Часы стояли. Шли. Опять стояли.И время шло по кругу стороною.Спокойно спали боги на Олимпе,Водою ионической омывшись,И ассирийский царь храпел во сне.Дремали Фивы, Вавилон и Троя,Атлант, Сизиф, Геракл и Агамемнон,Афина, Персефона, Филомела,Арес, Гермес, Пифон и Аполлон,Омфала, Деянира и Пандора,Атос, Портос и храбрый АрамисВ обнимку с неразлучным д'Артаньяном,И лишь одна Елена не спала,Не та, увы, прекрасная Елена,Зевеса дочь,– а та, Молоховец.Как раз сейчас, пока вокруг нееВ больших кувшинах, в синих ведрах, в банкахИз-под компота остывало мясо,Она своей рукой окровавленнойТу фразу выводила роковую,Зловещего исполненную смысла,Ту самую – «тушить его, тушить!»,И хоть она, злодейка-лицемерка,Успела букву Д сменить в том словеНа букву Т, но явственно звучалоВсе то же Д – «душить его, душить!».И я тогда сказал себе: – На светеЕсть много, друг Горацио, такого,Что и не сразу в голову придет!Казалось
бы, питанье и убийство –Две вещи несовместные. А так ли?И не был ли фактически убийцейМной создатель книги кулинарной,Дающий лицемерные советыДоверчивым хозяйкам молодым?..
Песенка о факире Абу-Закире
(Новелла Матвеева)
Где тритоны бьют в тамтам,пребывая в трансе,где течет река Шампуньот Шампани вспять,ехал фокусник-чудакв старом дилижансе,ехал зайцем раз и два,три, четыре, пять.Но однажды по путииз Афин в Марокковходит парень в дилижанс,хочет пострелять.– Предъявите ваш билет! –говорит он строго. –А не то я раз и два,три, четыре, пять!Но факир Абу-Закир,он не из овечек.Никаким таким парнямс ним не совладать.Он затенькал, как сверчок,прыгнул, как кузнечик,прыгнул раз и прыгнул два,три, четыре, пять.Где течет лениво Гангпод удары гонга,парень гонится за ним,чтобы расстрелять.Ах, как много тысяч летдлится эта гонка –может, год, а может, два.три, четыре, пять.
Восьмое чувство
(Леонид Мартынов)
Я с МузойГлубокою ночьюШел около «Националя».Там зайца –Я видел воочью –Уже начинять начинали.Вернее, едва начиналиОпасное это занятье,Едва ли имея понятье,Кого они там начиняли.В соседстве с дымящею печью,Где блики бегут по обличью,Владеющий слухом и речью,Он не был обычною дичью.И я его видел идущим,На крыльях упругих летящим,Бегущим по грядкам грядущим,Сырую морковку едящим.Над листьями репы и лука,Над свеклами бурого цветаОн несся со скоростью звука,А также со скоростью света.Он кланялся пущам и рощам,И было сравнить его не с чем,И не был он нищим и тощим,А был он поющим и вещим.…Тут нектоВысокого ростаВоскликнул:– Но как это можно?Да, все это было бы просто,Когда б это не было сложно!
Интервью с Вольфом Мессингом
(Роберт Рождественский)
Я не верю угодникам.Надо рассчитывать здраво.У поэтас охотникомчто-то есть общее, право.Тот бежит, выбегает,стреляяи тем убивая.Тот сердца разбивает,на частистроку разбивая.Беспокойные, нервные,балаганими шпарим по грядке.Ну, подумаешь, невидаль –нервы чуть-чутьне в порядке.Ну, подумаешь, лесенка –разве этозначенье имеет!Вы спросите у Мессинга,он угадывать мыслиумеет.Поглядит – как приценится,чуть подумает,усмехнется:– Кто умеет прицелиться –тот уж фигушкипромахнется!
Монолог рано вышедшего погулять
(Евгений Евтушенко)
Я не люблю ходить на именины.О как они надменно имениты!О именитость наших именин!А Поженян – представьте – армянин!Но ты нужна мне, милая Армения,и маленькая звездочка армейская,и этот снег, что вьется или кружится,и все, что вами пьется или кушается…Я шел один по площади Восстания.А может, просто брел себе в Останкино.За мною шла машина поливальная,как старенькая бабка повивальная.И женщина, Мари или Марина,клопов руками белыми морила.Она была легка, как лодка паруснаяи как икра задумчивая паюсная.А дворник пел свою ночную арию.Россия сокращала свою армию.И только я один не сокращалсяи о своем заветном сокрушался:как совместить охотника свирепостьи зайца повседневную смиренность?Я разный. Огородник я и плотник.Я сам себе и заяц и охотник.Я сам себя ловлю и убиваю.Сам от себя бегу и убегаю.Но сколько я себя ни убиваю,я все равно никак не убываю.
Зайцерама
(Семен Кирсанов)
Там, где врезанный в Кордильеры,огородствует огород,конквистадоры браконьерызайцу сделали окорот.Там, в тумане, за дымной Сьеррой,только выскочил погулять –для чего его в шубке серойдваждыдварики пятью пять?Хулиганствуя, хали-гали,хулахупствуя на лугу,длячегорики напугали,почемурики ни гугу?Говорю ему – У, мерзавец! –конквистадору главарю.– Умер заяц? Не умер заяц!Чепухарики! – говорю.Избегая финальных арий,оркестранты, играйте туш!Поместим его в дельфинарий,в планетарий звериных душ.Пусть морковствует серый заяц,пусть дельфинствует над водой,серый заяц- незамерзаец,нуклеарный и молодой.Перевязанный синей лентой,упакованный в целлофан,пусть несется он, турбулентный,как огромный Левиафан.Пусть летит он в своем убранстве,убеждаясь в который раз:это –
танец протуберанцев,c'est la dance des protuberances!
Строгая морковь
(Ярослав Смеляков)
Не в смысле каких деклараций,не пафоса ради, ей-ей,мне нравятся серые зайцы –те золушки наших полей.Мне праздника лучшего нету,чем видеть опять и опять –по этому белому светутот заяц идет погулять.Ни шелка на нем, ни шевьота.Ни юбок на нем, ни рубах.Как красный колпак санкюлота –морковка в суровых зубах.Не плод экзотический юга,чья дряблая кожа пестра, –а скромная дочь огорода,больших удобрений сестра…Но грозный, как тень трибунала,сидит на своем чердакеохотник в коротеньком платье,с кулацким обрезом в руке.Он зайца в ловушку заманит,морковку его отберет.Он с этою целью ложитсяи с этою целью встает.Но вы понимаете сами –я зайца в обиду не дам.Высокую чашу питаньяя с ним разделю пополам.Я дам ему, может, рублевкуиз малой получки моей –пусть купит другую морковку,какая еще покрупней.Я буду доволен, по сути –была бы у зайца всегдав железной домашней посудекрасивая эта еда!
Прощание с Ленькой Зайцевым
(Булат Окуджава)
Словно бы на зависть грустным арбатским мальчикам,арбатские девочки, безнадежно влюбясь,Леньку Зайцева называли ласково зайчиком –ваше высочество, говорили, и просто князь.А когда погулять выходил он с черного хода,сто прелестных охотниц выбегали из своих засад,розовые лошади били крылами, начиналась охота,из которой никто не старался вернуться назад.А они в него корочкой, видите ли, поджаристой,пирогом с грибами – в семейный, извините, круг.А он на плечо шарманочку – и пожалуйста,потому что шофер в автобусе – его лучший друг.А он на свои на рыжие, как порфиру, фуражку.А он их сам, понимаете, убивал.И последний троллейбус развозил по Сивцеву Вражкуситцевых девочек, убитых им наповал.Плакала на Смоленской флейта, лесная дудочка.Бил на Садово-Кудринской барабан любви.Ночь опускалась, короткая, как мини-юбочка,над белыми дворниками, изящными, как соловьи.И стоял, как замок отчаянья, арбатский дворик,жалуясь, печалуясь, безнадежно моля…Плачьте, милые девочки, пейте паригорик!Пейте капли датского короля!
Ключик
(Владимир Соколов)
Был дождик в полусне,канун исхода.Был зайчик на стене,была охота.Был дачный перегон,грибы, сугробы.Варили самогон.Зачем? А чтобы.Варили вермишель.Когда? Вначале.Когда еще – Мишель,ау! – кричали.Меж всех этих забот,охот, получек,он был как словно тотскрипичный ключик.Он смутно различалсквозь суть причиныконцы иных начал,иной кручины.Диван вносили в дом,тахту с буфетом.Но суть была не в том,а в том и в этом.И пусть он не был тем,а все ж заметим,что был он между теми тем, и этим.Он частью был всего,что было тоже.А впрочем, ничего.Возможно все же.
Не в соли соль
Сонет
(Новелла Матвеева)
Окрошка вышла замуж за кисель.Кастрюлю в жены взял чревоугодник.А заяц только сел на карусель,как тут же застрелил его охотник.Охотник, был он малый не отсель,к тому же – бонвиван и второгодник.Марсель Марсо писал о нем в МарсельМарселю Прусту: «Плут и греховодник!»Известно всем, что черное белои нужен бас, чтоб сочинить побаску.Но заяц ест охотничью колбаскуохотней, чем толченое стекло.Не надо прятать соль на антресоли:не в соли – соль, когда в ней нету соли!
Похвальное слово курочке Рябе
из цикла «Сорокалетняя мужчина»
(Евгений Евтушенко)
Я слышал, и не раз, такое мнение –С годами, мол, приходит поумнение.Я с этим согласиться не могу.Я знаю их, день ото дня умнеющих,уже сказать по-детски не умеющихпростое человечное «агу»!Есть в поумненье скрытый дух келейности,елейности и даже бармалейностис легчайшим даже привкусом грешка.В нем не хватает детской простодушностии этой милой мухоцокотушности,что, скажем, есть у Пети-петушка.Пускай они читают книги, умники –я буду с теми, кто играет в кубики.Да, мне они понятней и милей,бесхитростные детские манежики,чем эти поумневшие мошенники,кичащиеся умностью своей.Пускай с Гомером станем мы погодками –не разлучусь ни с детскими колготками,ни с памятью о первом киселе.Мне потому и счастливо, и празднично,что так по-детски елочно и пряничнозайчиха-глупость ходит по земле.Люблю, придя в жилье свое высотное,открыть свое окошко невысокое,чтобы увидеть снова и опять,как меж пивными и кафе-молочными,где шляются джинсовые молодчики,она выходит тоже погулять.Зайчиха-глупость – мудрое животное.В ней что-то есть безмерно животворное,способное лишь душу укрепить.И как бы ум, охотничек прославленный,ни целился рукой своей расслабленной –ему мою зайчиху не убить.Когда, не вняв ни Мастеру, ни Воланду,лечу через Калугу или Вологдуна материк какой-нибудь другой –не расстаюсь ни с курочкою Рябою,ни с дедом и, тем более, ни с бабою,с любимой моей бабою Ягой.Уставший от фигурного катания,от долгого недетского питания,я говорю вам детским языком:не бойтесь этой псевдокарабасности,пока я жив – зайчиха в безопасности,клянусь ацидофильным молоком!