Та, которой не должно быть…

– Ты, я думаю, в курсе моей истории?

– Естественно, – оживилась Лариса.

– Это хорошо, а то углубляться в воспоминания неохота. Можешь сказать, как продвинулось следствие?

Он разговаривал с ней, глядя в сторону. Данная манера (свойственная Сашке) раздражает практически всех, Ларису в том числе, но она знала, как повернуть собеседника к себе лицом:

– Не знаю.

Эдгар тут же уставился на нее с удивлением и некоторым возмущением, по-детски распахнув глаза:

– Почему?

– Полагаешь, я одна следователь и все преступления проходят через меня? – Растерянность Эдгара ее рассмешила. – Вижу, ты действительно как иностранец. Ладно, если хочешь, узнаю, кто работал по этому делу.

– Хочу. Очень хочу.

– Зайди… в понедельник… э… во второй половине дня. Думаю, к этому времени выясню: как, что и кто.

Лариса то ли хвастала, преувеличивая свою значимость, то ли из банального любопытства решила сунуть носик в чужую беду. Собственно, не столь уж это важно. Эдгар не успел поблагодарить ее за обещание, как из темноты вырулил Виталька:

– Алексашка уехал с ними.

– Слава богу, – выдохнула Лариса.

Поймав на себе изумленный взгляд Эдгара, она смутилась, опустила ресницы. Но у неприязни есть веская причина, Лариса выпалила ее на одном дыхании, без запинки и слегка оправдываясь:

– При Алексашке я несправедливо чувствую себя его должником. Сидит, молчит, глядит строго, будто подозревает черт знает в чем. Он меня бесит, честно признаюсь. И с Жанной ввязался в спор именно он, а зачем?

Вот они – первые шажки к матриархату: Лариса активно расставляет собственные маячки в пространстве Виталия, подчиняя его. Он этого не понимает, у него туман в голове, а Эдгару видно. Виталий обнял ее за плечи, чмокнул в щеку и вступился за друга:

– Он не безнадежен, просто придумал маску и тупо ее «совершенствует», не замечая, что она начинает прирастать. Ну-с, не испить ли нам еще чайку?

– Нет-нет, я – домой, – отказался Эдгар.

Он замешкался, у него и к Виталику был очень важный вопрос, но, видя, что парочка на том этапе, когда третий лишний, попрощался и зашагал к улице. А Виталий прильнул губами к губам Ларисы, увлекая ее в подъезд, – в этот момент Эдгар оглянулся. И позавидовал…

* * *

– Чего покрылась кислятиной, как плесенью? – спросила Люба, доедая мясо. – Что не устраивает? Инициатива Заварова? Так это характеризует его положительно, сейчас редко встретишь мужика, способного принимать эпохальные решения. Может, он в постели проблемный?

– Я и без секса могу прожить, – промямлила Алла.

– Неужели? А я думала, ты без секса уже жила и сейчас ценишь эту важную и приятную возможность. Но покажи-ка, милая моя, кого еще в сорок пять(!)… – Любочка потрясла пальцем в воздухе, подчеркнув дряхлость подруги, – тащат под венец богатые мужики?

Она принялась кромсать кусок мяса, поглядывая на Аллу, как на больную, которую врачи лечили-лечили и случайно не залечили до смерти, теперь она ни себе, ни людям не рада. У Аллы один большой недостаток: длинный хвост из самолюбия, на который боже упаси наступить даже нечаянно. Ее надо уважать, ценить, считаться с ней, не посягать на свободу и так далее в духе феминисток.

– И феминистки хотят замуж, – буркнула Люба себе под нос. – Только их никто не берет.

– Что? – не расслышала Алла.

– Ничего.

Алла к еде не притронулась, она формулировала то, что со стороны казалось нелепым, не исключено, что и глупым. Но сомнения…. А тревога? Что, тревога на пустом месте выросла? Нет, жизнь не терпит пустоты. И в пустоте Аллы, в самой ее глубине, коренилось одно обстоятельство, которое время от времени напоминало о себе. Собственно, оно всегда с ней, когда Алла с Заваровым, поэтому с губ сорвалось то, что ей самой не казалось ни нелепым, ни тем более глупым:

– Не знаю, но я будто попала в западню.

Люба допила оставшиеся в бутылке три капли, бросив вилку с ножом, откинулась на спинку кресла. В редких случаях и она – сама сдоба во всех отношениях – умела быть жесткой.

– Всем бы такую западню, – сказала. – Можно подумать, тебе предложили через неделю яду выпить! В твои-то годы, блин, так подфартило! Обо всех проблемах можно забыть раз и навсегда. Денег валом, не урод, подтянут… У него же седых волос нет! Лицо такое…

– Заурядное, – подсказала подруга.

– Волевое! Он интересный мужчина…

– С темным прошлым, – внесла дополнение Алла.

– У кого из нас нет темных пятен? Слушай, че те надо, а?

– Не хочу замуж! Ни за кого не хочу. Мне достаточно лет, чтоб ни под кого не подстраиваться. Я привыкла делать, что хочется, ехать, куда надумала, ни у кого не спрашивая разрешения. Да у него жен этих было… штук двадцать! К тому же я прекрасно обеспечиваю себя и сына.

– Откажи. Делов-то!

– В этом вся проблема, – сникла Алла.

– Какая?! Проблему нашла! Ну, какая, какая?..

– Я боюсь этого тарантула.

– Значит, боишься? А позволь спросить, когда ты его боишься? Когда спишь с ним или в остальное время?

Сарказм, насмешка… Совсем не то хотела услышать Алла, она рассчитывала, по меньшей мере, на понимание. И на чуткость – без этого какая дружба? Удивительно, но строгие требования предъявлялись обычно к ней, Алла обязана всех понимать, жалеть, помогать (и морально, и материально, кстати). Но как только ей нужно доброе слово (бесплатное), в котором нуждаются даже кошки, а также собаки и прочие звери вместе с людьми всех рас, она получает сарказм и возмущение. У нее же не может быть трудностей, она сильная, везучая, как будто везение – незаслуженный бонус, сброшенный с небес кем-то из небожителей из-за халатности.

– Я боялась потерять магазины, – призналась Алла. – Гена всех пожирает в городе, а меня оставил, потому что глаз положил. Он сетевик, которому дали зеленый свет. Думаю, светят ему потому, что тоже боятся, ведь Гена может просто уничтожить. Физически. Говоришь, отказать? Он отомстит, а у меня Федька!

– Выходит, ты у нас продалась…

– Да, а что? Я продалась за спокойное существование на просторах мелкого бизнеса. Тебя это шокирует?

– Нет, – пожала плечами Любочка. – Но ты у нас такая крутая…

– Мне не нравится твой тон, – разозлилась Алла, перебив ее. – Я позвала тебя, чтоб ты посочувствовала, что-то присоветовала, но не дождалась.

– А тебя никто не поймет. Знаешь, больше никому не рассказывай, что не хочешь замуж за Заварова, – слишком неправдоподобно звучит.

– Вижу, – огорчилась Алла. – Да, у меня не хватит смелости отказаться. Только ничего хорошего из этого не будет, во всяком случае, для меня.

Люба намеревалась возразить и уже набрала воздуха полную грудь (а она у нее ого-го!), но Алла подняла ладонь и слегка махнула ею, дескать, молчи уж. Доставая кошелек из сумочки, она вдруг пришла к парадоксальному выводу, что народ любит злодеев. Кто был Заваров для Любочки еще недавно? Негодяй, бандит, вор, которого в хорошие времена к стенке поставили б и пулю всобачили прямо в лоб. А кем он стал сегодня? Завидным женихом. А представить на месте Аллы дочь Любочки, как поступила б благородная мать? Она погнала бы дочь кнутом под венец, как беспородную клячу! И разве она одна такая? Вот и выходит полнейший абсурд: ругают, ненавидят, но… обожают злодеев.