Таежный рубикон

В данном конкретном случае, правда, в этом не было надобности. В кабинете кроме Алины – никого, а ей он всегда доверял как себе самому. Да и речь с этим похотливым армяшкой Самвелом шла в основном о касающихся непосредственно ее вопросах. Однако, как говорится, привычка – вторая натура.

Обменявшись с собеседником еще парой коротких фраз, Станислав Сергеевич, дав отбой на трубку, отключил ее, чтобы не трезвонили каждые пять минут, и, досадливо поморщившись, потер свой массивный с широкими залысинами лоб так, что на нем проступило ярко-красное пятно. Разговор явно не прибавил ему настроения.

– Ну что там? – нетерпеливо спросила Алина.

Савченко ответил не сразу. Окинул внимательным изучающим взглядом свою бывшую «благоверную» с головы до пят. Отличная укладка – волосок к волоску. Неброский, но изящный макияж. Ухоженная кожа. В светлом приталенном костюме из мягкого велюра, ненавязчиво подчеркивающем женские прелести – все еще высокую грудь, тонкую талию, плавно перетекающую в тугую соблазнительную попку, – она по-прежнему выглядела «на все сто». Это в свои-то сорок пять, когда подавляющее большинство ее ровесниц уже давно напоминают изношенную подошву. Конечно, при ее возможностях – лучших мастеров со всего края постепенно собрала к себе в «Нюанс» – поддерживать себя в соответствующем виде не так уж и сложно. Но иную «коровенку» к каким высококлассным специалистам в руки ни отдавай, все равно «старая перечница» через любую «работу» наружу вылезет. Станислав Сергеевич удовлетворенно хмыкнул, отметив про себя, что практически ничего не изменилось в облике Алины с тех пор, когда она приносила ему неоспоримые дополнительные очки в негласном соревновании с сослуживцами. И он зримо представил себе, что и теперь еще эта «чертовка» вытворяет в постели с мужиками. Представил без малейшей ревности, которой и тогда, в супружестве, не имел глупости испытывать, хоть и повод для нее можно было при желании легко найти. Только зачем, когда они уже после первых лет совместной жизни, выяснив, что их «постельные приоритеты», мягко говоря, абсолютно не совпадают, легко перевели свои взаимоотношения в другую плоскость. И удалась тогда такая метаморфоза в первую очередь благодаря врожденному Алининому такту. Умнейшая баба, она никогда не устраивала Савченко диких сцен, обнаруживая очередную его пассию, обычно еще более молоденькую, чем предыдущая, только наедине с мужем позволяя себе беззлобно подтрунивать над его непроходящей страстью к нимфеткам. Но при этом Алина делала все для того, чтобы скрытые «пунктики» супруга не стали известны окружающим. И даже в тех случаях, когда это не совсем удавалось, она стремилась сразу же, в зародыше, пресечь дальнейшее распространение просочившихся слухов. Да и все свои мимолетные связи на стороне тщательно скрывала, на колесо людской молвы лишней воды не лила, понимая, что не имеет права вести себя как обыкновенная озабоченная самка. Она ведь, по сути, – своеобразная визитная карточка всемогущего хозяина района.

Вот потому и сейчас, будучи с ней давно в разводе, смотрел Савченко на свою бывшую «половинку» потеплевшими глазами, зная, что никогда не откажет ей в помощи, в чем бы эта помощь ни заключалась. Что, как бы там в дальнейшем ни сложилась жизнь, они всегда будут оставаться с Алиной одним целым – их своеобразный, но неразделимый тандем уже давно выдержал испытание временем... Да и не расстались бы они, наверное, никогда, если бы в какой-то момент не набежала на него мимолетная блажь завести потомство. А Алинушка, к сожалению, страдала неизлечимым бесплодием. Вот и понесло мужика к «высокой» цели. Дурь эта минутная совсем скоро после формального разрыва сошла на нет. Не таким уж и чадолюбивым он оказался на самом деле. Скорее всего, хотелось и тут никому из сослуживцев не уступить. А отношения их с Алиной в прежнюю стадию уже не вернулись – решили больше под одну крышу не съезжаться, оставаясь, по сути, друг для друга близкими людьми.

– Может, кофе заварить? Как ты любишь, с пенкой, а? – Станислав Сергеевич наконец прервал затянувшееся молчание. – У меня хороший есть – колумбийский.

– Ну не юли, Стасик. Что тебе сказал Самвел? – нетерпеливо переспросила Алина.

– Да что мне этот чернозадый может сказать? Обещал, конечно, в твою епархию не лезть. Но ты же сама понимаешь... – продолжил Савченко, привычно для себя уклоняясь от прямого ответа. – Я уже не могу этого слизняка прессануть как следует. У него теперь через Гургена – прямой выход на губернатора. А это более чем серьезно... Но особо ерепениться он уже не должен... Не будет. Если, безусловно, твой оборзевший жиголо дров не наломает и не киданет Самвельчику в клюв свежий компромат. – И Станислав Сергеевич пристально посмотрел своей «половинке» прямо в глаза.

«Уже знает об инциденте с глотовскими, – мгновенно поняла Алина. – И, естественно, во всех подробностях. Вот и славненько. Не придется, случись что, самой вводить в курс дела, краснея при этом, как нашкодившая девчонка». Нет, ничего от Станислава она скрывать и не собиралась. Просто пока еще не разуверилась в том, что с этой «проблемой» вполне может справиться и Дорофеев. А потому зачем лишний раз нагружать своего безотказного Стасика?

Савченко, заметно косолапя, в раздумье прошелся по кабинету из конца в конец, что, как обычно, вызвало на лице Алины невольную улыбку. Невысокого роста, почти квадратного телосложения, коротконогий да еще с заметным животиком, вид он имел не вполне презентабельный. Натуральный сельский увалень, как, впрочем, и было на самом деле – отец его когда-то заправлял животноводческим совхозом в находящейся поблизости Афанасьевке. С грубыми замашками и категорическим неприятием любой «интеллигенщины», к которой он легко относил все, что ему лично было непонятно, все, что не вписывалось в его бесхитростную и довольно примитивную «схему» бытия. Но, как натура цельная и волевая, он нисколько не комплексовал по поводу своего простецкого внешнего вида. И даже то, что был на полголовы ниже жены, его никогда не смущало. Ему бы и на ум никогда не пришло озаботиться такими «глупостями».

Станислав Сергеевич остановился, секунду помедлил и опустился рядом с Алиной на низкий чернокожий диван, на который в другое время предпочитал не садиться. Предпочитал, потому что подняться с этого «бытового урода» при необходимости быстро и легко было абсолютно невозможно. А это старого мента, привыкшего всегда и везде быть настороже, порядком нервировало. Придвинулся поближе и взгромоздил тяжелую ладонь на гладкое точеное Алинино колено.

– И зачем тебе вообще эта лишняя головная боль? Не лезла бы ты, хорошая моя, в эту сферу... Там такие ушлые ребята крутятся – при первом удобном случае сдадут в момент, – произнес с какой-то совершенно не свойственной ему просящей интонацией, так, что Алина невольно с изумлением на него покосилась. – Да тот же Самвел, к слову сказать... Ты же нынешними объемами не ограничишься? Так?

– А зачем, в таком случае, встревать? – теперь она ответила вопросом на вопрос. – Да и ты, Стасик, я уверена, меня без помощи не оставишь.

– Помогу, конечно, какой разговор. И с таможней все утрясем, как просила... Но разве только в этом дело?

– А в чем же? – ответила недоуменно. Что-то сегодняшний разговор начинал ей все меньше нравиться. Неужели у Стасика возникли трудности?! Совсем на него не похоже. – Слушай, ты явно что-то не договариваешь. У тебя неприятности?

– Да нет... Все в норме... Пока... – вывернулся Савченко. И это «пока» Алину тоже неприятно удивило.

Но она решила не обострять. Если посчитает нужным – сам обо всем расскажет.

– И все-таки, – настойчиво продолжил Станислав Сергеевич. – У тебя же есть своя собственная ниша... Сколько на сегодняшний день у тебя салонов? Пять? Шесть?

– Ну это же неважно, – раздраженно прервала его на полуслове. – Как ты не понимаешь, что для нашей Тмутаракани это уже предел?! Все. Рынок заполнен...

– Выходи на Владивосток. Без проблем... И люди нужные есть. Помогут. И уровень должный обеспечим.

– ...

– А не хочешь... давай я тебе на ресторан денег дам, чтобы из оборота не тянула? Хочешь, готовый подарю?

Алина уже было решила съязвить, но передумала. Мягко отстранилась, поднялась на ноги, привычным движением оправив юбку. Демонстративно, молча, скуксившись, как девочка, покопалась в сумочке, всем своим видом давая понять, что вполне в состоянии и обидеться. Савченко все это время наблюдал за ней ироничным взглядом, чувствуя, что еще немного, и она опять заставит его пойти на попятную. Ну не мог, не способен он был устоять перед этими ее умилительными «женскими приемчиками».

Семеныч

В обожженном морозным, жестким, как наждак, ветерком горле нещадно першило, ноги, подкашиваясь, дрожали. Сердце, казалось, еще какой шаг ступи, и нипочем не удержишь – выпорхнет из груди, как птаха из клетки. Не больно-то потаскаешь по тайге в без малого семьдесят лет тяжеленную ношу. Да и годочки-то эти, право дело, не на припечке провалялся. Всю жизнь корячился, жилы рвал. «Да стой ты! Стой, говорю!» – тяжело отдуваясь, сорвавшимся голосом прохрипел Семеныч. Акай, холера такая, еще раз ломанулся вперед, резко поддернув постромки, так, что едва не свалил хозяина. Но видя, что тот вперед не спешит, ловко извернувшись, подпрыгнул, лизнул шершавым языком Семеныча в нос да с чувством исполненного долга бухнулся в снег. Что, мол, нам-то? Можем и переждать. А нет, так опять поиграем в пристяжного коника. «Тебе бы все баловать, засранец, – незлобиво пожурил его хозяин и, нагнувшись, отцепил собаку от поволока. – Побегай малость. Опростайся». А сам, покряхтев, опустился на корточки: «Ну как ты там, парень? Живой, нет?» И, не дождавшись ответа, озабоченно потрогал горячий, весь в бисеринках выступившего пота лоб Андрея, недовольно покачал всклокоченной непокрытой седовласой головой: «Поспешить бы надо. Совсем, видать, мужика лихоманка разбила. Дай-то бог – в целости до деревни дотащить».

Это, конечно, надо бы поспешить, а как тут поспешишь, когда уже у самого, пердуна старого, глаза на лоб лезут. Никаких силов не осталось вот так-то, волоком, его конячить напрямки да по кочкам. По дороге-то не пойдешь – а вдруг как нелюди те, что шкуру парню продырявили, по пути встретятся. Совсем тогда дело швах будет. Беды не оберешься: и тебя самого заодно с им не за понюх табаку порешат, злыдни.

Семеныч удовлетворенно хмыкнул, отметив про себя, что сработанная им повязка на ране у мужика вроде как поменьше кровит, запахнул на нем поплотней свою старую кухлянку, нахлобучил тому ушанку поглубже на голову: всю верхнюю одежу с себя содрал, стараясь согреть болезного. «Видать, крепко его погоняли, – подумалось, – если почти в одних портках на мороз выскочил». Страсть как хотелось перекурить – уже уши опухли. Да не стал. И так дыхалка ни к черту, а еще идти да идти...