Сюжетологические исследования
Шрифт:
В области проблематики происхождения романа наиболее убедительным представляется направление, развитое трудами А. Н. Веселовского, [84] Б. А. Грифцова, [85] М. М. Бахтина, [86] Е. М. Мелетинского, [87] которые относят моменты генезиса романа к античной древности – эпохе эллинизма, и заново – к «новой» древности – эпохе западноевропейского средневековья. Иная концепция о зарождении романа в эпоху позднего Возрождения была предложена В. В. Кожиновым. [88] Точка зрения исследователя была критически рассмотрена в работах В. Д. Затонского, [89] П. А. Гринцера. [90]
84
А. Н. Веселовский. История или теория романа? // А. Н. Веселовский. Избранные статьи. Л., 1939. С. 3.
85
Б. А. Грифцов. Теория романа. М., 1927. С. 18.
86
М. М. Бахтин. Эпос и роман // М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 447–449, 465, 481.
87
Е. М. Мелетинский. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. М., 1986. С. 290–291.
88
В.
89
Д. Затонский. Искусство романа и XX век. М., 1973. С. 45–46.
90
П. А. Гринцер. Две эпохи романа // Генезис романа в литературах Азии и Африки. М., 1980. С. 5–8.
Зарождение романа в русской литературе исследователи относят к XVII в. – эпохе активного развития в литературе личностного начала и сознательного вымысла (см. работы В. В. Сиповского, [91] В. Е. Гусева, [92] В. В. Кожинова, [93] И. П. Смирнова [94] ). Особняком в этом ряду находится точка зрения М. Н. Сперанского, изложенная им в малоизвестной работе – литографированном курсе «Истории романа и повести до XVIII века» (М., 1911). Ученый писал о романе в русской литературе не только XVII в., но и более старших периодов. Однако при этом исследователь рассматривал линии бытования в рукописной традиции только переводных произведений романной жанровой природы и не ставил вопрос о зарождении в древнерусской литературе до XVII в. оригинального романа.
91
В. В. Сиповский. Очерки из истории русского романа. СПб., 1910. Т. 1. Вып. 2. С. 906, 918.
92
В. Е. Гусев. О жанре Жития протопопа Аввакума // ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. 15. С. 196.
93
В. Кожинов. Происхождение романа. М., 1963. С. 197, 245–247, 252. Ср.: Н. С. Демкова. Житие протопопа Аввакума. Л., 1974. С. 165–167.
94
И. П. Смирнов. От сказки к роману // ТОДРЛ. Л., 1972. Т. 27. С. 289, 294–295.
Некоторые итоги в исследовании проблемы подвел Д. С. Лихачев. В статье «Предпосылки возникновения жанра романа в русской литературе» ученый писал о существовании в переводной литературе Древней Руси романа «позднеэллинистического типа» и приводил в качестве примеров «Девгениево деяние» и «Александрию» как романы деяний, путешествий и приключений. [95] Здесь же автор называл и «Повесть о Варлааме и Иоасафе», указывая на ее близость романному жанру. В то же время Д. С. Лихачев писал, что переводные романы воспринимались древнерусским читателем в иных, более привычных жанровых функциях: «Александрия» и «Девгениево деяние» читались как исторические повествования; «Повесть о Варлааме и Иоасафе» как житие. Оригинального романа, по мнению ученого, древнерусская литература не знала. Возникновение его Д. С. Лихачев также относил к XVII в.
95
Д. С. Лихачев. Предпосылки возникновения жанра романа в русской литературе // Д. С. Лихачев. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. С. 96. В первом издании работа послужила вступительной главой к «Истории русского романа» (В 2 т. М.; Л., 1962. Т. 1. С. 26–39).
Кратко остановимся на вопросах общей теории романа. У истоков теории романа лежат достижения философской эстетики XVIII–XIX в. – концепции Гердера, [96] Шеллинга [97] и, в особенности, Гегеля. [98] В отечественном литературоведении вопросы теории романа в разных аспектах и с различных позиций освещаются в работах В. Д. Днепрова, [99] В. В. Кожинова, [100] В. А. Богданова, [101] А. Я. Эсалнек, [102] А. В. Михайлова, [103] М. Л. Андреева, [104] Н. С. Лейтес, [105] Н. Т. Рымаря, [106] Г. К. Косикова [107] и других авторов.
96
И. Г. Гердер. Избранные сочинения. М.; Л., 1959. С. 171 и сл.
97
Л. Ф. Шеллинг. Философия искусства. М., 1966. С. 380.
98
Г. В. Ф. Гегель. Эстетика: В 4 т. М., 1971. Т. 3. С. 306, 433, 475.
99
В. Днепров. Проблемы реализма. Л., 1961. С. 73.
100
В. В. Кожинов. Роман – эпос нового времени // Теория литературы: основные проблемы в историческом освещении. М., 1964. Т. 2. С. 121–127.
101
В. А. Богданов. Роман // Краткая литературная энциклопедия. М., 1971. Т. 6. Стлб. 350–351. См. также статью В. А. Богданова о романе в Литературном энциклопедическом словаре (М., 1987).
102
А. Я. Эсалнек. Внутрижанровая типология и пути ее изучения. М., 1985; Она же. Типология романа. М., 1991.
103
А. В. Михайлов. Роман и стиль // Теория литературных стилей: современные аспекты изучения. М., 1982.
104
М Л. Андреев. Рыцарский роман в эпоху Возрождения. М., 1993.
105
Н. С. Лейтес. Роман как художественная система. Пермь, 1985.
106
Н. Т. Рымарь. Введение в теорию романа. Воронеж, 1989.
107
Г. К. Косиков. К теории романа (роман средневековый и роман Нового времени) // Проблема жанра в литературе средневековья. М., 1994.
Среди работ, представляющих концепции романного жанра, выделяется ряд исследований, для которых характерен подход к роману как многоаспектной и целостной структуре, устойчивой (и в то же время развивающейся) на протяжении всей литературной истории жанра. Представления подобного рода в 1920-е г. предваряла теория романа Б. А. Грифцова, но основные контуры этого подхода были заложены в трудах М. М. Бахтина. В настоящее время представления о романе как целостной и «самонастраивающейся» структуре развивают исследования Д. В. Затонского, [108] Н. Д. Тамарченко. [109]
108
Д. Затонский. Искусство романа и XX век. М., 1973. С. 21.
109
Н. Д. Тамарченко. Реалистический тип романа. Кемерово, 1985. С. 12–16, 43.
С точки зрения исторической поэтики важно то, что структурообразующие начала романного жанра могут развиваться первоначально независимо друг от друга и на разных этапах развития литературы, как об этом в свое время писал В. В. Сиповский: «Для историка особенно ценны наблюдения <…> над первым, “начальным” периодом жизни всякого литературного жанра, когда путем дифференциации из синтетического состояния поэзии начинают все яснее вырисовываться те “эмбрионы”, которым, при благоприятных условиях, суждено будет развернуться в новый поэтический вид». [110]
110
В. В. Сиповский. Русские повести XVII–XVIII вв. СПб., 1905. С. V.
Одним из основных структурообразующих начал романного жанра является собственно предмет изображения (иначе – внутренняя тема [111] ). Существо предмета романа сводится к изображению героя как частного человека и его жизненного пути как личной судьбы. В это понятие мы вкладываем совершенно определенное содержание. Это не персонализированное выражение коллективных судеб народа, общества, какова судьба героя эпопеи. [112] Это и не индивидуальная, но строго определенная, заданная мифом и ритуалом судьба героя волшебной сказки. Это и не предопределенная судьба героя средневековой христианской литературы, отвечающая представлениям о Божественном провидении. Это собственно личная, т. е. частным, необязательным образом сложившаяся судьба, – как результирующая жизни частного, предоставленного самому себе и в этом смысле свободного человека.
111
«Внешняя тема – это круг объектов, изображенных в произведении (характеризуемых с любой степенью подробности). Внутренняя тема – это те стороны, которыми повернуты объекты, которые выдвинуты в них на первый план» (И. Виноградов. Вопросы марксистской поэтики. Л., 1936. С. 323).
112
М. М. Бахтин. Автор и герой в эстетической деятельности // М. М. Бахтин. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 152 и сл.; Он же. Эпос и роман // М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 447–465.
Проблематику личной судьбы героя помещал в центр предмета изображения эллинистического романа А. Н. Веселовский. [113] Глубокую характеристику предмету романа давал М. М. Бахтин: «Одной из основных внутренних тем романа является <…> тема неадекватности герою его судьбы и его положения. Человек или больше своей судьбы, или меньше своей человечности». [114] О романообразующем характере изображения личной судьбы героя как частного человека пишут современные исследователи истории и поэтики романа – В. В. Кожинов, Г. Н. Поспелов, В. А. Богданов, А. Д. Михайлов, П. А. Гринцер, Т. В. Попова, Е. М. Мелетинский, А. Д. Алексидзе, А. Я. Эсалнек, Н. Т. Рымарь. [115]
113
А. Н. Веселовский. Из истории романа и повести: материалы и исследования. Греко-византийский период // Сб. Отд. русск. яз. и словесности Академии наук. СПб., 1886, Т. 40. № 2. С. 30–31.
114
М. М. Бахтин. Эпос и роман // М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 479.
115
Приведем, в частности, суждение В. В. Кожинова: роман – это «самодвижущееся развертывание человеческих судеб и переживаний» (В. Кожинов. Роман – эпос нового времени // Теория литературы: основные проблемы в историческом освещении. М., 1964. Т. 2. С. 126).
В повествовательном произведении предмет изображения раскрывается через развертывание сюжета. [116] В понимании сюжетной стороны произведения в отечественном литературоведении доминирует традиция, идущая от исследований 1920-х годов и различающая два взаимосвязанных аспекта художественного повествования – фабулу как последовательность событий, данных в естественном порядке, и сюжет как художественное преобразование фабулы (В. Б. Шкловский, [117] А. А. Реформатский, [118] Б. В. Томашевский, [119] Ю. Н. Тынянов, [120] М. М. Бахтин и П. Н. Медведев [121] ). Глубоким проникновением в существо отношений сюжета и фабулы отличаются работы современных авторов – В. В. Кожинова, Я. С. Лурье, Б. Ф. Егорова, В. А. Зарецкого, Л. С. Левитан, Л. М. Цилевича, В. Н. Захарова, Ю. В. Шатина. [122]
116
Подробнее о соотношении сюжета и предмета изображения см.: В. Б. Шкловский. Заметки о прозе русских классиков. 2 изд. М., 1955. С. 9.
117
В. Шкловский. О теории прозы. М.; Л., 1925. С. 161.
118
А. А. Реформатский. Структура сюжета у Л. Толстого // А. А. Реформатский. Лингвистика и поэтика. М., 1987. С. 180.
119
Б. Томашевский. Теория литературы. М.; Л., 1928. С. 134–136.
120
Ю. Н. Тынянов. О сюжете и фабуле в кино // Ю. Н. Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 317, 324–325. Ср.: Б. Ф. Егоров, В. А. Зарецкий, Е. М. Гушанская, Е. М. Таборисская, А. М. Штейнгольд. Сюжет и фабула // Вопросы сюжетосложения. Рига, 1978. Вып. 5. С. 19; Л. С. Левитан, Л. М. Цилевич. Сюжет в художественной системе литературного произведения. Рига, 1990. С. 106.
121
П. Н. Медведев (М. М. Бахтин). Формальный метод в литературоведении. М., 1993. С. 155–157.
122
Большое значение для нашей темы имеют наблюдения Ю. В. Шатина, различающего сюжет и фабулу не только с точки зрения их структуры, но и с точки зрения их «несходной функции в повествовании». «Задача фабулы, – пишет исследователь, – в согласовании простейших единиц – мотивов, в создании внутренней целесообразности. Она индифферентна и по отношению к авторской оценке поведения персонажа, и по отношению к жанру произведения». Напротив, сюжет как «понятие содержательное по отношению к фабуле» является «одним из способов выражения авторской концепции и оценки» и взаимодействует с жанром произведения (Ю. В. Шатин. Типология и эволюция сюжета в романе второй половины XIX в.: Автореф. дис… канд. филол. наук. Л., 1976. С. 7).
Основополагающий момент художественного преобразования фабулы в сюжет заключается в выявлении между моментами фабулы содержательных противоречий, или коллизий. Исчерпывающее определение сюжетной коллизии было дано Гегелем: «В основе коллизии лежит нарушение, которое не может сохраняться в качестве нарушения, а должно быть устранено. Коллизия является таким изменением гармонического состояния, которое в свою очередь должно быть изменено». [123] В современном литературоведении развитие гегелевской идеи находим, в частности, у В. В. Кожинова. «Сюжет, – писал исследователь, – по своей глубокой сущности есть движущаяся коллизия; каждый эпизод сюжета представляет собой определенную ступень в нарастании или разрешении коллизии». [124]
123
Г. В. Ф. Гегель. Эстетика: В 4 т. М., 1968. Т. 1. С. 213.
124
В. В. Кожинов. Сюжет, фабула, композиция // Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении. М., 1964. Т. 2. С. 462. Существенно иную трактовку природы и типов сюжетной коллизии см. в кн.: В. Е. Хализев. Драма как род литературы. М., 1986. С. 122–134.
Коллизия как содержательное противоречие, как проблемное начало сюжета высвечивает в определенном ракурсе и смысле внешнюю тему и фабулу произведения – и тем самым формирует существенные контуры внутренней темы произведения, т. е. самого предмета изображения. Сюжет как «движущаяся коллизия» раскрывает предмет изображения в его полноте и целостности.
Предмет романа был определен выше как изображение личной судьбы героя как частного человека. Существенный контур предмета романа, очевидно, задается уже коллизией определенного содержательного типа: противоречием героя, его частной и личностно-существенной жизни – и его судьбы (противоречивой ситуацией «неадекватности герою его судьбы и его положения», по М. М. Бахтину). Условимся называть данный тип коллизии романным, а сюжет с романной коллизией, раскрывающий и завершающий противоречивую историю личной судьбы героя – романным сюжетом.