Сыворотка правды

Куинни.

Она попросила купить ей это треклятое изобретение обычных людей, чтобы сдобрить свой Мерлинов пирог.

Но если ваниль осталась у нее в кармане, то, значит, сегодня утром сестра вытащила из кармана ее пальто…

Господи, нет. Только не это.

Девушку моментально бросает в жар.

С утра перед работой она под четким контролем Куинни съела внушительный кусок шарлотки, запивая все чаем. И, похоже, волшебница весь день находилась под действием сыворотки правды, ведь употребила не предписанные три капли, а минимум пару ложек!

От осознания этого факта Тина хочет провалиться под землю. Она стыдливо поднимает взгляд над Грейвса и замечает, что он чуть ли не смеется над ней. Какой ужас.

– Тина, у вас все в порядке? О чем вы думаете?

– О том, что вы слишком явно насмехаетесь надо мной, - чуть ли не со стоном произносит девушка, а после прикусывает язык.

Только не это.

Порпентина даже не успела подумать, как слова сами вылетели у нее изо рта. Дурацкое зелье! Дурацкие гоблины! И Куинни! Как она могла? Неужели не отличила сыворотку правды от простой ванильной эссенции?

Сейчас самое главное не вступать в дальнейший разговор с Персивалем, чтобы не дать ему еще больше поводов считать ее, Тину, совсем невежественным мракоборцем.

Подумать только: она не просто отдала шефу пищевую добавку, но и сама же управилась с уликой. Съев ее за завтраком.

Если Грейвс узнает об этом, то заполнение отчетов ей покажется еще очень приятным делом. Ведь иначе Голдштейн в ближайшее время не доверят ни одного интересного случая.

– Вот как? – брови Персиваля ползут вверх. – Что же еще вы обо мне думаете?

Если бы девушка не была так озабочена вопросом, как закрыть свой рот, то она бы наверняка решила, что Грейвс уже обо всем догадался. И виртуозно издевается над своей подчиненной.

– Я думаю, - раздается писк вместо привычного голоса Порпентины, - что вы весьма опытный мракоборец. И что вы отлично справляетесь со своей работой. И служите примером для всех нас.

Остановись, Тина, хватит! Прошу тебя, прекращай.

– Вы – отличный маг. Уверена, что Президент Пиквери рада иметь такого помощника, как вы.

Персиваль внимательно слушает, а в его глазах можно прочесть такую едкую (или довольную) усмешку, что Голдштейн готова сгореть от стыда на месте. Но на этом словесный поток, кажется, решил не заканчиваться.

– А еще у вас потрясающие глаза, - на одном дыхании выпаливает девушка, краснея еще больше и становясь ярче любимого пальто своей сестры.

– Глаза? – вот теперь он абсолютно точно смеется над ней, даже не скрывая улыбки.

– Глаза, - повторяет Тина, ненавидя себя за все это представление. – Вы, наверно, не замечаете, но когда вы сосредоточены на работе или внимательно слушаете выступления Президента, то они у вас под цвет горького шоколада. Когда недовольны работой мракоборцев – этот обсидиан в вашем взгляде может обжечь. А в те редкие минуты, когда все идет как надо, - ваши глаза напоминают топленую карамель с темно-золотыми вкраплениями. Завораживает, - слишком честно признается Голдштейн.

Она с силой сжимает кулаки, чтобы короткие ногти впились в кожу, но даже эта боль не помогает девушке заткнуться. Сколько же она употребила этого проклятого зелья, что его эффект никак не кончается? Ох, Куинни, доберусь я до тебя!

Хотя Тина понимала, что вина лежит только на ней: она ведь прекрасно знает о рассеянности сестры и первым делом должна была убрать важную улику в другое место. Надо было вообще не трогать эту сыворотку или сразу же отдать ее в хранилище вещественных доказательств.

Внутренний голос ехидно шепчет, что волшебница сама накликала беду на свою голову, вот теперь пусть и отдувается за недальновидность.

– А как же я смотрю на вас, мисс Голдштейн? Какими глазами? – Персиваль, кажется, чувствует себя весьма комфортно в этой ситуации.

– Вы на меня не смотрите, мистер Грейвс. Иногда мне кажется, что я для вас не существую, хотя ничем не уступаю любому другому мракоборцу в этой комнате! – на секунду возмущение победило смущение. Но лишь на одно мгновение. – Вы редко обращаетесь ко мне, а если и даете поручения, то на ходу, обязательно думая о других вещах. Если вы и удостаиваете меня взглядом, то он всегда какой-то отсутствующий. И, знаете ли, такое обращение невероятно удручает.

Грейвс не выдерживает. Его крепкая плотина хладнокровия прорывается, и мужчина сначала выдавливает из себя пару смешков, а потом принимается раскатисто смеяться, проводя ладонями по лицу.

– Еще и смех у вас потрясающий, - едва слышно ворчит Тина, но Персиваль ловит каждое ее слово.

Он смотрит на нее, как на ребенка, и впервые за долгое время позволяет себе снять ледяную маску, откинуть здравый рассудок и проявить настоящие эмоции.

Порпентина не лукавит, смех у него действительно чарующий. Под стать голосу, под стать образу и этим невероятным глазам.

– Что-то еще, мисс Голдштейн? – весело спрашивает помощник Президента перестав, наконец, смеяться.

– Да, - девушка судорожно сглатывает, предчувствуя очередную волну стыда и ужаса. – Вы – чертов идеал, мистер Грейвс.

И роняет голову на стол, сверху еще прикрываясь руками, чтобы не видеть и не слышать новой реакции Персиваля.

Так кошмарно Тина себя никогда не чувствовала. Сейчас она полностью унижена и растоптана. Девушка проявила себя с самой непрофессиональной стороны, и теперь ей стоит ожидать лишь должности секретарши. Это в лучшем случае.

– Мисс Голдштейн, - мягко обращается к ней Грейвс, привлекая внимания волшебницы, - ваша находка действительно удивительна. Но, боюсь, мы не сможем представить ее в качестве доказательства по делу.

Порпентина что-то бессвязно произносит и поднимает голову, стараясь вернуть себе прежний официальный стиль. Несмотря на то, что безумно хочет по-доброму рассмеяться в ответ на слова мужчины.

– Мне кажется, вы устали, - продолжает он, а чертенята в этих карих глазах отплясывают что-то невероятное. – И вам стоит хорошенько выспаться. Надеюсь, завтра вы будете в полном порядке, Тина.

Девушка кивает и старается больше не произносить ни звука, чтобы не скомпрометировать себя еще больше. Персиваль решает больше не смущать сотрудницу и направляется к выходу из отдела. Но что-то заставляет его передумать, и у самой двери Грейвс поворачивается и обращается к Тине:

– Вы ошибаетесь. – Секунда тишины.
– Я смотрю на вас, мисс Голдштейн. И гораздо чаще, чем мне бы того хотелось. – Пауза.
– Доброй ночи.

Порпентина думает, что сейчас упадет. У волшебницы подкашиваются ноги, и она буквально оседает на стул, ошарашено смотря вслед Грейвсу. Она сидит еще так пару минут, прежде чем начинает собираться и поспешно покидает здание МАКУСА.