Та, что гасит свет (сборник)

— То есть твоя история: ты увидел — и убил. Без красок.

— Нет, ребята, я не абитуриент на первом экзамене, что вы меня ловите? Я увидел. Полюбил. Не успев разлюбить, убил. Ходили бы ноги, пошел бы, попрощался. Вот и вся история.

— «А ведь вы и убили-с…» — как сказал Порфирий Петрович, да? — хихикнул Деймос.

— Убивать нельзя, — добавил Фобос.

— А мне понравилось.

— Ну и хорошо, что на Наташе и закончилось. Так бы ходил и мочил всех красивых баб только за то, что они красивые и желанные.

— Нет, какие дураки! Вам же по нескольку тысяч лет, что вы мне тут плетете? Да мое ли дело, кто, когда и с кем? Но ведь эта развратная женщина была моей женой…

— Запись в паспорте — не жена. Венчаться надо было, — заметил Фобос.

— А я бы просто после первого «косяка» послал бы ее к черту. Потратил бы полгодика на лечение и стал бы трахать всех подряд — уверяю, ты так сразу бы заглушил свою тоску, — сказал Деймос.

— Я ее любил…

— Ты полюбил первую, которая проявила к тебе симпатию. А она симпатизировала всем подряд, такой, понимаешь, открытый, добрый, жизнерадостный характер.

— Если бы эта фраза прозвучала на веселом испанском, я бы перевел ее просто: «В общем, она была потаскуха».

— А на скучном английском?

— Он краткий, неэмоциональный. «Суперпотаскуха». И все.

— Ты мизантроп! Ты не любишь женщин.

— Я люблю женщин. Особенно в постели разными способами.

— Да ты фашист.

— Я просто родился не в то время. В девятнадцатом веке за пьесу в стихах автору платили в полтора раза больше, чем в прозе. Кому сейчас, скажите, продать перевод в стихах?

— А ты, не будь дураком, напиши двести двадцать серий для телевизионного сериала про сбежавшего из тюрьмы невинно осужденного, который начинает мстить своим врагам, — сразу купят.

— А разве это не история «Графа Монте-Кристо»?

— Точно! Ну а тебе-то что? Сюжет отличный, завлекательный. Только парень бежит из зоны, а на его невесте женился следак, который его и посадил. Ну и так далее…

— Я думал, что после Шекспира сюжетов просто не осталось.

— А мы думали, после Библии.

— Много вы о Библии знаете, вы же язычники.

— Много-немного, но, вообще-то, все это мы своими глазами видели и немало бы тебе могли рассказать.

— Ну так расскажите!

— Времени нет. Ты через пять минут умрешь, там тобою другие займутся.

— Будут мытарства?

— Будет намного хуже. Не надо было человека ножом резать.

— А мне понравилось. И нож хороший…

— Нож точно классный.

— Пока не умер, скажите, Христа видели?

— Конечно! Кто ж его не видел?!

— А какой он?

— В Третьяковку ходил?

— Да, ходил.

— Помнишь картину Иванова «Явление мессии?»

— «Явление Христа народу?»

— Правильно «Явление мессии», дурья башка!

— Видел.

— Ну убираешь с картины весь восторженный народ — и вот такой он, Христос. Ходит, думает о чем-то своем…

— Я засыпаю! А так хочется поговорить! Где же вы раньше были?

— Так все время здесь и были.

— А что же не появлялись?

— Ну еще бы, мы после нескольких упаковок феназепама и флакона донормила не появились.

— И всего-то? Так вы просто глюки? Я разочарован.

— Поздно разочаровываться. И мы не простые видения. Настает минута смерти. С миром прощайся.

— Мир! — заорал что есть силы Борис Антонович. — Зачем ты мне сдался?!

— Тоже своего рода подход, — заметил Деймос.

— Это его личное, — сказал Фобос.

— Ты будешь нам читать на прощание свой перевод Фернанду Пессоа?

— С английского?

— Нет, из раннего, что написано еще на португальском.

— А откуда вы знаете про перевод?

— Потому что это твой лучший перевод.

— Но он же нигде не публиковался!

— Ну, может, потому и лучший?

— Пожалуйста! Мне для друзей не жалко!

— Виски допей для вдохновения.

— А стакан пустой.

— Так вот же бутылка. Давай из горлышка.

— А хорошая штука — виски!

— Хорошая. Читай.

— Слушайте, ребят, я засыпаю.

— А ты прочти и сразу спи.

— Вы мне только скажите: тот свет — он есть?

— Во торопыга! Сам же через три минуты узнаешь! Читай!

— Пожалуйста…

Ни любовь, ни власть, ни слава Не спасут от мрака смерти. Обещаниям лукавым, Люди, ни за что не верьте. Все на свете, в самом деле, Лишь один конец имеет, Вид последней страшной цели Надо мной всегда довлеет. Все надежды — лишь отрава, Лжи туман и дым обмана, Хоть с позором, хоть со славой — Все равно я мертвым стану. Буду плотью бездыханной! Буду трупом бледно-синим! Бросят в ящик деревянный Тело, ставшее бессильным… Смерть не знает грусть и жалость. Не считай со страхом числа, Что прожить тебе осталось, — В смерти, право, больше смысла. Деньги, власть, любовь, богатство, Слава, сила и удача — Маскарад, судьбы коварство, Ничего они не значат. Всех в себя возьмет бездонный Мрак. Готовься к этой встрече! Жизни путь — весьма условный. Смерти лик — правдив и вечен!

Правдив и вечен… Правдив и вечен… Правдив и вечен…

Последнее, что Борис Антонович услышал в своей жизни, был звук разбившейся бутылки, упавшей на мокрый кафель.