Т-34 — амазонский рубеж
Шрифт:
Налетевший порыв ветра донес до кока обрывок песни: «…я не старый баркас, а фрегат с парусами йо-хо-й!»
«Голос хороший, а вот со слухом беда», — мельком отметил кок, с кряхтением поднимаясь с земли…
Танк, покачиваясь на земляных буграх, выполз из-под полога джунглей, на опушке немного замедлил ход, принял влево и помчался по открытой местности, поднимая короткий хвост пыли. Опушка леса осталась позади. Показалась и начала уплывать назад густая пальмовая роща. И вот из-за нее-то и раздался первый выстрел. Перелет! Оставляя за собой дымный инверсионный след, противотанковая ракета пролетела над башней и надсадно ухнула, разорвавшись среди деревьев. Второй выстрел не
Удар! Есть попадание! Сноп огня блеснул сбоку башни, пахнуло перекаленным железом. Танк содрогнулся и остановился. Башня развернулась в ту сторону, откуда велся огонь. Орудие выстрелило осколочным снарядом. Танк быстро развернулся, словно человек, пожелавший увидеть, кто это его ударил в спину.
«Тридцатьчетверка» быстро пошла задним ходом и очень скоро кормой вломилась в лес, под надежную защиту джунглей. Враг затаился и больше не стрелял, чтобы не засветить свою огневую позицию.
Скоротечный бой не испугал близнецов. Испугала наступившая тишина. Затаился русский танк или ушел? Отчего ему убраться, зачем? Русские, наверное, спрятались и ждут. Поэтому все и затихло — только легкий звон в ушах. Снаряд разорвался в опасной близости от расчета «панцершрека». Нет, эти просто так не уйдут.
Братья почти интуитивно знали, а не только чувствовали, что это тишина перед атакой. Их сердца бились так часто, как и сердца тех танкистов, которые тоже готовились идти в бой.
Из джунглей на просеку снова выехал русский танк. Большая приземистая машина с цифрой «сто» на башне замерла на миг. Длинное жерло орудия, будто хобот исполинского чудовища, поворачивалось из стороны в сторону, вынюхивая врага. В этот момент по «тридцатьчетверке» точно вдарили из гранатомета. Ракета, выпущенная из «панцершрека», попала в танк.
Машину сильно тряхнуло. Ракета броню не пробила, но перебитая гусеница, простучав траками по ведущему катку, сползла на землю.
В шлемофонах, подключенных к внутренней связи, раздался голос Суворина:
— Подбили, су-уки! Похоже, правую гусеницу сорвало! Что делать, командир?
— Разберемся, — процедил Степаныч. Он вертел перископом командирской башенки, стараясь засечь огневую позицию противотанкистов. Обездвиженный танк — легкая добыча.
Непоседа Чаликов в этот момент открыл люк и ужом вылез из башни. Надо разобраться, что произошло. Оценить повреждения и доложить. Раздался страшный грохот, будто по «тридцатьчетверке» жахнули паровым молотом. Виктора ударило и, словно пушинку, смело с брони.
— Есть! — Степаныч засек яркую вспышку между двух исполинских деревьев. Враг обнаружен. — Осколочным заряжай!
Танк еще раз ощутимо тряхнуло. Попали! Руки на поворотном механизме безостановочно двигались. Капитан приник к прицелу, навел орудие и нажал спуск. Выстрел! Александр увидел, как между деревьями расцвел исполинский цветок разрыва. Для верности «сотка» плюнула еще несколькими осколочными. Последний разрыв был особенно мощным по сравнению с предыдущими. Похоже, сдетонировал вражеский боекомплект.
На месте позиции братьев-гранатометчиков ничего не осталось. Там, где еще недавно затаился расчет «панцершрека», курилась легким дымком воронка. С громким шумом подломилось и рухнуло огромное дерево. Его ствол расщепило одним из снарядов. Лесной великан ненадолго пережил немцев. Густая листва укрыла воронку зеленым саваном.
…Когда Чаликов вылез из люка, его резко толкнуло в бок и дернуло за руку. Неведомая сила сбросила Витьку с брони. Боль ослепительной молнией проскочила от затылка до пяток. Он упал на землю, вскочил, пробежал несколько метров, потом ноги подломились, а в нос шибанул запах крови. Танкист снова упал. Падая, он
успел увидеть рукав комбинезона и на его черном фоне — белые кости руки.Он не застонал и не вскрикнул.
Земля властно притягивала его к себе. Чаликов чувствовал ее затылком и спиной. Было такое ощущение, будто левый бок растворяется в ней. Он попытался приподняться на локтях, но земля не отпускала, она вцепилась мертвой хваткой в человека.
— Живой? — услышал он голос Ковалева.
— Живее всех живых, — это ответил за него Марис.
Чаликов все прекрасно слышал, он находился в полном сознании, когда его перевязывали. Настоящая боль еще не заявила о себе. Нервы, пришибленные эндоморфинами, бешено поступавшими в кровь по команде мозга, еще не оклемались, не обрели полной чувствительности. Организм позаботился о себе, чтобы человек не умер от болевого шока. Наконец, туманная пелена беспамятства мягко обволокла сознание, даря отдых израненному телу.
Постепенно в голове стало проясняться. Чаликов заново увидел мир, услышал его запахи.
Запахи — раньше всего. Сперва едва уловимый прелый аромат листьев, на которых он лежал. Потом запах солярки и пота, которым насквозь пропитан комбинезон танкиста, даже тогда, когда рядом нет его стального друга.
Потом эти запахи смыло, и аромат вечнозеленых джунглей, бодрящий и пряный, захлестнул его, как волной. От всего этого буйства закружилась голова.
Он широко открыл глаза и увидел над собой, чуть ли не перед самым лицом, проглядывающие в просвет среди верхушек деревьев бело-серые пушистые облака. Почему-то синее небо отделилось от них и висит где-то в недосягаемой дали. Почему облака так низко? Раньше он ничего такого не замечал… Словно все разом раскрылось, ожило, враз расцвело.
Все вокруг белым-бело. Белым-бело…
Глаза закрывались. Веки, словно стальные бронезаслонки на амбразурах, с трудом повиновались его воле. В его сознании все сразу стало на свои места. Он понял, что произошло нечто непоправимое, плохое… Конец. Отвоевался. Никаких желаний. Никакой мечты о будущей победе не осталось… Куда его несут? Не все ли равно куда. Не в том главное.
А в чем?
Лежал, думал и искал, в чем суть того, что случилось, и что главное в прожитом. Искал и не мог найти ответа, но в конце концов его осенило. Главное в том, что он сделал. А сделал он все, что мог. Совесть чиста. Может, сделал не так хорошо, как хотелось и как старался, только сейчас уже не переиграть… Он не просил у судьбы поблажек и снисхождения. Не перекладывал на других то, что выпадало на его долю. Не уклонялся ни от чего.
Мысленным взором он окинул весь путь, что прошел на войне. Вспомнил каждый свой шаг. Ему было важно убедиться, что он сделал все, что требовалось. Решительно все.
А убедившись, что ему не за что судить себя, Виктор облегченно вздохнул и попытался вытянуться, устроиться поудобнее.
Он лежал, прикрыв глаза. Ему казалось, что весь окружающий мир отдельно от него, а он сам по себе.
Душа отделилась от тела и поплыла сквозь серо-белые душистые облака. Куда плывет? Она, душа, не знала…
Витю Чаликова похоронили недалеко от берега реки. На холме, но не рядом с водой, чтобы, когда Амазонка разливается в сезон дождей, могилку не подмыло. Вместо памятника холмик обложили запасными танковыми траками. Сразу видно, здесь покоится с миром танкист, да и хищное зверье косточки по лесу не растащит…
Штурмбаннфюрер Кемпке пробирался сквозь джунгли, пока не вышел к месту гибели советских диверсантов. Удовлетворенно разглядывая вымороженных русских, штурмбаннфюрер прозевал появление главного противника. Мерзкий холодок прошелся по спине. В паре десятков метров из-за поваленного дерева на него глядели большие, размером с блюдце, светло-стальные глаза, полуприкрытые прозрачными веками. Глядели с лютой ненавистью.