Сюрприз для Александрины

– А что, Глеб не поднялся с тобой? Планируем устроить мозговой штурм! – сказал он мне и подмигнул.

Помимо воли я улыбнулась ему и набрала номер Глеба.

Мы уселись за маленьким кухонным столом. Пили крепчайший кофе, который Стася молниеносно варила в крошечной турке-«эгоистке».

– Итак, позвольте открыть заседание, – провозгласил Малыш. – Я как учившийся в юридическом институте буду его вести. Слушается дело Анастасии Волковой, желающей и конфетку съесть, и…

– Малыш! – укоризненно сказала Стася.

– … и на карусели покататься. Подсудимая не верит в то, что на карусели ее будут катать до конца дней, пока смерть не разлучит нас, и непременно желает получить в придачу еще и леденцового петушка на палочке. Господа присяжные заседатели, прошу высказывать свое мнение. Любое, в порядке бреда. Что вы имеете сказать, прекрасная Александрина?

– Мне кажется, всю жизнь кататься на карусели – это не так уж и весело, – сказала я. – Стасе нужно все-таки сходить в «Эдем» и попробовать там договориться.

– Безнадежно, – махнула рукой Стася.

– Глеб, будешь секретарем, записывай этот вариант. Не надо ничего отметать с ходу, на то и мозговой штурм, чтобы валить все в кучу, а после разбираться. Со своей стороны, Анастасия, что ты можешь предложить? Ну же! Любой, самый невероятный вариант!

– Может быть, мне не ехать? – произнесла Стася.

Над столом сгустилась тишина. Малыш смотрел на Стасю, словно не вполне ее узнавал. У него было растерянное детское лицо, и вдруг я поняла, почему моя сестра зовет этого высокого парня Малышом.

– Настя, почему? Мы же решили… Я думал, ты хочешь этого так же, как я…

– Я хочу, – у Стаси на глазах блестели слезы. – Но и в «Эдем» тоже хочу. И потом, у меня странное, неприятное какое-то предчувствие. Вдруг самолет упадет?

– Ох, Настя, – усмехнулся Малыш. – Вот чего ты боишься… Я тебя уверяю – все будет в порядке. Но, Глеб, ты и этот вариант тоже запиши. В конце концов, мои родители собираются приехать сюда зимой. У меня были другие планы, но если уж тебе так дорога эта работа, можно все перенести… Твоя очередь, Глеб.

– В детстве я всегда мечтал, чтобы у меня был брат-близнец, – помолчав, сказал Глеб. – Мы бы учили уроки по очереди и подменяли бы друг друга.

– Нет! – выпалила я прежде, чем успела понять его мысль.

– Нет! – сказала Стася в унисон со мной.

– Интересная мысль, – произнес Малыш в ту же секунду.

Наши слова столкнулись в воздухе.

Стало тихо.

– Разумеется, это нереально, – поторопился добавить Глеб. – Вы не так уж и похожи…

Вот этого ему не стоило говорить.

– Это как так – не похожи? – вскинулась Стася. – Да сейчас я Аське такой макияж забабахаю – увидишь, как мы похожи! А если еще и волосы ей постричь и подкрасить, тогда вы все вообще офигеете.

– Вообще-то, – мягко заметил Глеб, – я имел в виду не Александрину. Она сможет походить на тебя, хотя бы внешне. Цена вопроса – полчаса работы визажиста. А вот чтобы ты смогла держаться и вести себя так же – придется потрудиться.

– Это что же ты имеешь в виду, блин? – не желала сдаваться Стася.

– Извини, Настя, но хотя бы твой лексикон: «забабахаю», «офигеете», все эти «блины». Потом манера держаться, осанка, поведение за столом…

Стася вдруг покраснела. Даже шея у нее стала красной, даже грудь в глубоком вырезе блузки. Я смотрела на нее. Она же уставилась на стол. Перед ней стоял бокал с надписью «No bitchin in my kitchen», из него торчала ложечка. Печенье лежало прямо на столе, все вокруг было усыпано крошками и сахаром. Я захватила единственную имеющуюся в доме Стаси чайную пару, положила свое печенье на тарелку. Но меня так воспитали. В конце концов, смахнуть крошки – минутное дело. Я только открыла рот, чтобы это сказать, но Стася встала и быстро вышла из-за стола. Я кинулась за ней.

Но она не плакала. Не такова моя сестра, чтобы плакать от обиды, услышав очевидную и беспристрастную правду.

Просто у нее было очень озадаченное выражение лица.

– Мне и в голову не приходило, – сказала она мне. – А ведь все так… Родители Малыша… Блин! То есть… Какая досада!

– Уже лучше, – кивнула я.

– Ты должна меня научить, – решительно сказала Стася. – У нас две недели. За это время ты должна натаскать меня по правилам хорошего тона. Чтобы родители Малыша не грохнулись в обморок, увидев и услышав меня. А если я им понравлюсь, Малыш точно на мне женится. Вау!

– Моя прекрасная леди, – сказала я. – Кто шляпку спер, тот и тетку укокошил.

– Чего?

– Не видела такой спектакль?

– Видела. Фильм. Точно, я буду как будто та цветочница…

– Эльза Дуллитл.

– А ты как будто зануда-профессор…

– Генри Хиггинс…

– В общем, ты будешь меня учить хорошим манерам!

– Так ты решила ехать? Пренебречь местом в «Эдеме»?

Стася картинно рухнула в кресло, прикрыв ладонью глаза. Посидела так немного, отняла руку от лица и сказала:

– А что, если в самом деле? Что, если ты меня подменишь?

– Ты с ума сошла, – оторопела я. – Что значит – подменишь? А что я дома скажу? И еще я тоже работаю, если ты помнишь.

– Да помню. А уволиться нельзя? Потихоньку?

– О любом моем шаге Аптекарь узнает раньше, чем я сама.

– Да, положение…

– Но я могла бы уйти из дома, – произнесла я прежде, чем подумала.

– Что? – удивилась Стася. – Ты даешь… Уволиться с работы ей проблематично. А уйти из дома – запросто.

Но что бы она ни сказала, это бы уже ничего не изменило. Я чувствовала себя, как арестант, приговоренный к пожизненному заключению, перед которым вдруг распахнулись двери тюрьмы. Он может сомневаться, бояться… Но он все равно выйдет на волю. Даже если это будет стоить ему жизни.

Потому что жизнь в неволе – это не жизнь.

– Я уйду из дома, – добавила я в приливе дикого вдохновения. – Оставлю ему записку. Напишу, что хочу начать самостоятельную жизнь.

– Он станет тебя искать.