Сын

Платова. Мало ли что... Вдруг по здоровью не пройдет?

Померанцев. Врачи Алексея пропустили. Вполне годен для работы в тропиках. Я не могу следовать вашему совету. До свидания.

Затемнение

Картина третья

Еще за занавесом слышна мелодия песни «Развевайся, чубчик кучерявый». Поднимается занавес. Стол возле дома Михаила Платова на целине. У стола поет и играет на гармошке Камарчук. На столе — водка, закуска. Под фонарным столбом сидит на скамейке Платов с письмом в руке. Скрестив руки на груди, стоит вторая жена Платова Ольга.

Камарчук (оторвался от гармошки). Родственник, что ли, объявился, Миша?

Платов. Да вроде...

Камарчук. А ты говорил, родни у тебя нет?

Платов. А кто его знает... Родня, знаешь, какая штука. Нету, а потом объявится... Разыщет.

Камарчук. Верно. (Поет «Чубчик». Потом.) Я тебе скажу, сбежал я от родни. Жил на берегу Азовского моря, возле Мелитополя... Хатка была, конечно... Огородик... Но климат, понимаешь, курортный. С мая по сентябрь — родня вся до меня съезжалась. Что за год заработаю — за четыре месяца съедят, как та саранча. У всех отпуск. У школьников каникулы, у студентов каникулы. А тут, как назло, песочек белоснежный под ногами. Гляжу и вижу, из-за этой родни медленно, но верно в люмнена превращаюсь. Никаких накоплений. Каждый приезжает, привезет пол-литра и считает — откупился на полный срок. Оно, конечно, пол-литра тоже стоит, но закуска еще больше, тем более на все лето... И решил я сюда податься, а жена наотрез, у нее принцип, не поеду, говорит... С чего это я от тепла на целину подаваться буду, говорит. (Поднимает к глазам пустую бутылку.)

Платов (Ольге). Есть там у нас еще?

Ольга. Осталась одна бутылка.

Платов. Сообрази.

Ольга подает Камарчуку бутылку.

Камарчук. Мерси, Оленька... (Открывая ножом бутылку.) Я больших опустошений вам не совершу. Просил ваш супруг рюмку разделить.

Ольга. Пейте.

Платов. С тобой теплее, Степа, живется.

Камарчук. Выпьем, что ли, очищенной от всяческих сравнений? Вы, Оленька?

Ольга. Мне не надо. Вам больше достанется.

Платов. Бывай.

Камарчук (пьет). И придумал я на целину. Родня за мной не подастся. Далековато, да и условия мало располагающие для нагула жировых веществ. Сказал своей Настасье — живи сама какой-то срок и извлекай прибыль из временной моей утечки. А сам сюда. Как вам нравится мой фельетончик, Оленька?

Ольга. Очень вы правильно рассудили.

Камарчук. Что ты, Миша, рассеянный сегодня, и нет у тебя в глазах обычного для нас блеска при виде обжигающей слизистую оболочку влаги? Простыл, что ли?

Платов. Познабливает что-то...

Камарчук. Как говорится, сам бог велел. За твоих дальних родственников. Давай за них!

Платов. Бывай.

Камарчук (пьет). Ну, что пишет дальний родственник? На целинные курорты приезжать не собирается?

Платов. Нет.

Камарчук. Облегчение для вас. и что ж вы думаете? Жинка моя обернулась вполне успешно. Как только паровозик сыграл гудком «прости-прощай, Степан Камарчук», она всех родственников как бесплатных нахлебников ликвиднула, а на лето стала сдавать наши дворцовые хоромы, включая курятник, для приезжих дачников. Кто из родни сунется — плачет горючими слезами: покинул меня мой непутевый змей-горыныч, сбежал в неизвестном направлении, я вынуждена сама себе на прокорм добывать, извините, родненькие, — и от ворот поворот. Какой же итог? Все в выигрыше. У родни в корне задатки тунеядские ликвидируются. Я был трактористик невзрачный, теперь бригадир, Степаном Ивановичем величают. Жена в достатке, на собственном иждивении проживает, и вскорости, по моим расчетам, родственники мое воспитание пройдут и отвыкнут от бесплатного курорта. И, таким образом, к весне я смогу попрощаться с обжитой целиной и с некоторыми накоплениями вернуться на близкое моему сердцу Азовское море, на его белоснежные пески. И если уж я кого приглашу, так только вас, мои дорогие, которые пригрели меня на широких просторах родного Казахстана. За встречу в Мелитополе.

Платов. Спасибо, Степа.

Камарчук (пьет). Ты и вправду нездоров, Миша!

Платов. Ноги, видать, сырые были. Мокро в поле, ночью комбайны ремонтировали.

Камарчук. Благодарствую, Оленька. Теперь мне самый раз в кино отправляться можно. Говорят, там сегодня итальянский боевик на морально-бытовую тему идет. Глянем, как капиталисты разлагаются. Не болей. Болеть нам запрещается. Спасибо вашему дому за гостеприимство. (Развернув гармонь и запев «Развевайся, чубчик кучерявый», уходит.)

Ольга (вслед). Пустобрех... И все норовит за твой счет выпить.

Платов. Не все же одним да одним сидеть.

Ольга. От кого письмо?

Платов. От сына.

Ольга. С чего это вдруг вспомнили? Четыре года молчали.

Платов. Не знаю. Встретиться хочет.

Ольга. Встретиться? С тобой?

Платов. Со мной, вот... (Протягивает письмо.) Прочти. Решить надо.

Ольга (медленно читает). «Михаил Николаевич! Только недавно я узнал, что на свете существует человек, который когда-то назывался моим отцом. Как мне говорила моя мама, таким человеком были вы. Она мне рассказала о вас. Но, мне кажется, рассказала не все. Поэтому у меня появилось желание увидеть вас. Если вы согласитесь на эту встречу, тогда или я приеду к вам в совхоз, или вы приезжайте в наш город. Во втором случае я беру на себя все расходы по вашей поездке. Если вы почему-либо не сумеете приехать, я все равно приеду в ваш совхоз, и очень скоро. Это мне необходимо. Прошу ответить срочно авиапочтой, а еще лучше телеграфом. А.Платов». Что ему понадобилось?

Платов (растерянно). Не знаю, Ольга. Не знаю.

Ольга. Когда ты ей писал — не ответила, а теперь сына заставила писать. А хочется тебе его увидеть?

Платов. Раньше не думал... Сын ведь. Надо бы. Да и он настаивает.

Ольга. Или, может, она на тебя хочет глянуть.

Платов. Да что ты, зачем я ей нужен? В лагерь приезжала — испугалась.

Ольга. А ты любил ее?

Платов. Зачем старое вспоминать. Любил бы — не оставил бы с сыном.

Ольга. Она тебя из памяти не выпускала, если приезжала в лагерь на тебя посмотреть. И так ведь может быть — она сына попросила вызвать тебя сейчас?

Платов. Да на что я ей нужен в таком положении?!

Ольга. А что у тебя за положение? Выправился... Работаешь... От одиночества женщины и не на такие поступки способны.

Платов. Ну, если не хочешь, так я и не поеду. Так ведь он сам сюда прилетит. Эх, Оля, Оля! Да что же ты за человек такой! Ну, поеду к сыну, повидаю, что там ему надо — выслушаю. И обратно к тебе, сюда. Ты же сама не знаешь, что ты за человек! Оля! Ни минуты не сомневайся...