Та, что меня спасла
Шрифт:
Я проваливаюсь в тяжёлый сон, как только падаю на свою узкую девичью кровать. Здесь всё знакомо, но перестало быть моим. Как мало, оказывается, нужно, чтобы стать листком, что оторвался от дерева и отправился в долгое путешествие по жизни. Больше его ничего не связывает ни с веткой, на которой он вырос, ни с корнями, что питали его долгое время.
– Вернулась домой, – слышу я сквозь сон. Тётка с кем-то разговаривает по телефону. – Как побитая собака на трёх лапах. Вот она: семейная жизнь. Никогда замужем не была – и слава богу. Даром такое счастье не нужно.
Это она с подругой своей треплется.
– Приняла,
Если б я не была в такой тревоге, смеялась бы, наверное. Тётка неподражаема. Любит себя и пожалеть, и выпятить. За этими мыслями я чуть не пропустила главное.
– Хорошо, люди нашлись. Помогли и помогут. Всё нормально – прорвёмся. Тут главное не продешевить.
У меня волосы дыбом встали. Кого или что на этот раз продала моя тётка, чтобы «хорошие люди нашлись»? Надеюсь, что предмет торгов всё же не я. Или всё же я?.. Или тётка продолжает свои подковёрные игры. Не зря мне ещё в больнице казалось: она что-то знает, но почему-то стойко молчит.
Ничему жизнь её не научила, судя по всему. Я встаю с постели и неслышно выхожу из комнаты. Я должна узнать, что за очередную пакость задумала моя дорогая тётенька. Или куда она влипла в очередной раз, меркантильная моя.
48. Эдгар
Когда никого нет рядом, больше не нужно искусственно запечатывать себя в ледяную глыбу. Лгать себе тоже нет нужды.
Лгать, чтобы не позволить прорваться тому Эдгару, которого она во мне увидела, протянула руку и вытянула из пропасти на землю. Говорить себе плохие слова в её адрес, чтобы сыграть достоверно. Я обзывал её гадким утёнком, простушкой. Так легче держать лицо, иначе не выдержал бы. Не смог. Кинулся бы к ней и всё испортил.
Я один в комнате. В той самой спальне, где был счастлив несколько коротких дней. Счастлив, как никогда. Прячусь за тяжёлой портьерой. Прислоняю горячий лоб к стеклу.
Боль искажает мои черты. Интересно, я похож сейчас на разбитое зеркало? На место, где не осталось гладкой поверхности? Есть только трещины и осколки. Искажённая мукой реальность.
Ты не утёнок, Тая Гинц. Ты красивая и сильная птица. Изначально. А тот, кто прикасается к тебе, становится чище и лучше – у него нет шансов. Ты моя девочка с огромным сердцем, способным любить мир. В твоей душе хватает места всем. Даже мерзкой тётке, что так и не смогла сломать тебя. Ей это не под силу. Надеюсь, однажды твоё сердце, моя Тая, сможет простить и меня за тот цирк, что я устроил для твари, затаившейся в нашем доме.
Янышевский не дождётся. Я не собирался и не собираюсь разводиться с женой. Мне нужно выиграть немного времени и поймать его. Зажать в кулаке. Вынудить сделать неправильный шаг. Вырвать с корнем заразу – пусть не разбрасывает споры и не плодит бурьян. А заодно я уничтожу всех, кто подобрался к нам настолько близко, что имеет дерзость предавать и шпионить.
Я слышу, как открывается дверь. Прислушиваюсь к шорохам, а затем неожиданно делаю шаг из-за портьеры. Стремительный
бросок в недра комнаты.Смертельно напуганная Ида шарахается и пятится к двери.
– Эдгар Олегович… я прибрать зашла…
Я пытаюсь справиться с лицом. Она застала меня врасплох. Никто, никто не должен видеть и понимать, что я на самом деле чувствую. Ни одна душа не должна узнать, что я страдаю и насколько дорога мне Тая. Иначе неудобный «вопрос» решат гораздо быстрее, чем я предприму собственные шаги.
– Во-первых, прежде чем входить, нужно стучать в дверь, – ледяная маска стягивает лицо, но разговариваю я с прислугой почти спокойно. – Во-вторых, выйдите вон, Ида Петровна. И впредь будете делать уборку комнат по указанию Елизаветы Михайловны.
Так на самом деле зовут мою мать. Ида смотрит на меня непонимающе, но мне плевать. Сообразит, когда в себя придёт.
– Да-да, конечно, – она наконец-то благополучно пихает спиной дверь и вылетает из спальни, как пробка из бутылки шампанского.
Я медленно выдыхаю воздух, пытаясь прийти в себя, упорядочить мысли и не думать о Тае. Сейчас важно сосредоточиться. Именно здесь у меня и наблюдательный пункт, и штаб из одного генерала, который принимает решения, выслушивая донесения.
Телефон оживает. Новый телефон. Я молча выслушиваю отчёт охраны и, проверив, не околачивается ли кто у дверей, отдаю краткие указания. Дожился: в собственном доме как по минному полю.
Следующий звонок не застаёт меня врасплох. Я жду его.
– Надеюсь, у тебя документы на развод готовы, Эдгар? То, что ты выгнал девочку, хорошо, но недостаточно. Могу порекомендовать тебе отличного специалиста. Можно сказать, бога по бракоразводным процессам. К тому же, я надеюсь, никаких неожиданностей не будет.
– У меня свои отличные специалисты, – отрезаю я возможность манипулировать мной и подсовывать своих людей. – Это мои дела, и я хочу их сделать сам, без вмешательства извне.
– Как скажешь, Эдгар, как скажешь. Я бы хотел увидеться с тобой. Есть дела, не требующие отлагательств.
– Я бесполезное бревно в данный момент. Финансовый труп, – намеренно забрасываю удочку – кидаю наживку и жду, что он поймается.
– Кто тебе сказал подобную чушь? – смеётся радостно Янышевский. – Завтра разморозят твои счета. Там накладка вышла. Ошибочка. Представители налоговой инспекции принесут тебе глубочайшие извинения. Ну, а ты в благодарность, что я позаботился о твоих финансовых делах, не откажешь будущему тестю в малости. В сущей безделице. Подпишешь документы. Скоро прибудет курьер – у тебя есть ночь впереди, чтобы ознакомиться и решение принять. А пока будешь бумаги листать, мои люди присмотрят за твоей пока ещё женой. Она, кажется, снова к тётке вернулась.
Стискиваю челюсти до хруста, чтобы ничего лишнего не сказать. Нужно перетерпеть. А ещё в голову лезут мысли и нашёптывают мне, что Янышевскому проще было бы от Таи избавиться. Разведённый муж для его дочери или вдовец – какая разница?
– На мой взгляд, вам не стоит беспокоиться, чтобы следить, куда и зачем уехала моя жена. К слову, если я вдруг внезапно стану вдовцом, горе моё будет безутешным. И ни о каких финансовых операциях, а тем более, о свадьбе речь не пойдёт. Я ретроград и приверженец очень строгих традиций. А ты подумай, Пётр Григорьевич, готова ли твоя душа взять на себя грех?