т.2. Проза и драматургия

— А чего ты волнуешься? — сказал Володя. — У нас все идет по графику.

— Отнюдь!

— А что такое? — спросил Володя.

— Ну, — сказал Саша, обращаясь к Петру, — говори, чего ты молчишь?

— Я не молчу, — пробормотал Петр. — Я доедаю второе. Сегодня завезли цемент. Так это не тот цемент. Это плохой карагандинский цемент. Нам нужен цемент марки «пятьсот». Из Чимкента.

— Пусть завезут какой надо! — горячо воскликнул Руслан.

— На стройке такого цемента нет, — ответил Петр. — За ним нужно ехать в город. И еще выбивать его.

— Сколько на это нужно времени? — спросила Лида.

— Реально? Неделю, — ответил Петр.

Здесь заговорили все вместе:

— Ну ты даешь!

— Что мы — снабженцы?

— Это абсолютно исключено!

— Это абсолютно исключено! — кричал Саша. — Эти болты вообще могут держаться на одном трении, как шлямбура! Поставим на тот цемент, какой есть, — сто лет простоят!

— Вы рассуждаете, как шабашники! — отрезал Петр.

— Не надо нас обижать, Петр, — сказал Володя. — Мы работаем честно, и ты это знаешь.

— И работаем здесь, между прочим, по твоей инициативе, — заметил Саша.

— Мало ли что тебе захотелось? — распалялся Руслан. — Может, завтра ты скажешь, что трос не такой, и камень не тот, и погода неподходящая. Давайте еще подождем месяц-другой!

— Что ты скажешь, Лида? — спросил Володя.

— Чем раньше мы отсюда уедем, тем будет лучше, — мрачно ответила Лида.

— Правильно, — сказал Саша. — Я понимаю, Петр, ты здесь работаешь, тебе бы хотелось выглядеть…

— Мне не хотелось бы выглядеть, — сквозь зубы произнес Петр, не поднимая глаз и занимаясь двумя ягодами на дне стакана с компотом. — Я просто не люблю халтурить.

— Слушай, — сказал Руслан, — если здесь ты такой упрямый, что же будет на горе?

Руслан сказал и пожалел — участие Петра в восхождении и так стояло под вопросом.

— Не об этом речь, — вмешался Володя. — Будем ставить эти болты на том цементе, который нам дали. Мы должны уложиться в график. Если нужно, будем работать ночью, привезем свет и будем работать. Халтурить никто не собирается, но и исполнять различные капризы мы не будем. Правильно, Марат?

— Слово Капитана — закон, — сказал Марат, облизывая ложку.

Они работали весь оставшийся день, вися на отвесных скалах. Уже привезли огромные тросы, и ребята потихоньку, через систему блоков, вытаскивали их наверх. Загоняли цемент в пробуренные отверстия, ставили на цемент болты. Саша, Руслан, Спартак — все работали с наивысшим напряжением. Уже вечерело, когда на болты завели два первых троса…

Уходили в темноте. Освещаемые фарами бесконечно идущих к плотине машин, они шли по пыльной дороге, иногда оглядываясь на свой камень. Он стоял в неверном равновесии, но несколько черных линий тросов уже крепили его. Он теперь походил на спящего тигра, к которому постепенно пристраивали клетку.

Последним уходил Володя. Было жарко и душно, хотелось пить. Володя постоял, потоптался, направился к компрессорной. Попал в коридор, откуда был виден кусок машинного зала. На глаза попалась какая-то дверь. Он наугад толкнул ее и неожиданно оказался в комнате, самой обыкновенной комнате, с диваном и кроватью, со столом, с круглым будильником, с фотографиями на стенах. За столом сидел старый человек в выцветшей голубой майке и пил чай.

— Извините, — сказал Володя, — я у вас воды холодной не попью?

— Чай есть, чай, — сказал хозяин, тяжело встал и достал чистую пиалу из буфета. — Вода турбины вертит, ток подает, — добавил хозяин, — а напьешься только кок-чаем, ясна погода!

Володя снял каску, поправил волосы, расстегнул обвязку, повесил ее на стул, сел.

— Это что же — вы тут живете? — спросил он.

— Живу, — ответил хозяин, — меня зовут все дядя Митя, и ты зови.

Чай у дяди Мити был горячий.

— Не спеши, не торопись, подуй, — подсказал дядя Митя.

— Что же вы тут живете? — сказал Володя. — Над вами камень висит.

— Э, сынок, — махнул рукой дядя Митя, — надо мной столько висело, да все мимо проехало. А самое паршивое — ракеты осветительные. Лежишь весь видимый для невидимого врага. Вот страсть, ясна погода!

— Все-таки жилье вам нужно сменить, — сказал Володя.

Дядя Митя усмехнулся, встал, пошел, прихрамывая, к буфету, взял сахарницу.

— Жилье придется сменить, — сказал он все с той же усмешкой, — это ты прав. Скоро придется получить последнюю прописку.

Он глянул в сахарницу и расстроился.

— Все кончается, — вздохнул он. — Сахар кончается. Жизнь кончается. Лето кончается. Только погода никогда не кончается.

— Жарко, — сказал Володя, попивая чаек.

— Жарко, — сказал дядя Митя. — Что за устройство человек! На Колыме сколько лет мечтал отогреться… Мечтал — лягу когда-нибудь на солнышке и буду три дня лежать, пока насквозь не прогреюсь. А здесь от солнца прячусь, шляпу завел. А какой выход из жизни?

Дядя Митя протянул Володе руку, и Володя прочел на тыльной стороне его сухой сильной руки наколку: «Горя не бойся, счастья не жди».

— Мудрая мысль, — сказал Володя.

— Все было, — продолжал дядя Митя. — Война, тюрьма, жена, дети. Все кончилось. Война кончилась, тюрьма кончилась, жена умерла, дети разбрелись, ясна погода! А теперь я сторож. А чего здесь сторожить? Жизнь свою окончательную сторожу. Вот человек зашел, мне радость.

— Меня Володей зовут, — представился Володя. — Мы как раз камень укрепляем, чтобы он на вас не упал.

— А я что же, не знаю? — сказал дядя Митя. — Знаю. И тебя знаю. Ежедневно вижу над собой. Человек всегда виден. И кто добро творит, и кто зло. Каждый виден другому. Вот кто меня сюда на старость лет пристроил, в эту комнату? Она ведь нигде не числится как жилое помещение. Кто? Добрый человек. Кто мне должность сторожа схлопотал? Тут сторож, конечно, условно, я день и ночь при дизелях состою, однако ж! Добрый человек. Удивишься, когда скажу, — женщина. Красавица наша незамужняя, Юнна Александровна, замглавный инженер, дай Бог ей хорошего жениха.