Сын ведьмы
Шрифт:
Сейчас все эти закованные в броню воины сошлись на лугу близ частоколов Городища и сам епископ Иоаким провел службу перед выступлением. По-славянски этот грек из Корсуня 13 говорил неплохо, проповедь провел душевно, а когда воины уже на коней садились, остановил на миг Добрыню.
– Ты не сильно на оружие напирай, посадник. Видит бог, тут нужно не грубое вмешательство, а терпеливая проповедь священника.
Добрыня лишь что-то буркнул в усы. Но кое-кого из священников, сопровождавших Иоакима, все же взял, приказав подать им коней. Если в Новгороде то, о чем он догадывается, святая молитва весьма пригодится. Самим Иоакимом он рисковать не мог, оставил ему охрану, да и к каждому священнослужителю уного 14
13
Корсунь – так славяне называли византийский город Херсонес в Крыму. Был захвачен князем Владимиром в 988 году. Нынче часть Севастополя.
14
Уный – молодой воин, отрок при дружине, часто выполняющий обязанности слуг и оруженосцев.
Отряд миновал вброд воды Волхова, протянулся длинной змеей вдоль речного берега. День был все такой же ненастный, тучи ходили низко, казалось, вот-вот хлынет ливень, но Добрыня догадывался, что эти тучи не пошлют дождь. Когда в сумеречном свете впереди показались бревенчатые вышки новгородской Торговой стороны, посадник весь подобрался. Он ехал впереди воинства, прислушивался чутко. Ибо только Добрыня мог различить то, чего другие не улавливали. Но таким он всегда был. И этой ночью, бродя по окрестностям, понял, что недаром на Путяту и его людей исполох нашел. Они толком пояснить не могли, что случилось, а он и сейчас это чуял – глухой монолитный шепот, словно врез'aвшийся в голову, словно приказывавший…
Другие, слава богу, этого не замечали. Ну да крещеные не так и поддаются чарам. А вот Добрыня ощущал этот навязчивый приказ все сильнее по мере приближения отряда к высоким городням 15 Новгорода. Даже мысли стали путаться, голова кругом шла. Посадник заставил себя сосредоточиться на молитве, твердить ее как некое заклинание.
В какой-то миг Добрыню догнал молодой витязь Воробей, сын новгородского боярина Стояна, окликнул посадника, что-то говорил. Но тот был настолько погружен в молитву, что даже не сразу понял, о чем речь, переспросил.
15
Городня – бревенчатые укрепления, длинные срубы, зачастую наполненные изнутри землей для препятствования возгоранию.
Воробей же пояснял:
– Погляди, Добрыня, ворота в Словенском конце словно без охраны стоят – ни один страж на вышках не виден. Может, они к восставшим на ту сторону Волхова ушли, а может, и еще что. Вот и думаю, а что, если мне с парой воинов забраться на вышки ворот да попробовать отворить их изнутри?
Воробей говорил дело. Он вырос в Новгороде, а когда Владимир шел на Киев, примкнул к его окружению, служил князю верно, с охотой крещение принял. Сейчас, небось, волнуется, что с его родными в Новгороде могло приключиться. Да и справится парень, ловкий он. И Добрыня дал добро. Только добавил, чтобы помолился, когда под стенами окажется.
Но все оказалось даже проще, чем опасался Добрыня. Воробей с подручниками скоро справились, распахнули створки, как будто и не препятствовал им никто. А им и впрямь не препятствовали. Воробей же говорил потрясенно:
– Не поверишь, посадник, но словно уснули там все.
Чего-то подобного Добрыня ожидал. Когда они въехали, то увидели стоявшие вдоль мощеных улиц бревенчатые срубы, открытые лавки и склады, а из людей – никого. И это на Торговой стороне, где обычно такой галдеж и толчея!
Воробей указал на ближайшую лавку – дверь распахнута, изнутри какой-то гул негромкий доносится. А войдя, увидели и хозяина гончарной мастерской, и жену его, и подручных – все стояли лицом к стене, словно рассматривали что-то на бревенчатой кладке, и бубнили негромко. На вошедших никакого внимания.
– Морок на них навели, – сказал своим опешившим спутникам Добрыня. – И морок сильный. Ну да с Божьей помощью…
Кто бы ни наслал этот морок, но когда Сава и иные священнослужители стали обходить окрестности, кропить все святой водой да читать молитвы, местные
скоро очнулись. Выходили из строений на мостовую, показывались у проемов дверей и поглядывали на витязей посадника с угрюмым недоверием.– Как попали во град? – спросил кто-то из местных. – Кто впустил?
– Да сами вошли, – спокойно отозвался Добрыня. – Пока вы спали.
Новгородцы переглядывались, выглядели растерянными. Нечто подобное Добрыня уже видывал ранее, потому и знал, какое недоумение испытывают люди, выйдя из морока. Ощущение такое, как будто отвлеклись, пропустили что-то, не углядели. Но то, что новгородцам внушили невесть что, сразу стало понятно. Узнав своего посадника, они в первый миг даже начали улыбаться, а потом, словно вспомнив что-то, хмурились, отходили, собираясь группами, и смотрели неприязненно. Кто-то все же осмелился сказать:
– Нам говорили, что ты, Добрыня, задумал погубить Новгород. Беду нам несешь.
– Когда это Новгороду от меня худо было? – только и ответил посадник. А сам прочь пошел.
Люди провожали его взглядами, и лица их становились озадаченными, а потом, подумав немного, смотрели уже иначе. И впрямь, разве худо им было при Добрыне? Вон как он город поднял! Несколько лет назад привез им малолетнего сына князя Святослава в правители, но пока тот в возраст не вошел, сам тут всем распоряжался. Да и как распоряжался! Вече всегда уважительно слушал, с людьми нарочитыми не ругался, много свобод граду дал, охранял от набегов окрестных племен да от находников варягов северных. Мир и лад при нем были, люди торговали, работали, богатели. И уже другая мысль пошла по рядам: чего это они Соловейка и Угоняя послушали? Да и где сейчас те Угоняй и Соловейка со своими волхвами?
Люди на Торговой стороне только сейчас заметили, что в этой части града не видно ни стражей, ни нарочитых людей новгородских. И опять вопросы: когда нас покинули все, что никто и не заметил? Спали все, что ли?
Добрыня на людской гомон мало обращал внимания. Пошел мимо бревенчатых изгородей, миновал торжище широкое. Все ему тут было знакомо, каждая лавка, каждый тын у мастерских, кажется даже, что каждая плаха на мостовых была хожена-перехожена. Новгород раскинулся на влажных болотистых землях вдоль Волхова, без мостовых тут было не обойтись, и их стелили-перестилали, почитай, через каждые два-три года. Да и дома ладили-правили нередко – торговым людям града было выгодно показывать свое богатство-благосостояние, а новгородские плотники слыли великими умельцами по всей Руси. Да и сам Новгород считался одним из наиболее значительных градов на пути из варяг в греки 16 . Так что толковыми и богатыми слыли новгородцы. И чтобы их так ловко обвели вокруг пальца?..
16
Путь из варяг в греки – торговый путь из Скандинавских стран через Русь до самой Византии.
– Не иначе как заморочили их, – произнес подошедший к посаднику Путята.
– Догадался наконец, – проворчал Добрыня. – А то все про исполох твердил, как баба какая глупая из чащи лесной. Причем и ты под мороком был, клянусь в том крестом, в который верю! А чтобы христианина чарами заморочить… Тут чародейство не абы какое нужно.
И нахмурился Добрыня, догадываясь, кто обладает столь мощной чародейской силой, чтобы на целый город морок наслать. Вон и сейчас он чует…
Пока же посадник повелел священникам кропить все святой водой, псалмы петь, а потом начать разъяснять новгородцам про новую веру. О том, что зла от нее местным не будет, что останется Новгород вольным и великим, только связи с миром расширятся да торг станет более выгодным и разнообразным. Местные это слушали недоверчиво, потом спрашивать начали:
– А как же боги наши прежние, заступники извечные? Их-то куда?
– А что вам до них, если и им до вас никакого дела?
– А новому Богу есть до нас дело?
– Есть, – отвечали им. – Ибо сказал Он, что всякий, кто в Него уверует, спасен будет.
Добрыня в этих разговорах особо не участвовал. Его сейчас интересовало, как с мятежной Детинецкой стороной совладать. Вот и отправился на набережную Волхова, туда, где некогда большой мост перекрывал реку, соединяя обе части Новгорода – Детинецкую и Торговую. Сейчас же от моста только сваи из речного потока выступали. А вот на другом берегу наблюдалось оживление, там никто не дремал. И, заметив Добрыню, сразу зашумели.