Сыночек в подарок, или Станьте моим мужем, босс!

Глупая.

– Мамочка, не грусти, пожалуйста! Скоро я вырасту и заработаю нам много-много денег. Мы купим с тобой большой дом и никогда не будем ни в чем нуждаться.

Из омута безрадостных мыслей меня вытаскивает сидевший молчком сын. Косится на меня из-под пушистых ресниц. А я захлебываюсь щемящей нежностью от его непосредственности.

Пересекаю рваным шагом кухню. Опускаюсь рядом с ним и растрепываю его каштановую шевелюру.

– Обязательно купим, сынок. Ты у меня самый лучший мужчина на свете.

Говорю ему со всей искренностью, на которую я только способна, и поражаюсь тому, как быстро взрослеют современные дети.

И мне бы ругать глобализацию и чертовы гаджеты, в которых залипают подростки. Но в глубине души я понимаю – в первую очередь виноваты мы с Олегом.

Это мы лишили собственного ребенка нормального детства.

– Аня, что с кашей?

– Сгорела.

Я отвлекаюсь на переступающего через порог супруга и небрежно пожимаю плечами.

Я вряд ли бы сильно огорчилась, если бы этот дом обуглился дотла. А тут какая-то овсянка.

– Хочешь, возьми бутерброд.

– Аня! Ты же знаешь, я терпеть не могу питаться всухомятку.

– А мне что прикажешь делать? Катеньке своей позвони. Пусть готовит тебе первое, второе и компот.

От упреков, на которые Олег больше не имеет права, во мне просыпается злобная стерва. Это она выразительно выгибает бровь, иронично хмыкает и язвит.

Пытается спрятать за показной броней уязвимость и боль, которая плещется глубоко внутри.

– И ты еще удивляешься, почему я попросил развод?

Муж стоит посередине комнаты, сцепив руки в замок, и смотрит на меня так, как будто мы с ним давно чужие люди. Как будто мы не делили с ним постель, не давали клятвы верности и не обещали любить друг друга до гробовой доски.

И это задевает.

И я уже готовлюсь вылить на него поток обвинений, когда меня перебивает звонок.

– Здравствуйте, Анна Николаевна. У нас очень много заболевших. Школу закрывают на карантин.

Извиняющимся тоном сообщает Ванина классная руководительница, отчего я испускаю разочарованный вздох.

А спустя пятнадцать минут качу чемодан по рыхлому снегу и гадаю, как буду объяснять своему начальнику, что делают в боксерском клубе семилетний ребенок и его игривый щенок Марли.

Проскальзываю во владения Северского, как мелкий воришка, и вешаю в шкаф свое пальто.

И если я рассчитываю, что это утро не может стать хуже, то катастрофически ошибаюсь.

– Анька, привет! – вопреки желанию отключить телефон, я все-таки принимаю вызов от Митиной и морщусь от ее бодрого до безобразия голоса. – Звоню напомнить, что в субботу я жду тебя на свадьбу.

– Тань, я…

– Будешь зажигать круче всех?

– У Ваньки школу закрыли на карантин. Эпидемия. Боюсь, что мы тоже могли заразиться.

– Никакие отговорки не принимаются. А то я решу, что твой хваленый муж и сын – выдумки, и ты на самом деле живешь одна с тридцатью кошками. Дресс-код синий. Чао, Славина.

Звонко смеясь, отключается одноклассница. Я же принимаюсь рассеянно растирать грудь и сдавливаю виски.

Признаваться успешной во всех отношениях Митиной в том, что меня выставили из дома и теперь я мать-одиночка, не хочется. Хочется сбежать в Антарктиду к пингвинам и дрейфовать на льдине с морскими котиками.

Лишь бы не предаваться жалостью к никчемной себе.

– Доброе утро, Ань. Сделай мне кофе.

Мой босс, Северский Марк Алексеевич, внезапно материализуется у меня за спиной и заставляет подпрыгнуть на месте. Подмигивает мне лукаво, прежде, чем скрыться в кабинете, и усиливает и без того неконтролируемую панику.

Трусливо обрадовавшись, что Ванька ушел в туалет вместе с Марли несколькими минутами ранее, я вытираю потные ладошки о юбку и торопливо варю шефу горячо любимый им латте. Делаю глубокий глоток воздуха и проскальзываю в приоткрытую дверь.

Застываю рядом с широким добротным столом и изучаю вальяжно развалившегося в кресле мужчину.

Внешность у Северского выдающаяся. Густые смоляные волосы, зачесанные назад. Упрямые резкие скулы. Волевой подбородок. Темно-карие, практически черные глаза, которые разбили не один десяток девичьих сердец.

Крупные руки с выступающими венами. Длинные пальцы, которые, несомненно, умеют доставлять удовольствие. Широкий разворот плеч.

В общем, в Марке идеально все. За исключением одной малюсенькой детали.

Он бабник. Казанова. Коллекционер. Тот, кто делает зарубку на ножке кровати, и на следующее утро забывает имя спутницы, с которой провел ночь.

Прокручиваю это все в мозгу за считанные секунды, хватаю за хвост бредовую мысль и не успеваю прикусить непослушный язык.

– Марк Алексеевич, станьте моим мужем! Пожалуйста.

Тишина между нами повисает такая оглушительная, что в ушах нещадно звенит, а сердце совершает немыслимый кульбит и ухает на дно желудка.

– Что-о-о? – ревет босс, как взбешенный гризли, которого в разгар спячки разбудили и вытащили из берлоги.

– Ничего. Забудьте!

Забрав свое предложение обратно, я пулей вылетаю из его кабинета, а дальше действую на автопилоте.

В коматозе объясняю Марку Алексеевичу, что в его боксерском клубе делает мой сын, и сгораю от стыда, пока Северский выталкивает меня из приемной, как безвольную куклу, и принимается варить кофе.

Если бы я нервничала чуть меньше, я бы обязательно оценила его старания и несвойственную ему заботу. Но сейчас в голове царят невообразимый бардак и абсолютная вакханалия.

Мысли сталкиваются друг с другом, как непослушные шарики, и отскакивают с противным звяканьем.

– Ну рассказывай. Почему ты хочешь, чтобы я стал твоим супругом? – с любопытством интересуется Марк Алексеевич и смотрит на меня хитро, с прищуром.

– Притворились. Всего лишь на пару дней, – я уточняю до того, как Северскому придет в голову подсунуть мне заявление по собственному, и робею, делясь причиной моего безрассудства. – На следующих выходных у моей одноклассницы свадьба. И я не могу появиться там без спутника.