Сын шевалье

— Принцесса, — ответил Пардальян, — знала, что клад попытаются похитить, и заранее приняла все меры. Прежде всего — внесла залог аббатисе, чтобы все решили, что клад в аббатстве.

— А клад меж тем лежал посреди площади, где ходят все, кто угодно! — воскликнул Генрих, все более разгораясь любопытством. — Недурно придумано!

— Да-а… — с протяжным вздохом согласился Пардальян. — Воображения принцессе хватало — уж я-то знаю…

Он помолчал, глядя в пространство. Мысли шевалье витали в том времени, когда он вел ожесточенную борьбу с гением зла по имени Фауста.

— Продолжайте, друг мой, — взволнованно проговорил король, желая отвлечь его от черных дум.

Пардальян встрепенулся:

— В подземелье есть пещерка, в которой Фауста оставила целый арсенал с порохом и пулями, так что можно выдержать настоящую осаду. Позднее, в Севилье, она раскрыла мне секрет и рассказала, как незаметно проникнуть туда. Я там побывал и увидел: в пещере нет съестных припасов.

— Но это же неправильно! — воскликнул король. — При осаде мало иметь оружие для защиты — нужны еще средства для поддержания жизни!

— Совершенно верно, Ваше Величество. Продовольствие туда я приносил сам, а когда оно портилось, заменял… Кроме, конечно, вина: оно там состарилось и стало настоящим нектаром. Как видите, государь, мой сын получил возможность сражаться оружием принцессы Фаусты.

— И питаться отцовским провиантом, — засмеялся король. — Ну, теперь все понятно! Ваш сын взорвал эшафот, а сам спрятался в пещере. Правда, надо было еще поджечь порох и добежать до пещеры, пока не прогремел взрыв… Тыща чертей! Славный, однако, парень ваш сынишка! С ним надо держать ухо востро!
–

Пардальян благодарно поклонился. Такой комплимент дорогого стоил.

Генрих, разумеется, заметил, что Пардальян добровольно открыл ему, где зарыты миллионы, и он был весьма признателен за такое доверие, хотя и словом об этом не обмолвился.

Аудиенция закончилась; Пардальян добился своего — нейтралитета короля. Он прекрасно понимал: милость Беарнца к его сыну зиждется на эгоизме и страхе. Ну и что же? Главное — он не будет мешать. Что касается Кончини, д'Эпернона, монахов, Леоноры Галигаи с Марией Медичи — то все они в глазах Пардальяна были мелкой сошкой. Уж с ними он как-нибудь справится.

Итак, он попросил дозволения выйти из кареты и подозвал сына к себе.

Генрих же, не выходя наружу, пригласил к себе всех сановников. Те поспешно подошли. За ними в отдалении сгрудилась толпа любопытных. Генрих высунулся из окошка и громко, так что было слышно даже в задних рядах затаившей дыхание публики, объявил:

— Вас ввели в заблуждение, Неви. Господин Жеан Храбрый -дворянин, честь и мужество которого достойны всеобщего уважения. Он спас мне жизнь, рискуя собственной.

Слова короля встретила гробовая тишина. Д'Эпернон, ни жив, ни мертв, проклинал в душе все на свете.

Кончини был вне себя; рот его кривила злая усмешка.

«Если бы не этот чертов разбойник, — думал он, — король бы уже погиб и я бы властвовал королевством. Нет, сын Пардальяна, ты от меня не уйдешь! Я тебя раздавлю, как мерзкую гадину!»

От ярости и отчаяния он позабыл всякую осторожность. Хотя итальянец отнюдь не принадлежал к числу друзей короля, он выступил вперед и громогласно произнес:

— Ваше Величество! Этот мужественный и честный дворянин был у меня на службе. Я мог бы вам о нем немало рассказать.

Генрих IV свысока, по-королевски, поглядел на него и сухо ответил:

— Не стоит, сударь, — я и так все знаю.

Но сын Пардальяна был из тех, кто всегда и немедленно поднимает брошенную перчатку. Он тоже выступил вперед и звонким голосом сказал:

— Нижайше прошу Ваше Величество: пусть господин Кончини говорит. Это мой враг, государь, — смертельный и лютый, его свидетельство будет драгоценно. Я обращаюсь также к другому моему врагу, герцогу д'Эпернону. Если будет нужно, я вызову также некоего монаха — третьего смертельного врага. Кончини, д'Эпернон, стоит ли посылать за этим достойным служителем церкви?

Весь он являл собой вызов. Королю показалось: в словах Жеана таится угроза. Что за угроза? Чего ожидать от этого дьявола во плоти, так похожего во всем на отца? Генрих подозрительно посмотрел на Кончини и герцога.

Кончини побледнел, задрожал и попятился назад, словно над ним уже навис топор палача… Д'Эпернон, напротив, выступил вперед.

— Вы с ума сошли? — еле слышным шепотом сказал он Кончини. — Осторожнее! Вы же погубите всех нас.

И поспешно объявил:

— Ваше Величество, я отдаю должное мужеству этого дворянина. Но объявляю при всех: он заблуждается, причисляя меня к своим врагам. Я никогда не забуду, что обязан ему жизнью моего сына Кандаля.

Пока герцог говорил, Кончини пришел в себя. Король ждал и его слов… К тому же флорентиец видел горящие глаза Жеана.

— Говори! — ясно читалось в этих глазах. — Только думай, что говоришь, — ведь я могу тебе и ответить.

Выбора у Кончини не было…

— Ваше Величество, — сказал он глухим от сдержанной ярости голосом. — Мы с этим господином действительно не любим друг друга, но я считаю своим долгом публично объявить, что признаю его честным человеком.

Жеан кивком показал, что удовлетворен. Глаза Пардальяна заблестели; он лукаво улыбнулся в седеющую бородку. Король хотел было спросить, о каком монахе говорил сейчас Жеан, но передумал: все равно, решил он, тот ничего не скажет. Генрих только громко произнес, обведя взглядом склонившихся в поклоне дворян:

— Господа! Объявляю вам, что господин Жеан — мой друг, а своих друзей, как вам известно, я в случае чего защищать умею. Не забывайте об этом.

Все головы склонились еще ниже, а затем вновь, как по команде, раздался дружный клич:

— Да здравствует король!

И толпа подхватила его, по обыкновению приняв все на веру. Минутой раньше она собиралась разорвать Жеана на клочки — теперь же готова была носить его на руках. И только потому, что король вслух назвал его своим другом…

Обернувшись к Жеану, Генрих IV милостиво произнес:

— Я велел господину де Пардальяну кое-что передать вам. Смотрите, не пропустите мимо ушей — это чрезвычайно важно.

— Ваше Величество, — с низким поклоном ответил Жеан, — повеления короля для меня закон.

— Да уж, — от души рассмеялся король, — если только они вам по сердцу… а так вы, кажется, не всегда обращаете на них внимание.

Жеан в ответ улыбнулся:

— Вашему Величеству, насколько я вижу, угодно было признать, что, ослушавшись ваших приказов, я, случалось, спасал вам жизнь.