Сын олигарха
Шрифт:
Никогда ни за кого так не боялась, как за Макса.
Нежно стирать кровь с чёрного черепа на тыльной стороне его ладони, переворачиваю и протираю саму ладонь.
– Давай, кольца снимем?
– хрипло предлагаю я.
Его пальцы складываются в кулак.
– В травмпункт щас заедем. У меня там знакомый врач работает. Подлатает тебя, - отрывисто говорит Славик с переднего сидения.
– Нет, останови мне здесь, - тихо, но твёрдо говорит Макс, не открывая глаз.
– Где?
– сдержанно уточняет Славик.
– Здесь.
–
– в панике встреваю я.
– Слав, останови, - всё так же твёрдо повторяет Макс.
– Максим!
Хмурясь, предатель останавливает за остановкой!
– Куда ты?
– Истерично хватаюсь за руку Макса.
Он выпрямляется и смотрит на меня. На мой нос, мои губы. Смотрит в мои глаза. Его зелёные глаза кажутся такими яркими в этой повсеместной серости.
Я тащусь от его глаз.
Подняв руку, он проводит ладонью по моим волосам, а потом склоняется и нежно целует кончик моего носа, шепча:
– Пока, Кудряш…
Моё горло сдавливает ком. Его парализует, и я просто не в состоянии ничего сказать.
Он что… прощается? Со мной?!
– Максим… - шепчу, чувствуя, как по щеке стекает огромная слеза.
Кивнув Славику, он выходит из машины и захлопывает за собой дверь.
Как ватная, тянусь к ручке, но на дверях срабатывает блокировка.
– Какого фига ты делаешь?!
– возмущаюсь и бью ладонью по стеклу.
Машина тут же трогается, а я реву, глядя на удаляющуюся в туман фигуру.
Глава 31
– Ты что, заболела?
– озабоченно спрашивает мама, заглядывая в моё лицо.
– Может, приляжешь?
– Да… - вяло говорю я, ковыряя вилкой салат.
Вычленяю из «Оливье» горох.
Горох отправляю направо, а все остальное - налево.
ОН делал так, когда я изобразила для него «Оливье» в первый и последний раз.
Сидел и молча доставал горох из «Оливье», намекая на то, чтобы больше я его никогда не готовила.
Гурман чертов.
К глазам внезапно подкатывают слёзы.
Горох расплывается.
Опускаю подбородок и утираю нос, пока мама взбивает «приляг-среди-бела-дня» подушку.
Теперь сама ненавижу этот горох. Зелёный, как его глаза.
Я уже три дня не работаю. Могу и поспать, как трутень.
Прямо в четыре дня.
– Папа что, во Владик за хлебом пошёл?
– спрашиваю с претензией, поджав губу.
– На Аляску, - хмыкает мама.
– А что, тебе хлеба не хватает? Хочешь хлебушка?
Я хочу… своего Немцева!
– Хочу «Медовик»...
– Ну, вот. Сказала бы. Я бы сделала…
– Ладно, не надо, - неблагодарно капризничаю я.
– Ты чего такая?
– тихо спрашивает мама за моей спиной.
– Мне тетю Марусю вызвать?
Тетя Маруся - наша соседка. И она городская сумасшедшая, которая любит таскать меня за щеки. А ещё она ставила мне уколы с витаминами. В детстве.
– Что бы она меня пытала?
– Кладу вилку и плетусь к щедро укомплектованному
Мне внезапно плевать на то, как я выгляжу. Какая разница, как я выгляжу?
– Тогда рассказывай сама, - осторожно просит мама.
Садится на край дивана, заботливо подтыкая под мой бок тёплое одеяло.
Кусаю его, отвернувшись к стенке, и скулю в подушку.
Вот в чём дело!
– Евгения… - ахает она в панике.
– Прелесть наша…
Плачу.
В голос.
Мне плохо уже три дня. Именно столько от этого кретина нет вестей! Скинул бы смс: “жив, здоров, бухаю”. Я бы спокойно себе страдала дальше! По нему. По идиоту.
Знаю, что он не бухает и не чудит. Просто знаю. И не отвечает. Ни на звонки, ни на смс.
Нет, то, что он жив, я и так знаю.
Славик заезжал за ноутбуком и рюкзаком на следующий день, а потом... отчалил в Москву.
– Мммм… - мычу в одеяло.
Это нормально? Он прислал за своими вещами Славика. Пусть забирает! Мне всё равно...
– Господь вседержитель!
– в панике восклицает мама.
Рыдаю.
“Ниченезнаю” - единственный ответ моего бывшего лучшего друга.
– Что тут творится?
– Изумленный голос папы.
– Умер кто?
– Да вот… - взволнованно над моей головой.
Позволяю им делать выводы, продолжая рыдать.
Вчера меня никто не забрал из "Кислоты". Он и забирал-то один раз. А я привыкла.
Так хочу его увидеть...
Так хочу его почувствовать. Тело. Его запах. Его руки. Губы. Его голос. Его шуточки и наглёжь. Так хочу его сюда...
Я волнуюсь. Так волнуюсь. Славик сказал: "НЕ КИПИШУЙ".
Пошли они оба!
– Евгения! Ты чего ревешь? Кудряшки раскрутятся!
При звуках слова «кудряш-ки» накрывает ещё сильнее. Начинаю поскуливать.
Перед глазами побитое отрешенное лицо моего любимого кретина.
Дурак, идиот!
Где ты?
Не хочу возвращаться в квартиру. В комнату где все пропахло Немцевым. Без его вещей там голяк. Будто забрали все самое важное.
– Так!
– строго говорит папа.
– Я достаю клюквенку!
Ого!
Выныриваю из под одеяла и вытираю свой хлюпающий нос.
– Теббе нельззя!
– строго выкрикиваю ему вслед.
– Зато тебе можно и нужно. А я понюхаю.
– Шуршит он тапками.
– Лучше валерьянки средство!
Смотрю на маму.
Она прижимаете к груди руки, как мученица.
А в глазах ужас.
Ну, что?
Я тоже умею плакать!
Мама крестится.
Смеюсь сквозь слёзы.
Никогда не плакала из-за мужиков. Даже в детском саду! Они меня никогда за косички не дергали, это я им горшок на голову надевала.
И Максу бы сейчас что-нибудь надела.
Поднимаюсь с дивана и иду за стол.
Папочка наливает в графинчик красную штуку, а мама хлопочет рядом.
– Вот так роди дочь… - приговаривает он.