Табак

– Ты следишь за рыжим евреем и младшим сынком Сюртука? – спросил он, пренебрежительно глядя на безобразные руки Длинного.

– Нет, – ответил агент.

– Это почему?

– Потому что они анархисты.

– А может быть, они ловко отводят нам глаза?… На прошлой неделе я ехал на частной машине и видел их в Малинове. Что они снуют по околии?

– Группы анархистов есть и в деревне, – сказал агент.

Инспектор умолк и медленно затянулся сигаретой. Взгляд Длинного тяжело блуждал по комнате. Наконец глаза его тупо уставились на красивые руки инспектора.

– Мне пришла в голову одна мысль, – прервал молчание инспектор. – Устроим этим двоим очную ставку с Джонни.

– Нет смысла, – равнодушно возразил агент.

– Почему нет смысла?

– Потому что Джонни помешался от страха и в каждом, кого мы ему показываем, признает убийцу. Даже в переодетом Бойникове признал убийцу, если помните… А обвинить младшего Морева – дело нелегкое. Брат его – важная персона. Так, пожалуй, и со службы вылетишь.

Инспектор промолчал, но в душе согласился с агентом.

– А что у рабочих? – спросил он.

– Ничего. Активисты агитируют за стачку.

– Пусть агитируют. Нам важно нащупать руководителей… Твои люди регулярно следят за Лилой?

– Нет.

– Как так «нет»? – рассердился инспектор. – Ведь я категорически приказывал тебе!

– А за кем вперед следить?… Ребят не хватает.

Инспектор гневно вспыхнул:

– Должно хватать, слышишь? Должно, иначе нельзя Поменьше торчите в корчмах! Устои государства рушатся, а вам на это наплевать!.. Отребье, канальи! Нет, подам в отставку!.. Не могу больше с вами работать!..

Инспектор вскочил и лихорадочно забегал по комнате Лицо его побагровело. Наконец он успокоился и глухо приказал:

– Сообщи секретно в Софию: за этим агрономом из министерства земледелия следить при каждой его командировке в провинцию.

Лила приехала в Софию на областную конференцию и остановилась в пригороде «Надежда» у одного товарища с которым обменялась паролем как-то натянуто и холодно.

Товарищ этот жил в одноэтажном ветхом домишке стоявшем посреди просторного двора, с колодцем и несколькими фруктовыми деревцами в цвету. В домишке было две комнаты, в одной жили, вторую занимала столярная мастерская. Очевидно, домовладелец был не рабочий, а ремесленник.

Лила испытала какое-то неприятное ощущение. То был не страх, а неудовольствие – ведь ей, вероятно, предстояло ночевать под одной крышей с незнакомым товарищем. Она с трудом привыкала к нелегальным встречам, к тому, что на партийной работе приходится быть выше условностей. Незнакомый товарищ оказался человеком небольшого роста, с бледным лицом и серыми глазами. У него были пепельно-белокурые волосы, несколько поредевшие на темени. Он казался очень замкнутым, и Лиле стало не по себе.

– Это ваш дом? – спросила она, входя в комнату.

– Нет, зятя и сестры, – ответил тот. – Они уехали из Софии и временно уступили его мне.

Лила оглядела комнатку. Убранство ее говорило о некоторой зажиточности хозяев: вся мебель – двуспальная деревянная кровать, зеркальный шкаф и ночная тумбочка, – очевидно, была изготовлена самим хозяином дома – столяром. На кровати лежало чистое покрывало ручной вязки, а на стене над нею висела фотография: женщина в подвенечной фате и молодой мужчина с подстриженными усиками, горделиво выпятивший грудь.

– Будете спать здесь, а я в мастерской, – сказал Лиле товарищ.

– Мне все равно, – ответила она с деланным безразличием.

Она хотела показать, что свободна от предрассудков, по в глубине души была признательна ему за то, что он не хочет ее стеснять, и с удовольствием заметила ключ в двери с внутренней стороны.

– Пойду купить чего-нибудь съестного на завтра, – сказала она.

– Все для вас приготовлено, – сказал незнакомый товарищ. – Просто побродите по городу, но возвращайтесь засветло, чтобы не перепутать улиц. Между прочим, в театре «Модерн» идет хороший фильм, советский. Вы обедали?

– Нет.

– Тогда пообедаем вместе.

Лила согласилась, хоть ей было неловко при мысли, что товарищ уже потратился на провизию и к следующему даю. Его материальное положение было, по-видимому, не блестящим. Об этом говорил и совершенно изношенный костюм, и дешевая рубашка без галстука. На вид ему было лет тридцать. Во время обмена паролями он назвал себя Анастасом, но, вероятно, это было вымышленное имя, выбранное им для встречи с Лилой.

Во время обеда предубеждение Лилы против него постепенно исчезло. Он не был такой яркой личностью, как Павел, но в нем чувствовалась безграничная, доходящая до педантизма преданность партийной работе, и это понравилось Лиле. Во внешнем облике его примечательны были только глаза – большие, серые, одухотворенные, они смотрели непроницаемо и холодно, и в них как бы сосредоточилась вся энергия его маленького тщедушного тела. Лиле казалось, что глаза эти видят нечто такое, что стоит выше обычной жизни, выше собственной личности этого человека и ого отношений с другими людьми. Это были честные, но очень холодные и отрешенные от жизни глаза.

– А как дела в ваших краях? – спросил он, прервав затянувшееся молчание.

Лила коротко рассказала ему о тяжелом положении рабочих, низких заработках и неприятностях, чинимых полицией складским организациям. Он задал ей несколько вопросов, из которых явствовало, что он хорошо знает как живут рабочие-табачники и как действуют хозяева администрация и полиция. Но он ни словом но обмолвился о том, как сам он оценивает теперешнюю линию партии. Лила тоже об этом не говорила, но с досадой поду, мала, что незнакомый товарищ старается выудить из нее все, что можно. После обеда она предложила вымыть посуду, но Анастас решительно воспротивился этому.

– Лучше погуляйте, чтобы мне не мешать! – сказал он без всяких церемоний. – Мне надо писать, и я должен сейчас же засесть за работу.

Лила пошла к трамвайной остановке, пытаясь подавить волнение, вызванное тем, что ожидало ее сегодня. Она приехала па партийную конференцию, по какой-то внутренний трепет, что-то глубоко личное волновало ее куда больше, чем сама конференция. Пока она разговаривала с незнакомым товарищем, ее внезапно охватило страстное желание увидеть Павла. Может быть, он уже осознал свою ошибку!.. Может быть, раскаялся!.. А если так, то кто, как не она, должен прийти ему на помощь? Думая о возвращении Павла в партию, Лила не сознавала, что в тот зимний вечер, когда она отказалась стать его женой, она полюбила его еще сильнее.

В трамвае ехали бедно, но опрятно одетые люди, направлявшиеся в центр Софии, чтобы там провести вечер. Вагоновожатый мурлыкал песенку, пассажиры оживленно болта. ли о пустяках. В этот теплый воскресный час ремесленники и рабочие особенно радовались отдыху. Под ярким солнцем и голубым апрельским небом все казалось каким-то торжественным и праздничным. Тихая радость хлынула Лиле в душу: ее радовало все – люди, жизнь, весна. Она была довольна и своей прической, платьем, туфлями. Простой, купленный в дешевой провинциальной лавчонке костюм был ей к лицу. Впервые в жизни она испытывала кокетливую гордость молодой девушки, привлекающей взгляды.