Сын на отца

— Эй, старик, мотни чуток головой, если меня слышишь. Или поморгай несколько раз. Вот и молодец, одыбался, старче. А теперь слушай меня внимательно. Всю твою команду вырезал подчистую — так что помощь к тебе не придет. Это раз! Второе — я сейчас тебе буду задавать вопросы, а ты мне на них быстро станешь отвечать, причем правдиво. Если попробуешь вилять и лукавить — заткну рот, чтоб не орал, и выжгу глаз железкой — той самой, что ты для меня, мразь старая, приготовила. И это станет только началом представления — отрежу тебе все что можно, и оставлю подыхать — слепым, без языка и ушей, без пальцев. И охолощу напоследок — узнаешь каково евнухом жить в султанском гареме. Чтобы ты помучился напоследок и помолился за свои грешно прожитые годы. Можно еще тебе в зад вот этот штырь раскаленный воткнуть — для придания резвости мыслям. Ведь как в народе говорят — вгоняй ума через задние ворота.

Алексей говорил со смешком, балагурил, поигрывая внушительными клещами — а вот старик изрядно побледнел, спал с лица и смотрел на него с нескрываемым ужасом в глазах.

— Так что, Артемий Иванович, будешь говорить, болезненный, или сразу приступим к представлению?!

Старик закивал головой, затряс ее так яростно, всем своим видом показывая, что склонен к сотрудничеству.

«Хитер, сукин сын, вон как глаза забегали. Ладно, иного варианта все равно нет, нужно допрашивать сейчас».

Алексей вытащил тряпку изо рта и задал сразу несколько вопросов, что давно крутились на языке:

— Кто ты? Что это за застенок?! Почему ловили меня и собирались пытать?! Отвечай, но тихо.

— Дьяк Емельянов я, Преображенского Приказу, здесь мы и пребываем — пыточная здесь, одна из многих, тут стрельцов раньше дознанию подвергли — вот и тебя, самозванца, сюда и определили. А муками меня не пугай — скоро зайдут наши люди и тебя, татя зловредного повяжут. Так что лучше сам сдайся, я тебя и прощу…

Договорить дьяк не сумел — Алексей засунул ему тряпку в рот и в задумчивости покачал головой:

— Не хочешь говорить по душам, да еще и пугать вздумал. Сдаваться на твою «милость» не собираюсь — я людишек твоих побил не для того, чтобы к твоим ногам припадать, червь! А теперь меня послушай — повторять больше не стану, надоело. Отвечаешь мне коротко, только по существу. Вот тебе самый лучший довод, надеюсь, он понравится.

Алексей зацепил клещами из жаровни розовую железку, и, недолго думая, приложил ее к уху старика — кожа затрещала, старик отпрянул, застонал, глаза выпучились от боли.

— Больно?! Какая жалость. Сейчас мы тебе штанишки разрежем и выжжем все твои причиндалы — ты ведь старенький, зачем они тебе? Девки тебе даже за деньги не дадут, ибо страшен ты и уродлив. Так что приступим к делу, а ты пока подумай.

Царевич быстро разрезал штаны на полоски, обнажив худые костлявые ноги. Старик мычал, пытался заворочаться, но получил сильный удар по животу и скрючился. Алексей тут же подхватил клещами разогретую железку и приложил ее к заднице — шибануло сгоревшей кожей, паленым мясом. Дьяк замычал, задергался, и совершенно неожиданно для неопытного палача и дознавателя, обгадился. Запахло совсем уж скверно.

— Надеюсь, ты меня больше пугать не будешь? Вижу — созрел для задушевной беседы, встал, как говориться, на путь исправления, и решил, как наша братва — чисто сердечно во всем признаться! Так что облегчай душу, покайся в грехах своих, падаль…

Глава 5

— Не шуми, тихо-тихо! Садись на лавку и не бойся, убивать не стану! Но ты только не ври мне — грешно лгать!

Алексей всмотрелся в смертельно бледное лицо писаря, что смотрел на него с нескрываемым ужасом в широко раскрытых глазах. Еще бы — постучался подьячий, и ему отворили. Вот только любимый начальник на полу лежит, собственным горелым мясом пованивает, а офицер и подручный палача уже мертвыми тушками откинулись, в лужах крови лежат, все такие из себя холодные и неподвижные. И заорал бы писарь, вот только в горло кончик шпаги уперся — чуть надавит на сталь недавний узник, и все — прощай не только молодость, но и жизнь.

— Отвечай, быстро — пароль на сегодня и отзыв?! Живо!

— «Виктория» сказать нужно, а в ответ «победа» произнести!

— А вчера?!

— «Триумф» был, со «славой»!

— Молодец! Садись в кресло, руки за спину! Оружие есть?

— Нет…

Писарь послушно уселся в кресло, в котором до него сидел паскудный дьяк, и покорно закинул за невысокую спинку руки. Алексей живо стянул их веревочками, накрепко связал запястья друг с другом. И еще мизинцы прихватил для подстраховки, чтоб попыток освободиться не было. Затем прихватил локти вязками веревок, и, протянув их вниз, скрепил узелками к толстым деревянным ножкам — обеспечив неподвижность.

— Вот видишь, а ты боялся. Как говорят умелые лекари — хорошо зафиксированный пациент не нуждается в анестезии! Ты знаешь, что такое «анестезия», труженик пера сего почтенного учреждения?

— «Без чувств» находиться — я греческий язык осилил, — и хоть дрожал голос изрядно, но вроде как с гордостью прозвучал.

«Надо же, а я сам не знал точного перевода. Зато с паролями меня дьяк «киданул» конкретно, за такое яйца отрывать нужно. Ладно, сейчас я еще раз проверю полученную информацию, которая, скорее, самой натуральной «дезой» является — слишком старая сволочь долго упорствовала, а потом «слилась» неожиданно и легко. Видимо все обдумать успел».

— Сколько людей в застенке? Кто тебе велел прийти сюда?

— Так Артемий Иванович и приказал через час зайти и показания записать. Сказал, что дело тайное предстоит и мне нельзя при пытке быть. А я что — рвусь, что ли сюда?! А за дверью солдат токмо в карауле — меня впустил и закрылся. Я вниз по лестнице в застенок пришел — служивым сюда под страхом лишения живота запрещено спускаться.

— И правильно, во многих знаниях многие печали. А еще меньше знаешь — лучше спишь. Тебя как звать?

— Алешка Петров…

— Надо же — вот это совпадение — а меня Алексей Петрович! А вот фамилия в прошлом осталась, да и не нужна она сейчас по большому счету. Да ты не бойся, отвечай честно — я добрый! Камеры здесь еще есть? И кто в них находится сейчас?!

— Как выйти и налево — там две двери — в одной сидит тать, из драгун бывших, по имени Никодим. Другая пустая…

— Жив, курилка, однако. Ты, давай, Алешка, как на духу выкладывай, что про вора этого знаешь, а то мне интересно самому стало — я ведь его за мертвеца почел.

— Так немудрено — о нем ни слуху, ни духу было. Я ведь допросные листы на него весной прошлого года писал. А тут подьячий Акулинин его в Москве увидел, с компанией. А с ними самозванец, коего «царевичем» называли. В доме вчера заметили, да скрылись все по местам тайным, видимо, сторожились. А потом из замоскворечья от бывшего ярыги весточку принесли — он краденным торгует и летом согласие дал, что о татях и злоумышленниках подьячего ставить будет. Я запись сделал — Артемий Иванович приказал — а бумаги на столе.