Сыны Зари (сборник)

– Что ж, – сказал Фрэнсис, – вот он и сделал ошибку. Вот на это-то мы и надеялись.

– И что же, есть какая-то разница? – спросил Уорнер. – Какого же рода?

– Он, возможно, спустится на землю. Я только что разговаривал с Джексоном. Он полон надежд.

– Джексон знает, где его искать?

– Возможно, да.

– И может найти раньше, чем полиция?

– У Джексона есть преимущество: ведь полиция не знает нашего снайпера.

– Сообщите мне, как только будут любые новости.

– Разумеется.

– Фрэнсис...

– Да-да?

– Раньше, чем его отыщет полиция. Понимаете меня?

– Они не ближе к нему, чем когда-либо раньше. – Казалось, что из трубки было слышно, как Фрэнсис пожимает плечами.

Уорнер прервал связь и набрал новый номер. Он сказал:

– Сэр Эдвард Латимер, говорит Бернард Уорнер.

Сначала Уорнер услышал голос Латимера:

– Что ж, пока это все. Я вам перезвоню, – и после паузы: – Бернард...

– Все блокируется, – сказал Уорнер. – Что происходит?

– Я не могу отвечать на такие звонки отсюда. – Голос Латимера упал почти до шепота.

– Ну уж если я их делаю, – сказал Уорнер, – то ты на них будешь отвечать. Что происходит?

– Они нашли гильзу... – сказал Латимер, вздохнув.

– Господи, да знаю я уже это!

– Они начали прочесывание.

– И что же?

– Ничего. Человек ушел. Что они и ожидали.

– Но они убеждены?

– Да, совершенно убеждены. Но у них нет ничего определенного, понимаешь? Они проверяют дома, где уже не живут или вроде бы не живут. В большом районе это довольно долгий процесс. Во всяком случае, ни за каким домом конкретно они не наблюдают.

Уорнер помолчал, что-то обдумывая.

– Он все еще может быть там, – сказал он, – может просто не открывать дверь. Или он в каком-то месте, которое они пока не проверили.

– Да, может. Но они так не считают. Этот парень не дурак. Он, конечно, здорово напортачил в парке, но ведь это первый раз, когда он сплоховал. Возможно, он и спятил, но и в методичности ему не откажешь. Так что смыться из этого района – шаг вполне очевидный.

– И они думают именно так?

– Да... Бернард, мне пора идти. Я не могу...

– Робин Кэлли все еще возглавляет опергруппу?

– Да, – ответил Латимер, снова вздохнув.

– Ты еще получаешь его доклады?

– Да, время от времени. Его приемы несколько эксцентричны.

– Осади его.

– Невозможно. Для этого нужна причина. Я не могу просто...

– Он опасен, и то, как он думает, опасно, – сказал Уорнер более жестким тоном.

– Но не могу же я продемонстрировать всем, что мешаю делу без всяких причин. Не беспокойся. Он же нисколько не продвинулся вперед.

– У него есть теория. Правильная теория.

– Но Кэлли этого не знает. – Голос Латимера стал погромче, но он тут же понизил его. – Бернард... это надо прекратить. Я больше ничего не могу для тебя сделать.

– Можешь, – сказал Уорнер. – И сделаешь. – Он специально помолчал, но не для того, чтобы дать Латимеру возможность ответить, а чтобы подчеркнуть отсутствие этого ответа. – Держи меня в курсе насчет того, что делает Кэлли. Я хочу знать ход его мыслей.

Он снова сделал паузу и услышал голос Латимера, явно сдерживавшего дыхание:

– Хорошо, Бернард.

Уорнер вполне расслышал его, но все же переспросил:

– Что-что?

– Хорошо.

* * *

– Что ты хочешь? – спросила Энджи. – Что-нибудь поесть?

Росс не ответил. Она подошла к холодильнику и взяла там немного сыра и ножку цыпленка. Потом поставила на стол хлеб. А когда вскипел чайник, налила две чашки растворимого кофе. Он съел еду и выпил кофе.

– Мы скучали по тебе, – сказала она. И несколько рискуя, добавила: – Это удивительно, что ты вернулся.

– Я не могу остаться, – покачал Росс головой.

Он подошел к стеклянной двери, ведущей в сад, и выглянул наружу. Было темно, но он знал, что высматривать там нечего. Было два часа ночи. Однако Энджи еще не спала. Она услышала, как он появился у этой стеклянной двери и чуть слышно, двумя короткими ударами, постучал. Он, должно быть, перелез через низкую изгородь, отделявшую ряд садиков позади домов.

– Тебе будет здесь хорошо с нами, – сказала она. – Со мной и с детишками. А можно и уехать куда-нибудь. Продать все и уехать. А как бы тебе хотелось?

Росс вглядывался в темноту сада. В тусклых отблесках света с улицы ему был виден контур изгороди, аккуратные цветочные клумбы, темный прямоугольник газона... Ближе к нему было отражение света из кухни, которое, казалось, парило в темноте, некая безмолвная оболочка, мгновение из спирали времени. Энджи стояла рядом в халате, с растрепанными волосами, а губы ее беззвучно шевелились.

– Мы можем поговорить об этом утром. А сейчас, может быть, пойдем спать, а? Ты не хочешь?

Место, которое ты пытаешься найти после долгого отсутствия... Дороги выглядят знакомыми, а разные приметы местности, кажется, указывают тебе путь. «Вот оно, – говоришь ты, – я уверен, что это именно то место». Но это не так, потому что само оно не признает тебя...

– Ты выглядишь усталым, Эрик...

Нет, это не усталость. Это гнев. Он хотел вернуться и найти этого мужчину, этого наездника, этого человека, которому он назначил умереть. Ошибка. Он приложил руку к щеке и увидел, как отражение Энджи всплывает вверх и медленно приближается к нему из сада.

– Дай-ка я взгляну, – сказала она.

Он сел на кухонный табурет, а она осторожно оторвала пластырь, прилепленный им к ране. Отекший синяк, пересеченный свежим разрезом, был окружен кровавым ободком. Энджи принесла антисептик и кусочек ваты и, наклонившись к нему, слегка коснулась раны. Эта поза почти соединила их головы. И когда она говорила, ее дыхание касалось его век, и они вздрагивали.

– Мы можем уехать куда-нибудь совсем ненадолго, так, переменить обстановку, может быть, на пару недель. Или ты можешь просто остаться здесь и отдохнуть. Тебе бы как хотелось?

Гнев нахлынул и отступил, словно заблудившийся прилив. Здесь не было ничего, что принадлежало бы ему. Он думал о своей позиции для стрельбы и о том, что открывалось его взгляду в прицеле; он думал о том, как перекрестье прицела делит эту картину на четыре части, как бы затягивая жертву прямо в самый центр, в мертвую точку. Он слышал хлопанье крыльев.