Сюрреалисты

НАДЯ. Почему ты бросил меня?

БРЕТОН. Это все совы. Совы пришли, чтобы предупредить меня о твоем безумии.

НАДЯ. И ты им поверил?

БРЕТОН. Совам всегда нужно верить. Последствия неверия совам очень серьезные.

ЛЕОНОРА. Человек влюбляется в другого человека до того, как узнает его. Любовь – это воспоминание.

Картина 5 Алхимическое парное слияние через совокупление

ЭЛЮАР. Макс – самый талантливый дадаист в Германии. После войны мы тайком вывезли его во Франсию по моему паспорту. С самого начала Макс был мне, как брат. Мой двойник. Мое немецкое второе «я». Мы с Максом воевали в Вердене по разные стороны фронта. Нам так повезло, что мы не убили друг друга.

ТЦАРА. Время еще есть.

ЭЛЮАР. Приехав в Париж, Макс жил у нас. Мы с ним были очень близки. Макс и Гала тоже были очень близки.

ГАЛА. Мы с Максом были очень близки.

ЭЛЮАР. Я до сих пор помню наши долгие дискуссии об искусстве.

ЭРНСТ. Бог – это коллаж. Он создает себя из кусков себя, как робот, который продолжает разбирать себя, а потом собирать вместе в разных конфигурациях. Здесь мы заняты конструированием эротических механизмов.

БРЕТОН. Твоя работа очень хороша, но она сознательно перегружена символами. Сюрреализм должен быть чистым физическим автоматизмом. Не вставляй ничего лишнего. Пусть все будет, как есть.

ГАЛА. Но Макс так хорошо вставляет.

ТЦАРА. Всем правит случайность. Тасуй колоду и смотри, какие карты выпадают. Случайность ошибаться не может.

БРЕТОН. Но случайность привносится снаружи. А имеющее значение искусство идет изнутри, из подсознания.

ГАЛА. Макс считает, что доверять нужно и случайности, и подсознанию, но он также жульничает. Вот что мне в нем нравится. Это, и как хорошо он умеет вставлять.

ЭЛЮАР. Я не упустил из виду, сколь близки становились Макс и Гала. Но, разумеется, цивилизованные люди не могут опускаться до ревности.

ГАЛА. Любовь моя, ты же не станешь ревновать, так, если время от времени мы с Максом будет укладываться в постель?

ЭЛЮАР. Ты говоришь мне, что хочешь спать с Максом?

ГАЛА. Ты знаешь, когда люди живут под одной крышей, одно может вести к другому. Ты тоже можешь спать с ним, если хочешь.

ЭЛЮАР. Я не хочу спать с Максом. Я хочу спать с тобой.

ГАЛА. Да, разумеется. Все хотят.

БРЕТОН. Я не хочу.

НАДЯ. Хочешь, конечно.

ГАЛА. Но Макс – наш гость. Отказать ему – с нашей стороны проявление негостеприимства, учитывая, что мы все такие хорошие друзья, и после того, как ты чуть не убил его на войне. Действительно, какое значение имеют все эти глупые светские условности? Люди творческие устанавливают свои правила. Любовь ревнивая и эгоистичная в действительности не любовь. Я знаю, как сильно ты любишь меня. И ты знаешь, как сильно я люблю тебя. И мы знаем, как сильно мы любим Макса. Ты не хочешь проявлять эгоизм в этом вопросе, так?

ЭЛЮАР. Да. Да, не хочу.

ГАЛА. Хорошо. Тогда все решено. Хочешь остаться здесь, со мной и Максом, и посмотреть, как это произойдет?

ЭЛЮАР. Думаю, я лучше пойду в какое-нибудь темное, прокуренное место.

ГАЛА. Хорошо. Как скажешь. Свет мы оставим включенным, чтобы ты не заблудился на обратном пути.

ЭРНСТ. Она тебя расстроила.

ЭЛЮАР. Нет, конечно, нет.

ЭРНСТ. Послушай, если ты не хочешь, чтобы мы…

ЭЛЮАР. Нет, нет. Все хорошо. Правда. Это не конец света, если жена человека хочет переспать с его лучшим другом. Все равно мы скоро умрем. Это глупо, скорбеть из-за неверности. Если между двух людей существует верность, она должна возникать естественно. Но ожидать этого наивно. А пытаться принудить к ней – безумие. Мы раздеваемся, одеваемся, раздеваемся снова. Наши тела соприкасаются с разными людьми. Какое это имеет значение? Разумеется, всякий раз, когда она обнажена – это другая вселенная. (Пауза). Но это нормально. Все нормально.

(Пауза).

ЛЕОНОРА. В аду есть зал зеркал, в котором ты видишь себя, каким видят тебя другие люди.

Картина 6 Собака съела все мои маринованные огурцы

БРЕТОН. В начале мы все еще называли себя дадаистами. Но со временем мой конфликт с Тцарой только нарастал.

ТЦАРА. Пятьдесят седьмой манифест Дада. Андре Бретон в роли швей ной машинки, Поль Элюар приглашен на роль зонтика.

БРЕТОН. Почему я всегда швейная машинка? Почему я не могу быть зонтиком.

ТЦАРА. Бум-бум-бум. Вак-вак-вак. Глава сто тридцать вторая. Анатоль Франс пожирается пингвинами, демонстрируя, что искусство – каннибализм объектов, и каждый имеет право на собственное безумие, так же, как и на собственные экскременты. Я очень сожалею, что вынужден побеспокоить вас, мадам, но я не могу продолжать, пока вы не уберете с головы этого кальмара.

ЖЕНЩИНА-С-КАЛЬМАРОМ (поднимает руку, снимает кальмара, смотрит на него, начинает кричать и бегать кругами). А-А-А-А-А-А-А! А-А-А-А-А-А-А! А-А-А-А-А-А-А!

ВЕЛОСИПЕДИСТ (старик с длинной, седой бородой, имитирует куриц). Куд-кудах, куд-кудах, куд-кудах.

ЖЕНЩИНА-С-КАЛЬМАРОМ (убегает со сцены, держа кальмара в руке, крича). А-А-А-А-А-А-А! А-А-А-А-А-А-А! А-А-А-А-А-А-А!

БРЕТОН. Я не хочу никого критиковать, но иногда задаюсь вопросом: если бы люди не были такими глупыми, могли бы они более позитивно реагировать на наши представления?

ТЦАРА. Я не хочу, чтобы люди реагировали позитивно. Я хочу высасывать их мозги и выворачивать головы наизнанку. Почему ты такой пугливый? Как маленькая мышка. Мы должны заставить людей всем сердцем сожалеть, что они пришли в театр! Мы должны сбивать их с толку до такой степени, что они забудут, кто они! Шлен! Глен! Слоновий член! Мы хотим так разозлить аудиторию, чтобы каждый зритель отрывал себе голову и в отвращении швырял на сцену! ПЕНИС ФАЗАНА! ДИАРЕЯ БРОНТОЗАВРА! И КОГДА ОНИ ПОТРЕБУЮТ ВЕРНУТЬ ДЕНЬГИ, МЫ ПОТРЕБУЕМ МЕНЕЕ УРОДЛИВЫХ ЗРИТЕЛЕЙ, ПОСЛЕ ЧЕГО ПОМОЧИМСЯ НА НИХ!

(Корова, пошатываясь, проходит мимо с тубой на голове).

БРЕТОН. Но так ли необходимо мочиться на них?

(БРЕТОН и ТЦАРА прохаживаются на сцене, продолжая спорить, появляется Официант в маске бородавочника, с подносом, на котором голова бородавочника, идет вслед за ними).

ТЦАРА. Лучший способ продемонстрировать любовь к своему соседу – съесть его. Что, по-твоему, они ели на последней вечере? Лазанью? Они ели куски Лазаря, поджаренного на вертеле. Если зрители хотят послужить человечеству, они могут молотить себя по физиономии, пока не упадут замертво.

БРЕТОН. Но они не понимают, что мы пытаемся делать.

ТЦАРА. Невежественность по части Дада – не оправдание. Мир бессмысленный, как и искусство. Мы держим зеркало перед каким-то говнюком, держащим зеркало.

БРЕТОН. Если ты думаешь, что все бессмысленно, почему вообще пишешь?

ТЦАРА. Потому что мне надоело смотреть на кошку. Потому что я не могу откладывать яйца. Потому что Богу необходимо что-то такое, чтобы подтирать зад. Почему ты пишешь? Чтобы женщины спали с тобой?

БРЕТОН. Ну… В том числе, да.

ТЦАРА. Получается?

БРЕТОН. Не так, чтобы очень.

ТЦАРА. Любовь всех делает глупыми. Дада – за глупость, но не за любовь. Любовь – это секс плюс опасность плюс предательство. Дада против надежды. Против будущего. Я шучу, потому что все – шутка, и все шутки – говно, поэтому все – говно. Мир – это божий сортир, и его стены обклеены галлюцинациями. Почему тебя волнует, что кто-то думает? Они всего лишь стадо свиней.

ОФИЦИАНТ. Прошу извинить, мсье, но я – не свинья.

ТЦАРА (поворачиваясь к официанту). Пошел бы ты куда-нибудь и плюнул в суп.