Сын на отца
Шрифт:
— Ах, тать! Ну сыночек, теперь ты у меня попляшешь — шкуру с живого сдеру собственными руками! Это откуда он оплечье взял и шапку — не иначе как из Москвы доставили. А тогда что же выходит, Алексаша — бояре супротив меня выступить решили?!
— Так и есть, мин херц — тут без князя-кесаря не обошлось! Но почему Суздаль, не понимаю?!
— Так царицу Евдокию освободили…
— Цыц, собака, какая царица, она инокиня!
— Погоди, Данилыч, не кричи и ногами не топай! Сказывай все как на духу, купец! Не бойся — про все воровские дела рассказывай в точности, ничего от меня не утаивай!
— Так я и говорю — как царицу на площадь вывели,
— А, долгогривые здесь тоже, так и знал, что темнят, тати — помнишь, как архимандрит отказался постриг производить. Сам Досифей поди выступал? Сладкоголосый пихарь, хоть и в рясе!
— Да, он был, владыка, и речь громкую держал. И монашек показывал, которых намедни пытал и огнем жег на воеводском подворье какой-то обер-прокурор…
— Скорняков-Писарев? Что с ним?
— В железа забили его, и людишек с ним, что пришли из Петербурга. По приказу князя-кесаря, что с царевичем рядом стоял. Властный такой, в шубе — это он войско привел. Знамена развернули, барабаны били!
Петр побледнел, стоял и молча разевал рот, не в силах вымолвить слова. Новость просто ошарашила царя — его предал человек, которому он безусловно доверял, как и его отцу, называя «вашим высочеством» и «дяденькой», причем искренне, не лицемерно.
— А ведь это заговор, мин херц — а Скорняков-Писарев его чуть на чистую воду не вывел. Потому они все в Суздаль метнулись, и там венчание на царство наскоро провели, отступили от традиций. И все потому, чтобы в Москву Алешка уже царем въехал — дерзко удумали бояре, умно. Торопятся — почуяли, что ты в Москву едешь. Или доброхот у них нашелся здесь, и отписал о твоей поездке.
— Ты прав, Данилыч — многие в заговор вовлечены, вот они и всполошились. Толстого, шелудивую собаку, брать надобно! Это он все тянул — царевич в землях иноземных гуляет, гвардейцев моих бьет. А я ему поверил, а оно как вышло — под самым носом, на Москве змеиный клубок шипел. Ох, мать — а я ему Тайную Канцелярию поручил, пустил хорька в курятник — вот и попался в капкан настороженный!
— Похоже на то, государь — нашли похожего лицом, но убийцу матерого и отправили за тридевять земель. А мы за ним там зря гонялись, людей верных потеряли уйму. Отвлекли наше внимание, государь, чтобы на Москву не смотрели мы, а в иную сторону.
— Да и письма эти он для того и подсунул, чтобы мою ярость на других людей направить, — Петр скривился, покачал головой. — Ох, и умен тать, все продумал, все рассчитал.
— Царевич?!
— Да нет, Алешка скрытен, но слаб, притворщик — но не хитер и не коварен. Тут князь-кесарь дело замутил, и нас всех в дураках оставил. Считай — зря что ли царица Прасковья и местоблюститель Стефан Яворский в Троицу уехали? Совпало так?! Или кто-то их надоумил?!
— А ведь верно, — воскликнул Меншиков. — Царевич от Толстого в октябре сбежал, но думаю, эта хитрая выжига ему побег и устроила для отвода наших глаз.
— Скорее всего, так оно и есть! Ну, Ванька-каин — на колесе сдохнешь, а рядышком стенать будет твоя женка и дочка!
— Да бабу и девку отдать драгунам, побаловаться…
— Цыц, Данилыч, их казнить надобно принародно. Так, Макаров пиши Якову Брюсу, ему доверяю — Толстого в железа забить и следствие начать, пытать безжалостно. Малую царевну Наталью и царенка Петра под караул взять, и
смотреть, чтобы с детьми ничего не случилось. А далее ужо решать буду — или им шейки свернуть, или уморить.— И верно, мин херц. Чужое отродье жалеть не надо — видимо, Дунька не от тебя царевича зачала…
— Не тебе судить! Алешка за мать мне мстит! Но я с ним сочтусь. Значит, четыре дня сюда ехал, купец?!
— Так оно и есть, великий государь!
— Хм, целые сутки им обратно вернуться и царицу привезти в Москву. И начинать мятеж — иначе бы у нас давно бы гонец сидел. В Первопрестольной многие мне верны, нарочных несколько отправили. Бояре сутки потеряют, несомненно, пока раскачаются, сам знаешь пузатых. И начали все всерьез позавчера, а то и вчера…
Петр Алексеевич задумался, прошелся по кабинету — на побледневшем лице застыли глаза — темные, жестокие, немного навыкате. И рубанув рукою воздух, решительно закончил:
— Ничего не потеряно, Данилыч — в Твери два драгунских и фузилерный полки, нужно поторопиться — пока зараза эта, как чума опасная, на войска не перебросилась. И уже призвав верных нам солдат и офицеров под знамена, пойти на Москву спешно, в силе тяжкой, пока они там места в Думе делят. И раздавить всех сурово, чтобы кровь в разные стороны брызнула!
Глава 13
— Я рада вас видеть, генерал, тем более с письмом от кронпринца Алекса! Надеюсь, он жив и здоров, и находится в безопасном месте? Прошу оставить нас, господа, разговор будет тет а тет!
Шляхтичи почтительно поклонились пани Микульской, и, позвякивая саблями, вышли из кабинета. Половинки двери тихо притворились, и два авантюриста остались наедине.
— Ты прохвост, мой дорогой! То заявился ко мне в личине царевича, бедного кронпринца Алекса, совратив несчастную вдову, — женщина бросила на него такой игривый взгляд, который совершенно не соответствовал ее повествованию, — То теперь стал датским генералом и немецким бароном, да еще с орденской лентой Данеброга через плечо. Или это детали твоего нового имени или похождения?! А может ты зарезал настоящего обладателя, присвоив все его регалии?!
— Что ты, Анна, такое говоришь?! Все это превратности судьбы, что посылают на моем пути то трудности, то немыслимые награды, на которые я, признаться, не рассчитывал, но они потрясали мое воображение. Особенно ты, хотя я не вижу, что ты в тягости…
Фрол окинул наглым взором точеную фигурку женщины, остановив свой взгляд на округлых прелестях, сдавленных тугим корсетом так, что края полушарий, как пена из воды, поднимались над краями.
— Ты плохо трудился, но теперь не отвертишься, и будешь прилежно выполнять ночные занятия, — пани засмеялась и легонько ударила его по руке веером. — Шалун!
Фрол нехотя убрал ладонь, которой сжал притягательную окружность, показывая тем, что не прочь восстановить нужные отношения немедленно. Но пришлось слушать дальнейшую сентенцию:
— Как так можно плохо стараться и не подарить женщине столь нужного бастарда?! Что ты никакой не царевич я знала еще тогда у кареты — видела настоящего однажды, женщины такое мгновенно замечают. Но ты повел себя так, что ноги у меня сами раздвигаться начали — нужно рожать или мужу, либо от того, кто впал в сердце — тогда ребенок в счастье. А отца… любого отца ему можно приписать! Надеюсь в этом облике ты не самозванец? А то если шляхтичи заподозрят в тебе шпиона короля Августа — будет плохо, но я хотя бы успею получить твое семя!