Шрифт:
Наверху была нарисована звездообразная вспышка со словом «Бум-бум!», от которой вниз расходились два треугольника — узкий и широкий. Узкий треугольник, в котором стоял человек, был подписан «Здесь Спасёшься». Широкий, в котором метались какие-то тени, назывался «Место Погибели».
Снизу была приписка карандашом:
Граф, по схеме всё видно. После того, как продавите капсюль пальцем, подкиньте малышку над головой, чтобы взлетела не ниже аршина. Сама развернётся как надо (только кидайте легонько, не подкручивая). Ахнет прямо над головой и посечёт всё вокруг,
Де Мартиньяк, кузнец судьбы. Ясная Поляна
«Де Мартиньяк? — подумал Т., вынимая бомбу из алого бархатного гнезда. — Видимо, кто-то из последователей. Стал кузнецом, молодец. Но не помню, никого не помню. Однако работа почти ювелирная…»
На дне первого конуса было аккуратно выгравировано: «Безропотная». Т. несколько раз подкинул бомбу над головой. Поднимаясь в высшую точку, она неизменно разворачивалась зрачком капсюля вниз. Повторив то же упражнение с другим конусом смерти (вторая бомба называлась «Безответная»), Т. осторожно спрятал их в карманы шаровар.
Кое-что из присланного снаряжения вызывало недоумение — например, старинная двузубчатая вилка с очень широко поставленными зубцами и странным названием «Правда», грубо выбитым на ручке.
«Почему „правда“? — подумал Т. — Правда глаза колет, что ли? Всё непротивление позабыл. Собирай теперь по крохам…»
Наконец подготовка была закончена. Т. ещё раз оглядел себя в зеркале. Его борода стала широкой и как бы седоватой — словно за последние минуты он сделался намного старше и мудрее. Усмехнувшись, Т. поглядел на часы-рыцаря. Пора было отправляться.
Выйдя из гостиницы, он вздрогнул.
Аксинья, в новом жёлтом сарафане, сидела на своей телеге возле самого крыльца — увидев Т., она соскочила на землю, бросилась ему навстречу — но, разглядев его наряд, вдруг испугалась, невозможным движением затормозила на лету, взмахнула руками и отскочила назад.
— Ты? — выдохнула она. — Ай не ты?
— Я, я, — отозвался Т. с досадой. — Рано же ты встаёшь…
— Никак из жандармов попёрли? — спросила Аксинья жалостливо. — Домахался топориком-то. Выпил, и сидел бы дома…
Коридорный из гостиницы, появившийся на улице в эту самую минуту, остановился неподалёку от них, присел и стал делать вид, что завязывает шнурок, выставив внимательное ухо.
— Ты за телегой пришла? — спросил Т. строго. — Бери и езжай с Богом. А у меня дела.
— Да куда ж ты пойдёшь такой, — сказала Аксинья, косясь на коридорного. — Срам лапотный. Идём я тебе сапоги хучь дам старые.
— Уйди, Аксинья, — повторил Т. тихо, — потом.
— Не пей, Левушка! — запричитала Аксинья. — Хрястом-богом тебя прошу, не пей! Ты, как выпьешь, такой чудной!
Вскочив на лошадь, Т. вонзил в её бока скрытые под лыком стальные звёзды и, не оборачиваясь, понёсся по утренней улице прочь.
Засада ждала в трёх верстах за городом — у заброшенной лодочной станции, где от дороги ответвлялась ведущая к реке тропа.
Т. ощутил это инстинктом — никаких внешних признаков опасности не было. Вокруг полуразрушенного кирпичного барака с провалившейся крышей качались под ветром заросли бузины; полосатый шлагбаум на спуске к сгнившей пристани
был поднят, рассохшаяся будка сторожа пуста — на всём лежала печать многолетнего запустения.Подъезжая к станции, Т. постепенно сбавлял ход — и только поэтому успел остановиться вовремя. Над дорогой была протянута тонкая серая бечева, почти неразличимая на фоне земли. Она ныряла в заросли бузины под чёрной дырой окна в стене барака. Осадив лошадь, Т. отъехал на несколько шагов назад, словно раздумывая, куда направиться дальше — прямо или к реке.
«Понятно, — подумал он. — В окне, вероятней всего, ружьё, и бечёвка идёт прямо к курку. Система „остановись, прохожий“ — знаем… А Кнопф где-то рядом и смотрит на меня. Плохо, что он меня видит, а я его нет».
То и дело беспокоя лошадь поводьями, Т. заставил её нервно кружиться на месте, чтобы его труднее было взять на прицел. Одновременно он незаметно высвободил из стремени правую ногу и перенёс вес тела на левую.
— Господа, — крикнул он, — я чувствую, что вы рядом! Предлагаю обсудить происходящее! Господин Кнопф, поверьте, у нас с вами нет причин для вражды!
В кустах бузины произошло еле заметное движение. Т. мгновенно перебросил правую ногу через седло и сложился так, что его закрыл бок лошади. В следующую секунду из кустов пыхнули фонтанчики синего дыма и раздался грохот ружейного залпа. Стреляли из двустволок, картечью: одна из картечин оцарапала Т. руку. Лошадь попятилась назад, оседая на разъезжающиеся задние ноги, и тяжело повалилась в пыль.
«Вторая за два дня, — подумал Т., чувствуя волну холодного гнева, — какие же подлецы…»
Он распластался на земле за упавшей лошадью. Опять грохнул выстрел, и новая порция картечи с отвратительным чавкающим звуком шлёпнулась в лошадиный живот.
— Господа, — крикнул Т., — ещё раз призываю остановиться!
В ответ из кустов раздалась револьверная пальба.
«Отлично, — понял Т., — значит, ружей они не перезарядили. Теперь не медлить…»
Достав из-под рубашки несколько метательных ножей, он веером развернул их в руке.
— Господа, — закричал он, — напоминаю, я противник насилия! Я никому не хочу вреда! Я вижу перед собой только кусты, повторяю, только кусты! Сейчас я буду кидать туда ножи! Ножи очень острые, поэтому если там кто-то случайно прячется, просьба выйти до счёта три, чтобы я никого не поранил! Раз! Два!
Т. заставил себя выдержать короткую паузу.
— Три!
Немедленно вслед за этим он приподнялся и стал метать лезвия, чуть поворачиваясь после каждого броска. Четвёртый нож в кого-то попал — это стало ясно по полному боли крику. Морщась от презрения к себе, Т. бросил ещё два лезвия в то же место, и крик перешёл в хрип.
Из кустов снова стали стрелять, и Т. спрятался за лошадью. Как только стрельба стихла, он опять кинул несколько ножей. В этот раз он попал сразу в двоих. Каждый раз после крика боли он посылал в ту же точку ещё два острейших куска стали.
Из кустов по-прежнему хлопали револьверы — но выстрелы стали реже. Т. определил, что там осталось ещё трое.
— Господа, — крикнул он, — я в последний раз предлагаю прекратить! Хватит страданий и крови!
— Лицемер! — крикнул в ответ Кнопф.