Т. 3. Несобранные рассказы. О художниках и писателях: статьи; литературные портреты и зарисовки

Когда появилось филе из морских языков Навсикая [49] ,король Филен посоветовал:

— Это блюдо ешьте очень горячим и жуйте помедленнее. Затем не откажите себе в двух бокалах сотерна — нектара, словно нарочно созданного для этой амброзии.

Вещий Порфирий молчал, пока не подали молодых красных куропаток под названием Прекрасная тулузка.

— Вот, — воскликнул он, — блюдо, достойное Лукулла [50] и Брийя-Саварена [51] !

49

«Навсикая»— имеется в виду дочь царя феаков, которая, согласно греческому мифу, нашла на берегу потерпевшего кораблекрушение Одиссея.

50

Лукулл Луций Лициний (ок. 117 — ок. 56 до н. э.) — римский полководец, прославившийся роскошными пирами, которые вошли в поговорку («лукуллов пир»).

51

Брийя-Саварен Антельм (1755–1826). — См. примеч. к новелле «Гастро-астрономизм, или Вкус жизни».

И, взволнованный до глубины души, он трепетно осушил бокал вина, которое ему только что налили.

Торжественный пир шел своим чередом; внесли крем с земляникой, и тут прекрасный Гефестион встал и обратился к Филену с такими словами:

— Приветствую тебя, король Обжиралии, доблестный властитель, чья слава в мире затмевает славу известнейших военачальников и законодателей!

Какой язык в состоянии достаточно красноречиво прославить это филе из морских языков под названием Фея Мелюзина [52] , — филе, достойное быть угощением на банкете, которым англичане, наследники Лузиньяна, отмечали взятие Иерусалима британскими войсками, как предсказал Шекспир в первой сцене первого действия драмы «Генрих IV»?

52

«Фея Мелюзина»— имеется в виду фея — покровительница рода Лузиньянов, одна из героинь цикла рыцарских романов «Круглого стола».

И как описать изысканный вкус отбивных из молодого зайца Кребийон [53] ? Но тут, если мне будет дозволено смиренно подать голос, я просил бы, чтобы добавили: сын, поскольку отец, жестокий и бездарный трагик, недостоин того, чтобы имя его присвоили столь изысканному кушанью!

А что сказать о пулярке Перевозчик? И какая честь для этой дичи, которая погибла по вашему приказу и затем съедена нами и окроплена несравненным вином!

53

«Кребийон»— фамилия французских писателей: драматурга Проспера Жолио Кребийона (1674–1762)и его сына, прозаика Клода Проспера Кребийона (1707–1777).

А что до перепелоки артоланов— лучше я о них промолчу. Их высокое предназначение превосходит их достоинства лишь по причине того, что они пойдут в пищу вам, о король Филен!

А легкие закуски? Эти несравненные сокровища столь же воздушны, как те сверкающие драгоценности, что рассыпаются при фейерверке. Пускай их изумительный вкус недолговечен, я навсегда сохраню в душе память о них.

Пока все аплодировали, музыканты выстроились в глубине залы и заиграли Королевский марш Обжиралии.

После обеда направились в Придворный кинематограф, где был показан фильм, во всех подробностях повествовавший о том, какими способами была спасена от разрушения Священная бутылка во время долгой войны, которая только что кончилась.

Случаи военного или гражданского героизма, проявленного при ее спасении, были столь многочисленны, что, видя их, король Филен решил учредить Орден возлияний, призванный вознаградить эти подвиги. Король посулил этот знак отличия семи посланцам Акакия, которые, бормоча слова благодарности, пытались подавить зевоту, потому что все имеющее отношение к войне наводило на них неодолимую скуку.

Но они вновь оживились, едва оказались на улице, где их выхода ожидали первые красавицы столицы, хотя было уже почти три часа ночи. Дамы устроили гостям овацию на обжиральский манер, то есть выкрикивая: «Приятного аппетита!» — и с воодушевлением проводили их до самой гостиницы.

О ХУДОЖНИКАХ И ПИСАТЕЛЯХ

НОВЫЕ ХУДОЖНИКИ [54] (1905–1912)

54

Серия эссе, часть из которых в разных вариантах публиковалась в периодике, была впервые собрана в книге Г. Аполлинера «О живописи. Художники-кубисты» (Париж, 1913).

ПИКАССО

Если бы то было в наших силах, мы оживили бы всех богов. Рожденный в недрах сознания, присущего человеческому роду, пантеизм, которому тот поклонялся и который был ему подобен, ныне спит глубоким сном. Но, вопреки этому вечному сну, существует бдящее око, и в нем отражаются искорки всего человеческого, словно божественные и веселые призраки.

Это око внимательно, как цветок, который следит за солнцем. Вот живительная радость: всегда находятся люди, обладающие подобным зрением.

* * *

Было время, когда Пикассо высматривал человекообразы, проплывающие в небесах нашей памяти, — те самые, что порождены божественным, дабы отвергнуть все метафизическое. Какими бы благими ни были эти создания, синева пребывала взбаламученной, а свет — тяжелым и сумрачным, как в пещере.

Вот дети, сбившиеся с пути, ибо лишены наставления в вере. Они останавливаются — и дождь кончается. «Смотри, какие в этих домах бедные люди, какая убогая на них одежда!» Они так все понимают — эти дети, лишенные ласки! Мамочка, люби меня покрепче! Они подпрыгивают, их умелые пируэты суть эволюция интеллекта.

Вот женщины, которые лишены любви, они вспоминают. Они вновь и вновь возвращаются к своим хрупким надеждам. Они не молятся, но помнят себя набожными. В сумерках они съеживаются, как старые церкви. Они отступницы, их пальцы могли бы сплести соломенные венцы. С наступлением дня они исчезают, они утешились в тишине. Они открыли множество дверей: матерям хотелось защитить колыбели, чтобы новорожденные не оказались обделенными; когда они склонялись над своими малышами, те улыбались, зная их доброту.

Они привыкли благодарить, их предплечья вздрагивают подобно тому, как дрожат их веки.

Окутанные холодным туманом, застыли в ожидании старики; они ни о чем не думают, поскольку одним только детям свойственно размышлять. Их глаза устремлены к неведомым краям, их волосы отвердели, их все еще занимают глупые ссоры, — эти старики умеют просить милостыню, не выказывая смирения.

Вот другие нищие, изнуренные жизнью. Увечные, безногие, недоумки. Они изумляются, узнав, что достигли цели, — по-прежнему голубой, но это вовсе не горизонт. На старости лет они превратились в безумцев, подобных тем царям, что владеют, говорят, целыми стадами слонов, переносящих на спинах маленькие крепости. А вот путешественники, которые не различают, где цветы, где звезды.

Вот молодые люди, дряхлые, как быки, уже умирающие к двадцати пяти годам, — они привели младенцев, вскормленных грудью луны.

Ясным днем женщины умолкают и становятся подобны ангелам; их взгляды трепещут.

Из опаски они прячут улыбки. Они ждут, чтобы стало страшно, тогда они смогут исповедаться в невинных грехах.

* * *

Расположившись в пространстве времени, Пикассо прожил эту живопись, мягкую и голубую, как влажная бездна, — и сострадательную.