком монет, посыпавшихся в шляпу.

А потом они исполнили «Песню кукушки» Кленнена, которая всегда вызывала смех. После этого Брид, которая решила, что чем скорее Дагнер сделает свое дело, тем лучше, объявила, что теперь Дагнер споет несколько песен собственного сочинения.

Брид была рада, что сказала «несколько». Дагнер так нервничал, что сумел спеть всего три. А если бы она не сказала «несколько», то, возможно, он спел бы всего одну. Морил был разочарован, а Брид — раздосадована, и вообще это было обидно, потому что собравшимся понравились песни Дагнера. Особенно хорошо приняли «Цвет в голове». Брид почувствовала, что зрители сопереживают Дагнеру. Они решили, что он отважно идет по стонам отца, и хотели его ободрить. Но Дагнер стал совсем лиловым, начал дрожать и замолчал.

Брид сердито вышла на середину повозки и запела сама. Морил без подсказки пришел к ней на помощь, заиграв на квиддере, а Дагнер тем временем хватал ртом воздух в задней части повозки. Брид прекрасно справилась. Зрители всегда хорошо ее принимали. Она спела несколько баллад, хотя ей пришлось обойтись без баллады «Как был повешен Филли Рэй», которая удавалась ей лучше других. Но Брид не могла петь ее, когда позади толпы на виселице раскачивался труп. Успех ей принесла комическая песенка «Зов коров», которую она спела вместо «Филли Рэя». Брид эта песня всегда нравилась. Ее следовало начинать с трели, которой созывали все стадо, а потом коров звали по очереди, и с каждым куплетом добавляли по одной.

Рыжая корова, рыжая корова, породистая корова моего барона… Бурая корова, бурая корова, корова нашей соседки-матроны.

Брид пела, и, глядя на нее, никто бы не догадался, что она отчаянно пытается придумать, что еще можно было бы включить в их непривычно короткое представление, пока она не сорвала голос. На словах «старая корова, старая корова» к ней пришло озарение. Она закончила песню, и в шляпу посылались монетки.

— А теперь, дамы и господа, мой брат Морил споет четыре песни Осфамерона.

Морил судорожно сглотнул и возмущенно посмотрел на сестру. Он еще никогда не исполнял старые песни на публике. Но Брид взяла и объявила их, так что ему пришлось выйти в центр повозки, с трудом удерживая квиддеру в потных трясущихся руках. Еще ухудшило дело то, что в это мгновение он неожиданно встретился взглядом с Киаланом. Киалан стоял около фонтана, и вид у него был хладнокровный, внимательный и чуть критический. С того места, где стоял Морил, казалось, будто повешенный болтается над самой головой Киалана. Мальчик поспешно отвел глаза от них обоих и начал играть. Он был уверен, что исполнит песни отвратительно.

Некоторое время он мог только следить за непривычной аппликатурой и странными, старомодными ритмами. А потом его волнение немного спало, и он с изумлением обнаружил, что получает удовольствие от своего выступления. Поскольку собственный голос Морила был высоким, ему не приходилось напрягать его, как это делал Кленнен. И поскольку он не имел опыта и ему не нравилась старинная манера игры, он заметил, что бессознательно изменил ее, создавая стиль, который был не старым, не новым — а другим. Рваные ритмы Осфамерона стали более гладкими, и Морилу показалось, что если бы он смог найти время, чтобы прислушаться к словам, ему удалось бы понять их смысл.

Огромный дом Адона распахнулся. И по нему Стремглав метнулись ласточки: Душа летит по жизни. Осфамерона сердце знало, Что человеческая жизнь не то что птичья. Осфамерон велел раскрыться Оку разума. Скворец порхнул туда. Не дал бард песне скрыться. Скворца он задержал там навсегда.

Морилу понравилось, как звучит старинная баллада. И он был уверен, что это заслуга его, а не квиддеры. Однако когда он закончил, на площади воцарилось молчание. Собравшиеся еще никогда не слышали, чтобы старинные песни пели так, как их спел Морил, и не знали, что думать. Киалан помог им определиться, громко захлопав. Другие тоже начали хлопать. А потом аплодисменты стали такими громкими, что Морил даже смутился ведь он был только учеником!.. А в шляпу снова полетели монетки.

Казалось, аплодисменты встревожили Олоба. С этой минуты конь начал вести себя беспокойно. Он вскидывал голову, бил копытом, пытался двинуться вперед и даже норовил попятиться. Брид его осадила — и он попятился уже по-настоящему, так что Морил налетел на Дагнера. Брид пришлось снова взяться за вожжи, из-за чего она могла выступать уже только вполсилы. Заметив это, Дагнер собрался и сыграл несколько песен с веселыми припевами, надеясь, что публика их подхватит. Этого не произошло: люди были настроены на то, чтобы слушать. Однако музыканты уже сыграли все, что отрепетировали, так что Дагнеру пришлось перейти к «Веселым холандцам» и закончить представление.

Олоб по-прежнему вел себя как жеребенок, так что Морил слез с повозки и встал у его головы. Толпа стала расходиться. Морил услышал, как Брид спросила Дагнера:

— Мне идти за покупками? Я знаю, что нам нужно.

— Нет, пойду я, — ответил Дагнер.

Похоже, он продолжал нервничать, хотя представление уже закончилось. Он взял у Брид шляпу и слез с повозки. Почти сразу же к ней подошли несколько человек, в которых Морил узнал друзей Кленнена. Они столпились вокруг Дагнера.

— Что это значит, Дагнер? Что вы говорили насчет Кленнена?