Сын шевалье

Здесь и произошел обмен репликами, о котором мы должны рассказать во всех подробностях.

Герцогиня настояла, чтобы девушка немного поела, прежде чем ложиться спать. Бертиль, чувствуя необоримое влечение к этой изящной молодой женщине, из опасения обидеть ее, согласилась выпить стакан молока. Герцогиня, радуясь, как ребенок, собственноручно наполнила хрустальный бокал и протянула его гостье со словами:

— Я хочу быть сегодня вашей горничной. Я сама вас раздену и уложу в эту белоснежную постель.

Бертиль, покраснев и смутившись, попыталась было возразить, но герцогиня с живостью произнесла:

— Нет, нет, позвольте мне! Это самое малое, что я могу сделать для человека, который привел вас сюда… И для вас тоже. Я могла бы быть вашей матерью… Я буду представлять себе, что вы то дитя, в котором мне отказало небо.

Бертиль, задыхаясь от волнения, взяла нежную душистую руку этой молодой женщины, утверждавшей, что по возрасту могла бы быть ей матерью, почтительно поднесла к губам и поцеловала.

— Смогу ли я отблагодарить вас? — прошептала она. — И каким образом? Это просто невозможно!

— Милое дитя, благодарить должна я, — вскричала герцогиня с необыкновенной серьезностью. — Вы не знаете, какой величайшей радостью мы вам обязаны! Вы не знаете, что этой радости мы ждали долгих двадцать лет, и вот, наконец, наш изумительны друг доставил ее нам!

Бертиль вопросительно подняла на герцогиню свои ясные глаза.

— О, я объясню вам… позднее вы все узнаете. А сейчас, если вы хотите меня отблагодарить, то любите меня… как я вас полюбила.

Жеан не упустил ни единого слова из этого разговора. Сверх того, он успел заметить, что глубокая привязанность герцога и герцогини к шевалье де Пардальяну сочеталась с очевидным почтением. Это было тем более поразительно, что господин д'Андильи, несомненно, принадлежал по праву рождения к высшей знати и обладал громадным состоянием, о чем можно было судить хотя бы по этому роскошному дворцу и по многочисленной прислуге.

Тогда как Пардальян в своем несколько потертом костюме и со своим скромным титулом шевалье проживал на постоялом дворе, не имея ни лакеев, ни экипажа, ни, конечно же, состояния.

Чем дольше смотрел и слушал Жеан, тем больше росло в нем благоговение, уже проявившееся по отношению к этому пока загадочному для него человеку. А поскольку, в силу понятий того времени, было немыслимо, чтобы с подобным почтительным восхищением относились к обыкновенному авантюристу типа его самого, он вернулся к первой своей догадке, а именно: шевалье был, по меньшей мере, переодетым принцем.

Ведь когда Жеан обратился с выражением признательности к хозяину дома, герцог ответил с необыкновенным волнением и почти в тех же словах, что его жена:

— Вы ничего мне не должны. Напротив, это я ваш должник.

Жеан попытался было возразить, но герцог продолжил очень серьезно:

— Сударь, я обязан жизнью господину шевалье… согласитесь, это кое-что. Но и этого мало: я обязан ему жизнью [16] и честью любимой женщины, которая стала моей супругой. Но и это не все: титулом моим и состоянием я также обязан ему. Двадцать лет безоблачного счастья — вот творение его рук.

Однако вы даже представить себе не можете, какой ценой он оплатил эти наши двадцать лет счастья, через какие невообразимые муки прошел и какие ужасающие пытки перенес! Когда-нибудь я расскажу вам об этой титанической борьбе человека, не имевшего других средств, кроме верной шпаги, неукротимой энергии, светлого ума, безупречной честности и великодушного сердца, который в одиночку, без всякой помощи и поддержки, выступил против коварства, ненависти, подлости, измены и жестокости, воплощенных в принцессе Фаусте, короле Испании и Инквизиции. Вы узнаете, каким образом удалось ему выйти победителем из этой неравной схватки, где любой другой был бы смят и уничтожен, и вам покажется, что речь идет, о подвигах легендарного рыцаря, героя вымышленной эпопеи.

16

Эпизоды из V и VI томов: любовь Жиральды и тореро дона Сезара.

Герцог на мгновение умолк, словно потрясенный ужасными воспоминаниями, которые и теперь, спустя двадцать лет, вызвали у него дрожь.

Жеан воспользовался этой паузой, чтобы бросить взгляд, полный пылкого восхищения, на шевалье, а тот, казалось, дремал, не обращая никакого внимания на восторженные похвалы, звучавшие в его адрес.

Герцог, между тем, заговорил вновь:

— За эти двадцать лет не было дня, чтобы я не просил Господа даровать мне великую радость хоть чем-то отблагодарить великодушного друга, которому мы обязаны всем… Но ни разу шевалье не обратился к нам даже с самой незначительной просьбой.

Пардальян, приоткрыв один глаз, флегматично заметил:

— Просто случая не представилось. Однако, как вы могли убедиться, дон Сезар, едва в этом возникла необходимость, я сразу подумал о вас.

— Разве это просьба, разве это услуга? — недовольно пробормотал герцог, или дон Сезар, как назвал его Пардальян.

И, повернувшись к Жеану, добавил:

— Конечно, и эта малость делает нас счастливыми, а обязаны мы ею вам. Вот почему я сказал, что мы перед вами в долгу. И если друг наш интересуется вами настолько, что просит за вас, хотя никогда не сделал бы это ради себя самого, то и я готов сделать для вас все, что угодно. Говорю это к тому, что отныне вы можете рассчитывать на меня, как на преданного, верного друга.

— Я же прошу, — подхватила герцогиня, вновь войдя в гостиную, — считать наш дом своим домом и помнить, что здесь вас всегда примут, как любимого родственника.

И прелестная молодая женщина добавила с лукавой улыбкой:

— Не страшитесь быть назойливым и приходите к нам каждый день. Мы будем счастливы видеть вас.

Жеан Храбрый испытывал волнение, какого еще никогда в жизни не ощущал. Особенно поражала его мысль, что этот странный человек, с которым они познакомились только накануне, без колебаний сделал для него то, что, по словам дона Сезара, не стал бы делать для себя.

С трудом сдерживая подступающие слезы, он поклонился в присущим ему высокомерным изяществом, несколько напоминавшим манеру Пардальяна, с благоговейной пылкостью поцеловал тонкую белую руку герцогини и сказал дрожащим от волнения голосом:

— Я благословляю минуту, когда мне будет позволено пролить кровь за вас и ваших близких, сударыня!

Обернувшись к Пардальяну, он продолжил:

— Что до вас, сударь, то не знаю…

Однако Пардальяна уже начинала утомлять эта чрезмерная чувствительность, и он с самым серьезным видом промолвил, прервав на полуслове излияния юноши:

— Что до меня, то я знаю забывчивость герцогини. У нее напрочь вылетело из головы, что завтра они с герцогом отправляются в свое поместье Андильи. Впрочем, это не должно вас беспокоить: юная девушка, которую вы поручили их покровительству, будет здесь в полной безопасности. Во-первых, ее станут надежно охранять; во-вторых, о месте ее убежища никому не известно. Как видите, — тут он насмешливо улыбнулся, — это небольшое путешествие, задуманное до нашего визита, ровным счетом ничего не меняет… разве что в отсутствие герцогини вам не удастся засвидетельствовать свое почтение молодой особе, что находится в соседней комнате. Поэтому настоятельно советую вам сделать это немедленно, поскольку в ближайшие два дня случая не представится… а два для — это очень много для влюбленного, непомерно много.