Сын Петра. Том 1. Бесенок

Понимал ли визави царевича, что тот им пытается манипулировать — не ясно. Но виду так или иначе не показывал. И вполне адекватно воспринимал беседу, будучи раздосадованный этим эпизодом. Да и вообще — серией провалов именно по линии Преображенского приказа.

Битый час или даже больше беседовали.

Обсуждали.

Наконец явно притомившись, Ромодановский перешел к другому вопросу:

— Сегодня я письмо получил. По твоему Герасиму.

— Удалось выяснить его личность?

— Да. Он действительно шляхтич. Его посчитали мертвым, так как в походе он упал с коня со стрелой, уходя от татар. Подумали — убило. Оттого и не искали его, и не пытались выкупить. Жена за другого вышла. Уже который год живет. Двух сыновей прижили.

— А дети Герасима?

— В младенчестве преставились.

— И все? Других родственников нет?

— Отчего же? Брат родной есть. Уже едет в Москву — будем опознавать. Еще отец его жив и мать. Три сестры.

— А что по татарам? Удалось у них что выяснить?

— Сам понимаешь — сейчас сложно. После Азова.

— Я хочу докопаться — что это за человек. Язык не каждому отрезают. Да и с галеры сбежать дело непростое. Я ему обещал службу при себе, но что ему можно доверить? Как это понять, не зная, что он за человек?

— А что тут гадать? Буйный он.

— Чтобы сбежать с галеры, мню, одной буйности недостаточно.

— И то верно, — кивнул Федор Юрьевич. — Но здесь быстрого успеха не жди. Ни татары, ни турки сейчас особой дружелюбностью не отличаются. Даже те, что торгуют помаленьку несмотря на войну. Кстати, как он? Раны зажили?

— Потихоньку заживают. Гниения удалось избежать.

— Слава богу. У него ведь на спине живого места не было.

— Здоровый. Иной бы и не выжил, пройдя через такое. За ним сейчас моя кормилица присматривает.

— Это которая Арина?

— Да.

— Не боишься? Баба ведь.

— Поверь — Арина не галера, от нее не убежишь, — усмехнулся царевич. — Это не считая того, что она и мертвого разговорит, не то, что немого.

— Да я не про то… Хотя мал ты такое понимать.

— Она дурная баба, не семейная, если ты об этом. И быть при мне, да в столице ей много важнее, чем замуж выйти и детей рожать.

— Ой ли?

— Надеюсь, я в ней не ошибся. Впрочем, они не просто по вечерам сидят на лавочке. Они делом занимается вместе с Герасимом. Придумывают язык жестов.

— Что сие?

— Немых немало по земле ходит. Как им общаться? Мычать? А много можно намычать-то? Да и в жизни часто нужно что-то сказать, но тихо — чтобы никто не услышал. Вот и сидят — выдумывают, как это ловчее сделать.

— Интересно… — явно заинтересовался Ромодановский.

— Если дело выгорит, то я мню, твоим ребятам тоже пригодится. Чтобы иной раз не перекрикиваться.

— И как? Дело продвигается?

— Потихоньку. На месте они не топчутся — мал-мало двигаются вперед и уже даже могут переговариваться. По-простому. Что дети малые. Но и это немало. Всяко лучше, чем это несравненное Ы-ы-ы…

Глава 5

1697 год, июнь, 18. Москва

Ромодановский подошел к маленькой мастерской для учебных опытов царевича Алексея. Той, в которой была собрана первая походная печка.

Оттуда доносились странные звуки.

Хлопки.

Федор Юрьевич бы подумал, что выстрелы, только очень слабые.

Постоял немного.

Послушал.

Ничего кроме возни, тихой болтовни и время от времени раздающихся «выстрелов» не разобрал. Посему толкнул дверь и… она открывалась наружу. Из-за чего он чуть носом в нее не вписался со всей дури.

Чертыхнулся.

Потянул ручку на себя. И вошел, перед тем довольно громко «постучавшись» всей своей тушей. Еще чуть-чуть и это выглядело бы так, что рояль уронили. Только мягкий и упитанный. Очень уж громко и сочно он всей тушей влетел в дверь. Чуть вместе с косяками не вынес.

Царевич, оставив опыты, смотрел на вошедшего.

Рядом с ним стоял кузнец и химик — новый персонаж в его окружении. После того, как Алексею начали преподавать химию он выбил себе в дополнении к мастерской для опытов по физики, еще и химическую мастерскую. И нанял туда человечка, чтобы не самолично опыты ставить. От греха подальше.

По роду своей профессиональной деятельности там — в прошлом, царевич был знаком с химией. В целом. Разбирался же более-менее только в двух ее областях, связанных со взрывчатыми веществами и ядами. Скажем так — издержки профессии. И, как следствие, имел достаточно ясное представление как синтезировать различные вещества из этих двух кластеров. Не все. Далеко не все. Просто в силу того, что его знания оставались в плоскости учебных и условно-теоретических. Почему условно? Так во время обучения все это и даже больше он синтезировал самолично. Но это было очень давно… слишком давно…

Химия в XVII веке была… хм… скажем так — занятной.

До появление аналитической химии и какой-то внятной научной системности хватало времени. Столетие или даже больше. А то, чем Алексей начал заниматься отчетливо пованивало какой-то алхимией. Разве что ее чуток причесали и немного вычистили от откровенно магических «тараканов». Впрочем, масса ритуалов все равно осталось.

Странных ритуалов.

Которые дополняли дикие формулировки, больше напоминающие рецепты бабы Яги из замечательной поэму в стихах про «Федота-стрельца удалого молодца». Царевич даже прям предвкушал, ожидая, что во время очередного занятия его учитель начнет рассказывать что-то в пользе заячьего помета, который, как известно ядреный и проймет.

Системности тоже не наблюдалось.

О! С этим вообще было что-то невероятное…

Учитель не начинал с азов, каковых в этой странной области местных знаний не наблюдалось. Из-за тотального хаоса. Он просто брал интересующую его лично тему и начинал ей ездить царевичу по ушам. И медленно, очень медленно, он в ней начинал разбираться.

Посему Алексею не стоило большого труда увести преподавателя в нужную сторону. Просто посредством вопросов. И они уже через месяц занятий стали изучать влияние кислот на вещества. Что позволило царевичу начать нужные опыты, хоть как-то их оправдав и объяснив. Как раз те, в которых он был мало-мало сведущ.

Какую-то мощную взрывчатку или бездымный порох Алексей «открывать» не стал. Для их применения требовались весьма значимые производственные мощности с хорошей культурой и трудовой дисциплиной. Иначе можно будет утомиться строить новые мануфактуры на месте воронок… что остались от старых.

Посему он решил остановиться на том, что в теории в первые десятилетия можно было изготавливать лабораторным способом в достаточном объеме для практического применения. То есть, на смесях для капсюлей.